Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Христианский капитализм, привилегии индейца и наш исторический шанс

№ 48, тема Капитализм, рубрика Редсовет

 

Татьяна Садовникова: Я всё думала, каким образом капитализм влияет на мою жизнь. Все его влияния, которые я находила, оказывались положительными. Я имею возможность работать столько, сколько хочу, хоть 24 часа в сутки, и каждый час будет оплачен. Я спокойно хожу в храм. Я имею возможность идти не к участковому врачу, а к тому, который мне внушает доверие. Пусть за деньги. Я уже молчу про обилие продуктов и одежды на прилавках магазинов. И даже зарплата, которую я получаю, полностью состоит из спонсорских денег, которые он, спонсор, смог заработать благодаря опять же капитализму. И я всё думала: ну разве это плохо? А на днях отправила по e-mail в копи-центр заказ на печать открыток на кальке. Звоню менеджеру. – «Ваш заказ принят, стоит 400 рублей. Печатать будем через три дня. Но вы обязательно позвоните. Вдруг нам поступит заказ на миллион рублей, тогда мы ваш заказ отодвинем!» Да, думаю, вот он – капитализм.

А еще недавно я заболела, не пошла на работу. Шлю СМС одному хорошо знакомому: «Прошу сугубых молитв. Заболела». Минут через 10 в ответ получаю такую СМС: «+». И всё!!! Конечно, хорошо зная человека и его отношение ко мне, я в этом плюсике прочитала: «Хорошо, обязательно помолюсь, и именно сугубо, как ты просила. Как жаль, что ты заболела. Поправляйся скорее, ты нам очень нужна!» Я понимаю, что это не тот случай, когда человек пожалел на меня время, потому что это время – деньги, но всё-таки я была как-то не готова получить в ответ на свою просьбу простой голый плюсик!

Артем Ермаков: Это лишний раз подтверждает, что капиталистическое отношение к жизни не совместимо именно с русским национальным или, если угодно, цивилизационным кодом. Я думаю, дело тут даже не в скупом отношении к сочувственным словам, которое в общем-то свойственно североевропейским протестантским народам. Южные народы с их словоохотливостью прекрасно вписываются в рынок, – они могут заболтать любого покупателя. А русским одинаково плохо и от такой рекламной болтовни, и от ростовщического молчания. Мы не хотим и не умеем переводить наши слова и эмоции в «валюту общения», эквивалентно оценивать свое время, свою жизнь, свою душу. А если кто-то умеет, то его, в лучшем случае, можно только пожалеть. Но когда вокруг господствует рыночная логика, то это ему впору нас жалеть. Мы ведь не можем элементарно оценить стоимость окружающего мира и самих себя. А это значит, что в любой более-менее сложной и долгосрочной сделке нас будут обманывать, как это и происходит.

Выходов здесь несколько. Можно стать как те, кто с нами умело торгуется. Это многие попробовали в девяностых. И не преуспели. За редким исключением. Можно закрыться и никому не доверять: мол, всё равно обманут. Это мы делали в нулевых и растеряли последних друзей. А можно взбунтоваться, как нам сейчас советуют. Но это ведь уже было в начале ХХ века, когда под раздачу попали и правые, и виноватые, а мерзавцы при этом никуда не делись. А можно, наверное, жить, вообще не рассчитывая на выгоду в рамках этой системы всеобщей торговли всем. Платить радушием за холодность, добром за зло… Причем регулярно. Кто-то назовет такой подход маргинальным или юродивым, но мы же – христиане, в конце концов.

Василий Пичугин: Поэтому, с одной стороны, совершенно правы те, кто говорят, что социализм и капитализм – это звенья одной цепи, с другой стороны, правы и те, кто утверждает: социализм – главный оппонент современного капитализма в том случае, если он христианский.

 

Татьяна Садовникова: Но ведь капитализм – это вообще не идеология, а просто определенная экономическая система?

Василий Пичугин: Да, но на рождение этой системы повлияли в том числе и религиозные факторы, да и сама капиталистическая система породила определенную идеологию. О духе капитализма, о тех религиях, которые повлияли на его рождение, написано предостаточно. В известной работе Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» показывается взаимосвязь протестантских религиозных ценностей и развития «духа капитализма» и утверждается, что в странах, где эти ценности доминировали, быстрее и легче утверждались капиталистические отношения. Оппонент Вебера Зомбарт изображает, как на зарождение капиталистического духа повлияли католицизм и иудаизм. И мы видим, что капитализм сам по себе в воздухе не висит, а имеет под собой духовные основания, в частности этику кальвинизма. Грех заработать доллар там, где можно заработать два. Вы никогда в православии с этим не встречались?

Татьяна Садовникова: Нет. Что вот прямо такименно грех?

Протоиерей Максим Первозванский: Да, в этике кальвинизма – грех. И вот тут начинается совершенно особый разговор. Мы ведь для того и делаем этот номер, чтобы понять, что желание денег, богатства никакого отношения к капитализму не имеет.

Маша Беленькая: Серьезно?

Протоиерей Максим Первозванский: Да. Если ты зарабатываешь деньги, чтобы отдохнуть на Багамах или чтобы купить себе золотой унитаз для личных целей, причем здесь капитализм? Ты выводишь деньги из процесса капиталистического прироста товар-деньги-товар-деньги-товар-деньги. Ты зарабатываешь деньги, чтобы ими воспользоваться. Это было всегда. И при социализме – люди ходили на работу, чтобы заработать деньги и что-то купить и на что-то отдохнуть в Сочи, – и при Иване Третьем, и при Цезаре и при Тутанхамоне. Вот спекулянт, тот, кто купил и перепродал подороже – это уже капиталист.

Маша Беленькая: Я до сих пор не понимаю, что такое капитализм. Я не понимаю: какое он ко мне имеет отношение? Я – сама по себе, капитализм – сам по себе.

Протоиерей Максим Первозванский: Самое прямое. Вот это просто ваше, простите, молодое поколение, которое не пропустили через исторический материализм. Раньше формационная теория Маркса вдалбливалась в детей с пятого класса любой школы. Общество существует по определенным принципам сочетания базиса и надстройки, которые не просто перетекают одно в другое, а именно качественно отличаются одно от другого. Что при рабовладении есть хозяин и есть раб. При феодализме есть хозяин земли и крестьянин. При капитализме есть капитал, есть капиталисты и рабочие, есть эксплуатация. Определенным образом построенные формы государства, общественных отношений и прочее. Совокупность политических, правовых, религиозных институтов общества, а также нравственных, эстетических, философских воззрений в нем. И феодализм в капитализм не перетекает плавно, а возникает в результате буржуазной революции, которая ломает все системы старого мира и воздвигает на его месте абсолютно другие. А в последние 20 лет нам говорят, что нет никакой такой особой системы, есть просто жизнь. И ты находишься на положении индейца, которому отвели резервацию, и он стал жить даже лучше. Потому что, во-первых, ему дали стеклянные бусы, во-вторых – винтовку вместо лука, в-третьих – седло для лошади и сказали: живи. А еще ему дали огненную воду, чтобы он пил и не думал ни о чем.

Маша Беленькая: Ну а как это выражается в обычной жизни?

Федор Максимов: Отличительная черта капитализма в том, что всё оценивается в денежном выражении. Всё. При капитализме главный принцип – финансовый. Это всегда будет. Понятно, что всегда было то, что люди покупали и что продавали. Но было четкое понимание, что есть то, что не продается. То, что всегда было принято дарить: любовь, забота, внимание, улыбка, сострадание... В общем-то, то, что делает нас людьми. А капитализм, чтобы не иссякнуть и развиваться, вынужден осваивать новые пространства не только географические, но и целые сферы человеческой жизни, создавая новые потребности (у тебя вот не было раньше потребности в чем-то – тебе ее создали). Кроме того, он капитализирует всё новые и новые системы отношений. И в этом главная проблема: многие сферы жизни и отношений невозможно выразить в деньгах. Потому что это означает разрушение всей системы общественного устройства. Как капитализировать материнскую любовь к своему ребенку?

Василий Пичугин: Надо выплачивать ночные, она ведь не спит по ночам, организм изнашивается, а днем вместо того, чтобы отдыхать, она ужин готовила. Много за что тогда надо выплачивать. Супружеский долг опять же.

Федор Максимов: Я вот застал еще некоторые докапитализмы. Я, например, был свидетелем натурального жилищного обмена. Если сейчас я захочу поменять квартиру, я должен найти того, кто продаст мне квартиру и того, кто купит квартиру у меня, и мы оформляем сделку. А при социализме нельзя было купить квартиру за деньги. Можно было только обменять. Когда в восемьдесят восьмом году моя бабушка решила разменять нашу четырехкомнатную генеральскую квартиру на Таганке, она завела гигантскую личную картотеку. Она выстроила цепочку из 20-ти элементов, потому что деньгами-то нельзя. А надо было найти людей, которые захотят заехать сюда, но их жилье, допустим, не подходит нам. И она начинала искать им, и находила. Это была просто фантастика. И когда мы наконец обменивались, она собрала тридцать человек, среди которых не было проигравших, потому что все улучшили свое положение, все. В результате мы получили за эту квартиру три двухкомнатных, и я сейчас понимаю, что, да, денежный эквивалент примерно совпал. А тогда это звучало примерно так: «двушка» в центре, но «хрущевка», а это сталинский, но на периферии. И человек примерно взвешивал «за» и «против», а никакого денежного эквивалента не было. Был прямой обмен. Но насколько проще сейчас купить и продать, чем выстраивать эту колоссальную систему обмена.

Маша Беленькая: Я социализма не застала. И на этом примере мне всё равно трудно понять, что такое социализм.

Артем Ермаков: Социализм – это общество, построенное на началах социальной справедливости. От каждого по способностям, каждому – по труду. Сколько ты заработал – столько ты и получишь. Не сколько ты украл, а сколько заработал.

Поэтому не было очень богатых и очень бедных. Другой вопрос, что Россия – страна со своими серьезными проблемами, которая выбиралась из тяжелейших последствий Второй Мировой войны. Имея противником чуть ли не весь остальной мир, вынужденная тратить, соответственно, колоссальные средства на оборону. Ну и масса ложных примочек – духовных, идеологических, структурных. Но это был некий проект, попытка построить справедливое общество, где никто никого не эксплуатирует.

Василий Пичугин: А капитализм – это определенным образом устроенная эксплуатация. У нас в России капитализм в сельском хозяйстве начался с реформы 1861 года, когда крестьян освободили. Крестьяне-то были против, потому что их освободили, отобрав землю. Они стали свободными и безземельными. И либо они должны были идти наниматься к барину на работу за деньги, либо должны были податься в город, чтобы там зарабатывать. При этом они производили продуктов на сто рублей, что там, что здесь, а получали свои 2 рубля, и 98 получал помещик или капиталист, который продавал в Европу то, что ты произвел, и кушал рябчиков и ананасы. Мы сейчас имеем то же самое. Ты идешь, нанимаешься на фирму, которая занимается вывозом газа или нефти, и тогда тебе платят достаточно приличные деньги, или ты идешь на рынок торговать, или с таджиками двор мести. Кстати, капитализм подразумевает еще и расизм в обязательном порядке. Об этом очень хорошо написано у Валлерстайна. Не обязательно против негров, но обязательно есть люди второго сорта и третьего.

Протоиерей Максим Первозванский: Главное в капитализме – схема «товар-деньги-товар». Вот ярчайший пример капитализации: монетизация льгот. Когда мы должны всё, что у нас есть, выразить в деньгах. При капитализме если что-то не выражено в деньгах, это потерянная стоимость, то, что не участвует в процессе. Если это нельзя продать и купить, то этого как бы не существует. Поэтому капитализм стремится всё новые сферы отношений, так или иначе, монетизировать, выразить в деньгах, купить, продать, обменять, оценить, сравнить... Потому что его конечной целью являются не сами по себе какие-то блага или процессы, а получение прибыли.

Александр Смирнов: И целью, и главным критерием принятия решений. Не мораль, не этика, не высшие нормы, не права человека, а стремление к увеличению капитала. Именно отсюда исходят все перекосы и неправды. Эта экономическая модель вступает в фундаментальное противоречие с христианским мировоззрением. Можно даже сказать, что чем меньше капиталист придерживается христианских принципов – и вообще моральных норм – тем успешнее он будет в этой системе. Самую большую прибыль приносит бандитизм: воровство, шантаж, вымогательство – минимум вложений, максимум прибыли. И кто не отягощен моральными нормами и при этом наделен соответствующими возможностями, тот достигнет больших успехов. Вообще выгоднее всего «делать деньги» на войнах и военных конфликтах. «Кому война, а кому мать родна». Убивать конкурентов, чтобы стать монополистом на рынке или заполучить чужой бизнес, тоже выгодно. Всё это ведет к максимизации прибыли. И это соответствует логике капитализма. Следующими по доходности после убийства и воровства являются: торговля наркотиками, оружием, проституция. И опять же, доведенная до предела логика капитализма утверждает: если это приносит прибыль – это хорошо.

Маша Беленькая: Сейчас еще есть примеры некапиталистических отношений? Или можно сказать, что капитализм внедрился уже во все сферы нашей жизни?

Федор Максимов: Еще не окончательно внедрился, но уже почти во все. Что-то еще осталось... Если действовать строго по капиталистичнской схеме, должно быть так: в медицине – сколько заплатишь, на столько полечим, в образовании – сколько заплатишь, на столько научим. Но если государство говорит: нет, мы базовое образование всё-таки даем всем, – это уже не чисто капиталистические отношения. Мы тебя на базовую страховку полечим, а сверх ты должен заплатить, – это уже смешанные отношения.

Допустим, есть элитный хирург, который делает шесть операций в день, а очередь – 500 человек, вот и считайте, через сколько дней вам сделают операцию. Но вы можете внести миллион долларов, и тогда операцию вам сделают сегодня. Вот что есть у нас сегодня по факту.

Татьяна Садовникова: Давайте мы просто скажем, что нам всем нужно развивать православную церковь, потому что православие не позволит людям относиться друг к другу, как к волкам. Мы как христиане всегда увидим друг в друге брата и пойдем навстречу, и это смягчит перегибы в денежных отношениях. Ничего страшного, будем строить христианский капитализм. Но как тогда схема товар-деньги-товар будет работать?

Василий Пичугин: Мы ее можем ограничить религией. Как протестантский капитализм был четко ограничен протестантской этикой: обмануть было нельзя. Не нужно было даже подписывать договора. Ты сказал, я сказал, всё – мы договорились! На Руси купцы друг другу руки пожали – всё. Это было гораздо крепче, чем любые печати. Потому что люди понимали: мы же с тобой в один храм ходим, как мы друг друга обманем? И Бог накажет, если что…

Артем Ермаков: Дело в том, что сейчас гораздо больше вероятность, что капитализм ограничит православие, чем православие – капитализм. К сожалению великому. Вот в чем проблема. Наивно предполагать, что если капиталисты XVI века боролись с монастырями, то капиталисты ХХI века оставят их в покое.

Тут важно осознавать, что, во-первых, сегодняшняя Москва в контексте мировой экономической системы является не столько частью России, сколько одним из глобальных центров самой этой системы. То есть часть жителей Москвы фактически включена в «золотой миллиард». А те, кто живет на соседней улице, тоже могут воспользоваться небольшой частью их благ, не преступая закон, даже не совершая сделок с совестью. Для значительной части населения остальной России (как и других стран мировой периферии) ситуация свободы выбора и свободы потребления выглядит гораздо жестче.

Вторая, еще более важная особенность текущего момента состоит в том, что жизненные ценности и мотивации большинства взрослых людей, живущих в России, сформированы еще до прихода капитализма. Мы реализуем, в основном, вчерашние цели. Посещаем храмы или другие общественные собрания, а не торгово-развлекательные центры, ограничиваем свое потребление, отказываемся от ненужных кредитов, вкладываем заработанные деньги не в банки, а в благополучие родных и близких. И тем самым создаем дальнейшему развитию капитализма определенные проблемы. Когда другие ресурсы роста будут исчерпаны, такую сравнительно вольную жизнь существенно усложнят.

Александр Смирнов: Мир капитала стремится отгородиться от божественных норм, заветов, моральных установок и создать удобное для обогащения морально-этическое или новое религиозное пространство. Он неизбежно создает новую религию, поклонение золотому тельцу, новые нормы и удобные для своего обогащения законы. Вспомним слова Христа: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф. 19:21). Нет ничего более противоречащего сущности капитализма.

Василий Пичугин: Сама логика рынка определенным образом диктует определенные действия. Возьмем, например, демографическую теорему. Человек встает перед выбором: или вообще не рожает, или рожает одного ребенка и говорит: «Я пока больше не могу, может, еще одного рожу, когда хотя бы часть ипотеки выплачу», – или рожает троих и более и неизвестно как их обеспечивает (правда, может, он олигарх, или хотя бы ему в Москве от бабушки квартира досталась). Это диктуется определенными законами общественного устройства. При социализме, кстати, тоже всё строилось так, чтобы многодетных семей не было.

Протоиерей Максим Первозванский: Но при капитализме устройство общества таково, что просто рожать детей, быть верным своей жене, честно зарабатывать деньги, содержать свою семью – практически подвиг. С другой стороны, если бы не было этого, где было бы место подвигу? Но сейчас мы говорим, что да, эта система заточена против христианства при всём том, что она позволяет ходить в храм и даже готова выделять деньги на реставрацию храмов, но сама по себе она заточена против христианских ценностей. Рассматривая человека как свой экономический элемент, она предлагает ему определенную, выгодную ей нечеловеческую и антихристианскую форму жизни и поведения.

Маша Беленькая: Предлагает или навязывает?

Артем Ермаков: Пока предлагает. Пока делает ее более выгодной, привлекательной, белой и пушистой. И человек оказывается в состоянии, когда он сам еще что-то из себя представляет, а передать своим детям уже почти ничего не может. Это как эмигранты первой волны – все они говорили на русском и мечтали о возвращении в Россию, создавали за рубежом русские храмы и школы. Их дети о России многое знали и на русском еще говорили. А их внуки даже уже не говорят по-русски. Они помнят, наверное, что их деды были из России, но сами они уже настоящие французы или американцы. Так и мы уже это не передадим. Мы можем создать сеть православных школ, в Москве их целых 22, целых 300 выпускников в год. Но это будут всё равно какие-то катакомбы.

Татьяна Садовникова: Ну так а что мы можем? Что мы сейчас можем, чтобы наши дети говорили по-русски?

Протоиерей Максим Первозванский: Для начала мы должны это осознать. И наш журнал говорит: давайте мы это просто поймем. Давайте поймем, почему реформы образования вот такие, почему реформы здравоохранения вот такие, какой логикой они диктуются? Да, мы возмущены, но чем? Ну, давайте мы все будем против Фурсенко. Это что-нибудь изменит? Нет. Потому что вся система такая.

Татьяна Садовникова: А как против системы идти? Как?

Протоиерей Максим Первозванский: России время от времени дается «исторический шанс». Например, великая замятня в Орде, тридцатилетняя война в Европе в XVII веке, великая депрессия 29–33 года в мировом капитализме. Когда вдруг появляется зазор, в который можно выскочить.

Вообще, история так устроена (как на уровне твоей личной жизни, так и на уровне жизни целых народов), что большую часть времени изменить ничего нельзя. Как сказал как-то отец Андрей Кураев, в некоторые темные времена остается только зубрить «Символ веры» и быть верным Христу. И больше ничего сделать нельзя, вот совсем ничего. Но время от времени появляются точки неустойчивого равновесия, когда ситуация может развиваться по-разному, когда действия даже одного человека могут многое изменить. Есть понятие – точка бифуркации. Когда ты не в колее движешься, из которой выпрыгнуть невозможно, а оказываешься на поверхности шара, с которой можно двинуться туда, туда или туда, и малейшее дуновение крыльев бабочки оказывается достаточным, чтобы сдвинуть систему в том или ином направлении. Действительно что-то изменить глобально можно только в такие моменты. Но, как правило, такие моменты выпадают на время жизни одного поколения. Точно так же, как человеку дается шанс встретить свою жену, выбрать свою профессию, и целому народу дается шанс, как правило, сделать глобальный выбор, касающийся Родины в целом.

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru