Изменяющие пространство

 

Архитектора встретишь не каждый день, зато каждую минуту видишь результаты его труда. Ни одно строение, будь то жилой дом или автобусная остановка, без него бы не возникло. Мы решили пообщаться с разными поколениями архитекторов – абитуриентом Чешского технологического университета Виктором Зейтцем и уже состоявшимся урбанистом, архитектором и дизайнером Ириной Ирбитской.

 

– Виктор, почему ты решил стать архитектором?

 

– Зодчие едва ли не первыми научились подчинять себе природу. Именно они являются главным из подобных символов, далеко опережая своим величием и силой выражения письменность и слишком молодую технологию и науку современности… В этом же заключается и причина, по которой архитектура является, как мне кажется, протонаукой: решившийся заниматься ей человек вынужден будет усвоить невероятные по своей широте знания от математики до истории. Поэтому мне так хочется ей заниматься: возможности архитектуры безграничны – человек всегда будет менять пространство вокруг себя, а значит, строительство будет оставаться потенциальной наукой. Наукой, способной совмещать едва ли не все изобретения человечества. Я мечтаю об этом и рассчитываю на эту возможность – заниматься таким огромным кругом дисциплин, которые не способна вместить ни одна другая профессия.

 

– С таким подходом можно и на философский! Но чтобы так глубоко разбираться в предмете, надо погрузиться в него как можно раньше. Не поэтому ли архитектор – по большей части потомственная профессия?

 

– Я думаю, это большое заблуждение! Конечно, проще попасть в культурный и образовательный слой, когда ты родился в семье потомственных архитекторов или же просто имеешь практикующего или практиковавшего родственника. Так же очевидно, что определенные навыки, годами отрабатываемые специалистами, передаются генами сквозь поколения, оставляя потомкам некую основу для становления. Но это лишь основа, которая только предполагает, но не ограничивает. Всему можно научиться, если приложить старание. И всё можно найти: знание, способы, учителей. Многие говорили, что нельзя решить теорему Ферма, но он-то, как известно, ее решил, а значит, это был лишь вопрос времени и усердия.

Профессионализм вообще не зависит от происхождения. Профессионал становится таковым только от долгого и упорного повторения одних и тех же вещей.

 

– Почему тогда ты выбрал иностранный вуз для обучения? С московскими есть проблемы?

 

– У нас про обучение много разного говорят. Недавно МАрхИ попал в список неэффективных, но это, скорее, бюрократическая коллизия. Хотя нет дыма без огня. Насколько мне известно, сейчас единственный хороший архитектурный вуз в Москве – это МАрхИ. Он открывает студенту потрясающую теоретическую и историческую профессиональную основу, ту самую фундаментальную базу, прославившую советский институт образования, и ко всему прочему прививает способности к различным методам графического изображения и черчения. МАрхИ в этом плане по праву заслуживает первенство.

При этом МАрхИ, как и большинство наших университетов, страдает от пыли и плесени, далеко отставая от зарубежных вузов в плане современных решений и дисциплин (86-го года учебники). Меня, например, совсем не устраивает подобное положение дел. Мне кажется, продвинутая и быстро развивающаяся наука не может оставаться в тени предыдущих тридцати лет, и преподавание современных технологий строительства должно стоять наравне с основами и историческим фундаментом. Поэтому я и хочу учиться за границей, в Чехии, если точно, – из-за системы преподавания и самих преподаваемых знаний.

 

 

– А там как: заплатил – и учись, или надо сдавать экзамены? Вообще, что должен знать человек, желающий стать архитектором?

 

– В России для поступления нужны исключительно навыки рисования достаточно высокого уровня для поступления на бюджет, или же, за неимением оных, огромный капитал для поступления на коммерцию.

Для поступления в Чехии, как и в любом другом зарубежном вузе, необходимо знание языка – чешского или английского, переоформленное свидетельство о среднем образовании с пересдачей предметов с недостающим количеством часов (в Чехии школьное обучение длится 12 лет) и соответствующее выбранной специальности испытание. В Чешском технологическом университете (главном инженерном вузе) факультет архитектуры проводит испытания графического формата и устного. Графическая часть не требует от абитуриента академического рисунка (построения головы, композиции), а рассматривает образное, пространственное мышление, фантазию, находчивость.

 

– А как готовиться к таким испытаниям?

 

Тем, кто поступает на архитектора, нужно определяться с тем, чего они хотят: иметь огромную фундаментальную базу и отточенные мастерами изобразительные навыки или широкие современные инженерные познания, большую свободу творчества и работы с новыми идеями и технологиями. Первый вариант, несомненно, очень полезен, однако, если вы собираетесь потом работать за рубежом, придется переучиваться независимо от выбранного факультета.

Те, кому интереснее первый вариант, должны набивать руку в рисовании.

Те, кому интереснее второй, должны изучать языки и готовиться к теоретическим экзаменам и творческим испытаниям – в престижных зарубежных вузах намного большее внимание уделяется знаниям и личным навыкам поступающего. Ничего нового тут не посоветуешь. Усердно работать, только так.

 

– Кстати, ты где собираешься работать после Чехии?

– Я ищу не места в какой-то определенной компании, а вполне конкретных знаний и возможностей их использования. Да и, кроме того, за шесть лет предполагаемого обучения может произойти всё что угодно.

 

– А ты следишь за отечественными тенденциями строительства? Строить стало легче, или чиновники диктуют свою волю свободному творчеству?

 

– Судя по тому, что сейчас продолжают строить и каким образом реставрируют, ситуация всё такая же плачевная, как и раньше. В пределах Москвы наберется от силы десяток, может, два, интересных современных сооружений, что показательно. Если бы ситуация резко начала меняться, это было бы заметно. Пока заметны только вялые и неуверенные попытки благоустройства общей среды (что само по себе должно положительно отразиться и на масштабной архитектуре), но чего-то прогрессивного в плане градостроительства я пока не увидел.

 

– А как же парки?

 

– Ты про Парк Горького? Кажется, только в нем происходит какое-то большое движение. Правда, что-то мне подсказывает, что он выступает в роли пробной площадки – там постоянно что-то меняется и перестраивается, приятно и свежо, – так что со временем это, может, и перельется в более крупные изменения.

 

– Но в столице есть же еще Сокольники, Музеон, Коломенское…

– То, что происходит в этих парках – определенно хороший признак, но всё же пока они остаются исключительными местами и еще не смогли выйти за границы испытательных полигонов, если, конечно, проводимые в них улучшения планируют вводить в других местах.

 

 

 

Прокомментировать ситуацию в Москве и других городах мы попросили Ирину Ирбитскую, Директора и Управляющего партнера Центра градостроительных компетенций РАНХиГС при Президенте РФ.

 

– В последнее время возник термин – «капстер» (от «хипстера» и «Капкова»), – молодой человек, благодарный властям за новшества. Всё действительно меняется? Или хорошие парки так и останутся резервациями «креативного класса»?

 

– В Москве сейчас два высококлассных чиновника – Капков и Ликсутов. Максим Станиславович Ликсутов – заместитель Мэра Москвы по вопросам транспорта и развития дорожно-транспортной инфраструктуры города Москвы. И Сергей Александрович Капков – руководитель Департамента культуры Москвы, с которым связывают многие позитивные перемены в столице. Они много делают лично, но надо понимать, что такие кадровые решения случайно не происходят.

 

– А как дела обстоят с архитектурой города?

 

– Тут всё сложнее. Раньше Москомархитектуры, по сути, обслуживал интересы приближенных девелоперов. Постепенно это меняется, особенно после постановления об изменении строительных норм и правил, по которому многие новострои были приостановлены. Важное событие – победа прогрессивных сил в Зарядье (Зарядье – исторический район в самом центре Москвы. В советское время тут находилась гостиница «Россия», после сноса которой судьбу огромной территории не могли определить). Были ведь мощнейшие силы, лоббирующие новое многомиллиардное строительство. Но были те, кто предлагали создать общественное пространство, парк. Представляет, какое было сопротивление!

 

– И что в итоге?

 

– Победил человек. Объявлен международный конкурс на проект парка. Но чтобы это произошло, понадобилось решение с самого верха.

 

– Раз источники перемен так высоко, значит это общероссийское явление? Есть ли свои капковы в других городах?

 

– Да. Посмотрите на Пермь, на Коломну, Серпухов, Мышкин. Это маленькие города, но власть там начинает думать о человеке. Однако обновление элиты – сложный процесс даже для сильного лидера. Всегда есть группы интересов, которые мощнее здравомыслия.

 

– Можно ли сделать эти перемены необратимыми?

– Это невозможно, пока база у власти узкогрупповая. Нужна ответственность перед горожанами и понимание самими горожанами того, что им нужно. Чего властям явно не хватает, так это какого-нибудь департамента коммуникаций, PR-отдела. Тогда бы здравые мысли правительства, правильно донесенные до людей, не встречали бы такого сопротивления, как это было с мощением дорог в столице, а критика сглаживала бы углы неоднозначных решений.

 

– Как Вы думаете, что заставило власть пойти на те перемены, что уже произошли?

– Есть объективные и субъективные факторы. Объективно, чем умнее построен город, тем больше людей могут реализовать себя в нем духовно, экономически, как угодно. В долгосрочной перспективе власть от этого только выиграет. Субъективным фактором стала долгая работа моего учителя, замечательного урбаниста Вячеслава Глазычева. Он долго и упорно работал с нашей элитой над пониманием городского пространства. Сделал всё, чтобы город менялся для человека. Он любил повторять, что надо менять головы, чтобы что-то изменилось в стране. Он был одним из создателей Стратегии развития Москвы 2025, по которой уже сейчас работают. Консультировал первых людей государства, встречался с молодежью и, кстати, много говорил с Церковью, считая, что без понимания Града Небесного город земной не построить. Хотя был атеистом. Это титаническая фигура, изменившая как минимум риторику власти во всём, что касается городов. К сожалению, многие его рекомендации исполняются выборочно…

 

– А каким должен быть город, по мнению Глазычева?

 

– Если в двух словах… Он не был религиозным человеком, но верил, что человек обязан быть счастлив. И город должен помочь ему в этом.

 

Беседовал Константин Левушкин