Украшение мужчин

Александр Васильев

Однажды мой шестилетний сын спросил меня: «Папа, что это такое?» – и указал на мой шрам рядом с глазом. Я потер рубец и небрежно бросил: «Шрамы украшают мужчину». Сына этот ответ не удовлетворил, он попросил разъяснений. Необходимые разъяснения были получены.

Но вопрос неожиданно заставил меня вспомнить истории всех моих остальных шрамов. Их было ровно три. Три рубца самых разных размеров «украшали» мое тело. Понятно, что у каждого была своя история. Совсем недавно они существовали отдельно – каждый сам по себе, но вопрос сына породил в голове лавину мыслей. Как результат, эти отдельные истории связались в моем воображении в нечто единое. Это была история моего взросления. Я никак не ожидал, что вопрос сына приведет к таким последствиям. Лейтмотивом подобных мозговых процессов стала мелодия Газманова (поклонником чьего творчества я, мягко говоря, не являюсь) – газмановские «Мои мысли – мои скакуны» звучали во мне в слегка перефразированном виде: «Мои шрамы – мои рубежи».

Шрам первый.

Именно о нем и спросил мой сын. Небольшой, приблизительно сантиметр длиной. Мне было ровно 6, мы возились на кровати со старшим братом. Он слегка не рассчитал свои силы (старше на 6 лет), и его очередной бросок отбросил меня на самый край кровати. Удар об острую деревянную кромку спинки кровати пришелся рядом с глазом. Результат – море крови и настоящий испуг в глазах брата. Я никогда в жизни не видел столько крови, которая почему-то рвалась из меня наружу. До этого медсестры кололи мне пальчик, и кровь послушно наливалась в пробирку. В этот раз она вела себя совершенно по-другому.

Отец прибежал из соседней комнаты, и ему удалось довольно быстро остановить кровь (я отлично помню, что мамы – моей главной утешительнцы – в этот раз почему-то в доме не оказалось). Как он меня утешал, я не помню – ну, ревел я, конечно, знатно – но я очень хорошо помню себя на следующий день в детском саду. Это было начало октября, еще 8 месяцев предстояло ходить в подготовительную группу, но маленький «аксакал», то есть я, уже знал: детский сад закончился – пришло время идти в школу. Я пролил свою кровь.

Шрам второй. Классический.

В моей семье есть одна странная закономерность – на протяжении сорока лет пять мужчин попадали в больницу с приступом аппендицита именно четвертого марта. Мой отец со своими братьями ухитрились совершить подобное в течение трех лет подряд. Через 15 лет пришел черед моего старшего брата, а через 6 – мой.

Мне было 15. И я очень хорошо помню, как возникла боль, как она усилилась, как вызвали неотложку.

В больнице у меня боль неожиданно прошла. Стало стыдно: а вдруг я обманываю врачей, и никакого аппендицита у меня нет?

Поэтому, когда тридцатилетний врач посмотрел на меня и радостно сообщил: «Такой здоровяк выдержит и местный наркоз», – я с удовольствием согласился.

Вскоре началась операция. Ту боль я не забуду никогда. Конечно, мне ввели местную анестезию, но те ковыряния внутри моего тела навеки впечатали в мою плоть выражение «от боли залезть на стенку».

Когда я оказался в палате, я был уверен: все испытания остались позади. Но со мной лежали взрослые мужики (впервые оказался в подобном коллективе), которые умели здорово рассказывать всевозможные анекдоты и байки. Я не мог удержаться от смеха и испытывал страшные боли от недавно наложенных швов. Я умолял мужиков не рассказывать такие смешные анекдоты. Но мои просьбы их только подзадоривали, и они начинали рассказывать еще смешней. Ну а мне оставалось корчиться от боли и от смеха одновременно.

Когда я вернулся в школу, мой приятель заметил: «Ты чего-то изменился». «Есть немного», – процедил я сквозь зубы, а сам мысленно потрогал свой рубец. И моментально все испытания, перенесенные мною, 30-летний врач, устроивший мне местную анестезию, анекдоты, разрывавшие мне нутро, пронеслись передо мной.

Шрам третий. Армейский.

Его и шрамом-то назвать в полной мере нельзя. На моей челюсти с правой стороны есть большая вмятина. Я прекрасно помню, как всё произошло. Неавторитетный «дедушка» (старший по призыву) просит меня что-то сделать, я посылаю его куда-то далеко. В ответ Серега Приемов (в неофициальной армейской иерархии «черпак» – ступень, предшествующая «дедушке») наносит мне удар с правой в челюсть со словами: «Совсем салобоны оборзели». («Салобон» – это мой статус в то время). Дальше в общем-то ничего и не произошло – только дернулась моя голова. Неуважаемый «дедушка» с гордо поднятой головой оставил помещение – его честь была защищена. Мы с Серегой, профессиональным дзюдоистом из Львова, просто переглянулись – без малейшей вражды. Каждый из нас чувствовал, что выполнил свое дело. Он подтвердил незыблемость армейской иерархии, я с достоинством выдержал очередное испытание.

 Уже через неделю вышел приказ о «дембеле», и «дедушки» превратились в «дембелей» и начали потихоньку исчезать из части, Серега и его призыв из «черпаков» превратились в «дедушек», а я вместе со своим призывом навеки покинул презренное «салобонство» и стал уважаемым «черпаком».

Во многих частях переход из одного статуса в другой всегда сопровождался различными испытаниями, у нас подобная мифология распространения не получила, хотя о ней все прекрасно знали. И после удара Сереги, оставившего на моем челе такую очевидную веху, я почувствовал, что я один прошел это испытание, и еще один из важнейших рубежей в моей жизни взят. Несмотря на то что служить оставалось еще год, я четко понял: армия пройдена.

Самое интересное, что по прошествии нескольких лет, когда я пытался решить какую-нибудь проблему, у меня появилась привычка тереть свои скулы и свой лоб. И каждый раз я натыкаюсь на Серегину метку, которая всегда напоминает мне, что в мужском деле главное – умение держать удар.