В поисках настоящего

Потомок по материнской линии Святителя Иоасафа Белгородского (о чем он впервые в жизни согласился поведать для журнала «Наследник»), он еще в отрочестве много чего увидел и испытал. Несколько раз ему посчастливилось послужить посошником у Святейшего Патриарха Тихона. Юнгой он прошел на корабле до Шпицбергена, путешествовал по Казбеку, встречался с шаманом на Алтае, исколесил чуть не всю Россию.

Имя старейшего ученого, почетного преподавателя Московского университета имени М.В. Ломоносова Николая Ивановича Либана вряд ли широко известно. Однако и вряд ли найдется филолог в нашей стране, который бы не слышал о нем. Непревзойденный мастер устного рассказа, Николай Иванович в течение 65 лет своего преподавания влиял не только на своих учеников, но и на всех, кто хоть раз слышал его блистательные лекции по древнерусской литературе. Трудно угадать в нем, приближающемся к своему столетию, внешне невозмутимом и уравновешенном, бывшего страстного путешественника и этнографа, до сего дня сохранившего глубокое понимание народной жизни и любовь к человеку из народа.

Главная нота в нем – его московская вкусная речь и раз и навсегда заведенный московский уклад и обиход жизни. Подчеркнуто старинный и в речи, и в манерах, что Николаю Ивановичу чрезвычайно идет, он нисколько не старомоден и находит общий язык и с совсем молодыми людьми. И это оттого, что мир и люди ему интересны. Николай Иванович доброжелателен ко всем без изъятия, потому и круг друзей его широк, и в него входят совершенно разные по устремлениям люди.

 

– Николай Иванович, Вы где родились?

– Как где? В Москве, в Неопалимовском переулке, крещен в церкви Неопалимой Купины.

 

– А кто были Ваши папа, мама?

– Сейчас расскажу. С кого начинать: с папы, с мамы? Папа был самый непутевый человек... Уж если он мог вторым браком жениться на девушке, которой было 17 лет!..

 

– А он кем был?

– Я уже сказал: это был самый непутевый человек. Он окончил шесть факультетов...

 

– Невероятно! Какая его основная специальность?

– Финансист. Юрист. Одно время он даже был товарищем председателя Крестьянского банка, товарищем председателя Купеческого банка. Он постепенно разорял дворянские банки.

 

– А сам-то он дворянин?

– Лица, получавшие университетское образование, автоматически удостаивались личного дворянства.

 

– А где Вы образование получили?

– Первоначальное? Я ведь родился в 1910 году. Так что учился в советской школе. В советской школе, в бывшей женской Хвостовской гимназии. Во время революции научные работники решили сделать для своих детей школу – не единую трудовую, а подобную гимназии. Так что у нас в школе преподавался латинский язык.

 

– А кто преподавал, не помните?

– Помню. Очень хорошо. Куницкий, например. Преподавал физику.

 

– А чем он знаменит?

– Учил Леваневского летать по звездам (будущий Герой Советского Союза, участвовал в спасении экипажа «Челюскина» в 1934 году. Погиб во время перелета через Северный Полюс.– Е. Ф.). Он был доктором наук, членом-корреспондентом Академии наук, по-моему. Затем профессор Баев, астроном. Еще помню Елагина, географа, совершившего путешествие вокруг света несколько раз.

 

– Сколько Вы там учились?

– С первого по седьмой класс.

 

– Как в старой гимназии, семь классов. А дальше?

– А потом – спецшкола. Вернее, тогда называлось это: спецуклон.

 

– Куда уклон?

– «Общественно-педагогические курсы». (Смеется.) Это восьмой и девятый классы. Вот и все.

 

– После окончания школы куда Вы поступили?

– Меня никуда не принимали. Я не был членом профсоюза. Я был безработным. Ходил дрова грузить.

 

– А мама была жива, когда Вы школу кончили?

– Да. Мама у меня была замечательная. Когда отец умер, первое, что она сделала, – организовала бесплатный детский сад для детей рабочих. Он существовал до 17-го года. А потом ее выгнали из заведующих, сад передали Наркомпросу. И она продолжала работать там воспитательницей. А через пять лет ее выгнали и вообще, потому что комиссии не понравилось, что дети пели что-то вроде: «В лесу родилась елочка...» Ее спросили: она человек религиозный или нет? Она сказала: «Да». И комиссия вынесла решение, что религиозный человек не может воспитывать детей.

 

– Вы религиозны с детства?

– Да. Дело в том, что семья-то была религиозная. В этой семье была моя бабка, двоюродная или троюродная, я уж не знаю, Александра Дмитриевна Хаецкая, урожденная Себелева. Вот она-то и была заправилой в семье. И когда пришло «безрелигиозное воспитание», она сказала: «Хорошо. Ну, вот, пусть он подрастет. А пока он будет изучать историю у Бахрушина...»

 

– Как, у самого Бахрушина? Ходили к нему домой?

– Да. Он жил в Денежном переулке, в собственном доме.

 

– Тот Бахрушин, который создал Бахрушинский музей?

– Нет, его брат, известный профессор Московского университета. А религиозное воспитание я получил в церковной школе протоиерея Георгия Чинова. Она просуществовала до двадцать пятого в Москве, в Мертвом переулке (ныне – в церкви Успения на Могильцах).

 

– А потом куда делся Чинов?

– Это трагическая вещь! Он был главным бухгалтером, то есть, по-нашему, главным экономистом «Кожтреста». Он был вообще человек очень образованный, владел шестью языками, сам вел переписку со всеми, как теперь говорят, фирмами, которые покупали у нас кожу. Русская кожа – одна из лучших. И в то же время он был настоятелем церкви Успения на Могильцах. Произносил замечательные проповеди. У него-то я и научился говорить. А потом что было с ним? Потом ему предложили снять сан и оставаться на старом месте. Он отказался. Ну, тогда, естественно, его и «сократили». Но это для него был не удар. А вот когда через три года его церковь закрыли, для него это был удар!

 

– Когда Вы нашли первую работу, как оказались в университете?

– Первую работу я нашел, как уже говорил, на Брянском вокзале, когда грузил дрова и натянул себе грыжу. А потом устроился разнорабочим в типографию «Искры». Я поступал в университет так, между прочим. Нужен был рабочий стаж. Тогда была совсем другая система поступления, чем сейчас. Подавали документы в мандатную комиссию. И мандатная комиссия отбирала, кого можно допустить до экзаменов, а кого нельзя допустить. Так что меня первое время даже не допускали. Не член профсоюза. Не член комсомола.

 

– Как же Вы все-таки поступили в университет?

– Я не учился в университете. Поступил в пединститут. Таких горевых, как я, было много. У меня в классе был товарищ, Даня Шуб. Жил он трудно, его отец был репрессирован: он был членом «Бунда», очень крупный экономист. Даня ко мне приходит и говорит: «Коля! Ты знаешь, я нашел место, где нас будут учить! Открылся пединститут по повышению квалификации учителей». Я говорю: «Как! Ведь я не учитель». – «Ты ведь все время даешь уроки».

 

– По каким же предметам Вы давали уроки?

– По литературе, по истории, по географии... Я говорю: «Меня туда не примут». А он: «Не беспокойся. Меня уже приняли. Я студент первого курса и договорился о тебе. Иди к декану Алле Львовне Каплан».

 

– Хороший человек Ваш Даня!..

– Прекрасный человек! Принес я все документы, которые не были приняты в университете. «Идите, – говорит, – в 68 аудиторию, я внесу вас в списки» Я говорю: «Ка-ак?!» – «Ну, вот так». А потом этот институт повышения квалификации обратили в Московский городской педагогический институт. Сперва он был без всякого имени, а потом ему дали имя Потемкина, понятно?

 

– А как Вы попали в университет?

– Очень просто. Был там замечательный профессор Ревякин Александр Иванович, он первый обратил на меня внимание. Когда я окончил этот институт, он мне говорит: «Подавайте в аспирантуру, я вас беру». Я говорю: «Александр Иванович! Я хочу в аспирантуру ИФЛИ». Он отвечает: «Хорошо. Я вам напишу рекомендацию». Ну вот, я и поступил в ИФЛИ. А ИФЛИ во время войны влили в университет. Вот как я оказался в университете.

 

– В годы учения кто больше всех влиял на Ваше мировоззрение, кроме мамы?

– Мама как раз никак не влияла на мировоззрение. На мировоззрение влияла одна из моих школьных учительниц, она же – врач, она же – географ и агроном. Но вообще не удивляйтесь! Для того поколения окончить пять-шесть факультетов – не исключение. Варвара Сергеевна Смирнова. Замечательный человек! Она прошла всю войну 14-го года полковым врачом. Я с ней очень много путешествовал по России: Ярославль, Владимир, Суздаль…

 

– Путешествовали с какой целью?

– С познавательной – историко-архитектурно-искусствоведческой... Когда я уже окончил школу, нас никуда не принимали. Нужно было странствовать...

 

– Почему «нужно»?

– Тянуло. Я и Саша Каменский, товарищ, с которым мы вместе играли в футбол, и Игорь Константинов, ученик Варвары Сергеевны Смирновой. Мы обратились к академику Ферсману, Александру Евгеньевичу...

 

– Просто с улицы пришли и обратились?

– Ну, конечно, пришли и сказали, что нам очень хочется путешествовать – нас привлекает Алтай. Он говорит: «Вот и хорошо. Я как раз тоже начал заниматься Алтаем. А что вы можете делать?» Наглость наша была беспредельна: мы сказали: «Все!» – «Ну, например, что – все?» Я говорю, что могу описать: нравы, обычаи, уклад, флору, фауну. А Каменский мог все вычертить, любил карты: «Могу сделать картографические наброски». Евгений Федорович говорит: «Это очень важно». Игорь сказал, что может рисовать (у него отец был художником-декоратором Большого театра, и он тоже рисовал профессионально). Ферсман говорит: «Ну, прекрасно, больше ничего и не нужно. Вы получите туристические направления, мы вас финансируем немного, настолько, чтобы вам хватило на жизнь; дадим вам сухой паек, крупы, масло,– все, что вам нужно, я вас направляю в Главное туристическое управление. Если особенно будет тяжело, откуда-нибудь телеграфируйте». Вот мы и взяли билеты до Новосибирска, а оттуда до Улалы ехали на таратайках. А здесь нам сказали: «Все. Теперь только верхами». В туристическом бюро нам дали проводника, четырех лошадей и два битюга. Так мы поехали через тайгу.

 

– Без всяких навыков? Первый раз в жизни?

– Каких навыков? Да, первый раз в жизни. У нас же был замечательный проводник, Аполлон Табакаев. Он когда-то был проводником Кожевникова, знаменитого алтаеведа. Что там страшного, когда такой проводник? Он всюду проведет: там же есть тропы. Тайга страшна для того, кто не знает ее! Тогда ты погиб. А проводник все знает. Как-то мне Табакаев говорит: «Хочешь, я проведу тебя через китайскую границу?» Я говорю: «А зачем мне?» – «В Китай попадешь». Я говорю: «Нет, не хочу в Китай». – «Не хочешь, не надо».

 

– Николай Иванович! Вы были шалун в детстве?

– Не только в детстве.

 

– И сейчас продолжается?

– (Грустно) Почти... Маме доктор говорил: «Не волнуйтесь: ангел мальчишкам соломку подстилает, а иначе все б их головы полетели...» И в юности, и в зрелом возрасте... Вы не ласкайте так Вашего мальчика, а то сбежит от Вас, как я сбежал в восьмом классе юнгой на корабль. Мальчишке нужно мужество – я и убежал.

 

– Как?

– Очень просто. Сказал, что я еду корреспондентом «Пионерской правды», уговорил Женьку Долматовского, чтобы он дал мне такое направление.

 

– Поэт Евгений Долматовский?

– Да. Ну, а потом, когда я в Архангельск приехал, меня, конечно, никто не брал никуда. А потом какой-то старый матрос мне сказал: «Брось ты эту бумагу! – Он еще энергичнее выразился. – Тебя никто не возьмет с ней. Вон в Мурмáнске нужен мальчишка – поезжай туда». Я кое-как добрался до Мурмáнска. Меня взяли на научно-экспедиционное судно юнгой. Вы знаете, что такое юнга? Мальчишка на побегушках.

 

– Сколько Вам лет было?

– Четырнадцать или пятнадцать.

 

– Долго Вы так плавали?

– Я вернулся через год. Там не говорят «плавать» – на воде не плавают, а ходят. Дошел до Шпицбергена. А когда мы вернулись обратно со Шпицбергена в Архангельск, капитан подозвал меня и говорит: «Ну, вот что. Я тебе дам бумагу, тебя примут в школу штурманов дальнего плавания. Понимаешь, как это важно!» Я говорю: «Да-а... я хочу поступать в вуз». – «Плюнь ты на это! Что тебе вуз? Кончишь ты вуз, кем ты будешь? Учителем, бухгалтером? А капитан дальнего плавания – всегда человек». Выписал мне зарплату, что я заработал за это время, и отпустил меня...

 

– Что ж мама-то Ваша бедная?

– Ну, что? Плакала и молилась.

 

– И как это в Вас сочеталось – мальчишеские шалости и другая Ваша жизнь? Слышала, что Вы в отрочестве даже служили в церкви вместе с Патриархом Тихоном?

– Да, несколько раз стоял с ним посошникóм. Посошник – это мальчик, который в стихаре держит посох Владыки. Он служил у нас в церкви Покрова в Левшине и, конечно, никогда никого не брал с собой в помощь, а только двоих иподиаконов.

 

– Службу-то при всей Вашей подвижности Вы выдерживали?

– Ну, так что? Всему свое место!

 

– Вы и сейчас тесно общаетесь с молодым поколением – учениками, аспирантами, студентами. Что в них изменилось?

– Да абсолютно ничего.

 

– И Ваш контакт с молодежью не стал более трудным? Существует же проблема «отцов и детей»...

– Нет. Не труден. И проблемы такой нет. Это иллюзия.

 

– Разве это не проблема общества?

– Такой проблемы на самом деле в России не существует.

 

– Считается, что новое поколение мало (а то и вовсе ничего) не читает.

– И раньше по-настоящему немногие читали.

 

– Какие качества Вы считаете важнейшими, чтобы личность не деградировала, и человек оставался человеком?

– Первое – духовный интерес: это религия, второе – обязательная благотворительность, а третье – труд, конечно.

 

– Но благотворительная деятельность доступна только имущим.

– Почему же? Благотворительность бывает разная: от масштабных акций богатых людей до насущного куска хлеба. И благотворительность «куском хлеба» – это здорово. Всякая бескорыстная помощь людей друг другу и называется благотворительностью. Каждый человек по мере сил должен заниматься ею – на этом стоит нравственное воспитание. А мы вообще забыли, что такое нравственное воспитание: не ругается дурными словами – вот он и нравственный.

 

– Чем же все-таки дореволюционная Россия отличалась от нынешней?

– Была идеология в жизни.

 

– Но в советское время идеология считалась важнейшим двигателем общества.

– В том-то и дело, что в советской России никакой идеологии не было. А эта… Эта не идеология в том настоящем смысле, который я вкладываю в это понятие.

 

– Значит, глобальные утраты России Вы связываете с утратой подлинной идеологии?

– Да, но сюда входили – как необходимые составляющие – религиозная сторона, философская и национальные традиции. Вот мы сидим с Вами здесь в первый раз вместе с корреспондентом журнала «Наследник» – а как будто век знакомы. Вот это и есть свойство русского человека.

Записала беседу Екатерина Федорова, доктор культурологии (МГУ им. М. В. Ломоносова) .