Лукавый византиец

Бородино – Кутузов – Совет в Филях – горящая Москва – обходной маневр – сохранение армии – партизаны – Тарутино – Березина – кирдык армии Наполеона… Вот классическая схема войны 1812 года, которая находится в сознании большинства жителей нашей необъятной. И вроде бы с этой схемой особо не поспоришь – если бы не одно «но». Наполеон – это не просто командующий армией. Он – император Франции. И воевал Наполеон не с Кутузовым, а с Александром Первым, императором России.

Так получилось, что два великих императора, два брата, в правление которых Россия не только стала мировой державой, но и сумела создать великую русскую культуру, не полюбились нашей просвещенной публике. Старшего из них навали «лукавым византийцем», а младшего «Николаем Палкиным». Оба названия не случайны. Мы поговорим о «лукавом византийце».

Вообразите Петербург – утро 27 августа 1812 года, когда столицы достигла реляция Кутузова: французы разбиты при Бородине. В столице радость и веселье, праздничные фейерверки. А через неделю Петербург получает другие депеши – об оставлении Москвы, о колоссальных потерях русской армии в Бородинском сражении, о брошенных в Можайске раненых.

Все осознали: произошла катастрофа. И у этой катастрофы был виновный. И этого виновного знали все – это, конечно, Александр Первый. Ему разом припомнили всё – и то, что он назначил командовать армией «эту старую никчемную развалину Кутузова», и то, что он русских чудо-богатырей Суворова превратил в немощный сброд, и то, что «он заключил похабный Тильзитский мир с человеком, которого сам провозгласил антихристом». «Что можно ждать от царя, который укокошил собственного отца?!»,– задавался «резонный» вопрос, и тут же давался не менее «резонный» ответ: его надо тоже укокошить, жалко что не сделали этого сразу после Тильзита.

«А теперь этот идиот должен спешить быстрее заключить мир с Наполеоном, чтобы от России хоть что-то осталось», – поток подобных советов образовал плотный клубок вокруг императора. Среди подобных мнений были мнения не только придворного планктона, за мир ратовали и брат Константин Павлович, и Аракчеев, и канцлер Румянцев.

Придворная толпа неистовствовала в своем страхе, а император оставался спокоен, он знал о своем одиночестве, знал, что рядом с ним Бог.

Нечего удивляться, когда на человека, постигнутого несчастьем, нападают и терзают его. Я никогда не обманывал себя на этот счет и знал, что со мной поступят так же, чуть судьба перестанет мне благоприятствовать. Мне суждено, быть может, лишиться даже друзей, на которых больше всего я рассчитывал. Всё это, по несчастью, в порядке вещей в здешнем мире…

Вспомните, как часто в наших с вами беседах мы предвидели эти неудачи, допускали даже возможность потерять обе столицы, и что единственным средством против бедствий этого ужасного времени мы признали твердость. Я далек от того, чтобы упасть духом под гнетом сыплющихся на меня ударов. Напротив, более чем когда-либо, я решил упорствовать в борьбе, и к этой цели направлены все мои заботы… Это строки из письма к любимой сестре Екатерине.

За ними последовали и другие слова, обращенные к армии через полковника Мишо: Скажите нашим храбрецам, объявляйте всем моим верноподданным везде, где вы проезжать будете, что, если у меня не останется ни одного солдата, я стану во главе моего дорогого дворянства и моих добрых крестьян и пожертвую всеми средствами империи… Но если Божественным Провидением предопределено, чтобы когда-либо моя династия перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моей власти, я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу позор моего отечества и дорогих моих подданных, жертвы коих умею ценить. Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать.

А после слов последовали дела. Ни на одно из своих предложений о мире Наполеон не получил ответа русского царя. А вот этого он никак не ожидал. Обычно говорят о Москве, которая развратила и поглотила армию Наполеона. На самом деле армию Наполеона убил Александр. Вообразите: люди пробежали марафон, сидят в уютных креслах, потягивают приятные напитки, а тут к ним приходят и сообщают: «Накладка вышла, вам нужно пробежать еще один марафон». В подобной ситуации оказалась армия Наполеона. Они были уверены, что пробежали марафон и выиграли его, но Александр Первый твердо попросил повторить попытку, и это в тот момент, когда все вокруг него орали: «Они выиграли марафон, а ты, бездарь, его проиграл».

Результат – армия Наполеона прекратила свое существование, а Россия направилась на вершину мирового Олимпа. Последним, кто попытался ему помешать, был сам Кутузов, который считал, что воевать в Европе нам негоже, что мы будем, дескать, только таскать каштаны из огня для англичан.

Но Александр не послушал своего фельдмаршала, он знал, куда направлял вверенную ему Господом державу и со своей армией и союзниками дошел «до городу Парижу». И ей-ей, без грохота русских сапог по Елисейским Полям сгоревшая Москва не получила бы своего оправдания. Война 1812 года завершилась не изгнанием последнего захватчика с русской земли, а звонкой казачьей песней на улицах Монмартра.

Европа трепетала перед ним и ненавидела его. Он сделал то, чего Европа боялась. Он возродил Византию – православную империю во всём ее величии (а они были уверены, что похоронили ее навсегда). Вот именно за это его и пригвоздили именем «лукавый византиец». И самое интересное, что в этом имени, которое у нас всегда понимается как не очень хорошая личная характеристика личности Александра, всё присутствует: и признание своего поражения – «обманул нас», – и понимание, чего удалось достичь Александру – возродить православную империю и привести ее на мировой Олимп.

Несмотря на величие своих дел Александр прекрасно понимал, Кому он всем обязан. Зрелище погибели войск его невероятно! Кто мог сие сделать? Да познаем в великом деле сем промысел Божий, – этими словами он завершил свой манифест на изгнание армии Наполеона.

В ответ русский народ создал великую легенду о Федоре Кузьмиче – о праведном царе Александре, отказавшемся от царства земного, чтобы достичь Царства Небесного.

Царь оказался достоин своего народа, а народ – своего царя.