Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

"На первый взгляд, Пушкин легок..." Но лишь на первый взгляд

№ 2, тема Мужество быть, рубрика Культура

Дневниковые заметки Валентина Семеновича Непомнящего

 

1993, февраль

Семь цитат:

Бледнеющий мятеж на палубе сидит.

(«Наполеон на Эльбе», 1815 г.)

И в поздний час ужасный бледный Страх

Не хмурится угрюмо в головах.

(«Сон», 1816 г.)

И бледной зависти предмет неколебимый…

(«К Жуковскому», 1816 г.)

К ним ночью темною не лезет бледный вор…

(«Домовому», 1819 г.)

И грешник бледен, как мертвец.

(Набросок «Вечерня отошла давно», 1823 г.)

Вдруг между их, свиреп, от злости бледен,

Является иуда Битяговский.

(«Борис Годунов», 1825 г.)

И ненависть, и грезы мести бледной…

(«Вновь я посетил», черн., 1835 г.)

«Интересная бледность». Мятеж, страх, зависть, вор, грешник, злость, предательство, месть – все это бледно, «как мертвец». То есть – во всем этом нет жизни. Зло – лик (точнее, наличие) небытия в жизни. Прорыв небытия в бытие. Ничто, из которого Бог сотворил бытие, словно стремится все время взять реванш, прорваться в жизнь. Эти прорывы небытия мы называем злом.

Выходит, у Пушкина с мальчишеских еще лет чуть ли не богословская «ортодоксальность» в понимании зла, притом не головная, от образования, а – в интуиции.

 

1993 г., апрель

«Кавказский пленник». Черкешенка идет освобождать Пленника:

В одной руке блестит пила,

В другой кинжал ее булатный;

Казалось, будто дева шла

На тайный бой, на подвиг ратный.

Женщина в воинском образе – это не в первый раз. Это было в стихотворении «Кольна» (1814 г.), где героиня является герою «юным ратником». Это было в «Выздоровлении» (1818 г.), где к автору в больницу проникает хитростью красотка, переодетая в гусарский мундир: «В одежде воина, с неловкостью приятной» (спустя 12 лет, в поэме «Домик в Коломне», – инверсия, то есть наоборот: гусар в женской одежде). А самое главное – Жанна д’Арк, сопутствовавшая Пушкину с самого почти начала до самого конца.

Вот этот образ волновал его, думаю, бесконечно. Сначала это было «с подачи» Вольтера (знаменитая блестяще-кощунственная поэма «Орлеанская девственница»): волновал притягательный для юношеского сознания сплав героики и эротики. Постепенно это тяготение очищается от цинического остроумия поэмы, которую он в юности боготворил, а в 1825 году, начав переводить первую песнь, тут же, через два десятка строк, демонстративно отказывается продолжать перевод.

Постепенно образ этот встает перед ним как «чистейший образец» женщины-спасительницы, спасительной чистоты, и должен потрясать его душу. Думаю даже, образ этот по значению своему стоит для него рядом с образом Богородицы (ведь Этот образ развивался в его сознании сходным путем – от кощунства «Гавриилиады» до истории «рыцаря бедного» и «Мадонны», до того чувства, которое покойный литературовед В. Турбин бестрепетно назвал влюбленностью).

В VII главе «Евгения Онегина» прощание Татьяны с родными местами изложено, как известно, языком Иоанны (Жанны) из шиллеровской «Орлеанской девы», переведенной Жуковским; а въезд Татьяны в Москву осенен образом иноземного завоевателя Наполеона и озарен отблеском пожара, которым столица спасла Россию, пожертвовав собой (спасительница Франции Жанна сожжена на костре). В этом отблеске, в свете подвига Иоанны, отраженного в подвиге Москвы, любящая Онегина Татьяна совершает, сама того не ведая, самопожертвование, сходное с подвигом-жертвой Черкешенки (в финале первой главы «Онегина» Черкешенка названа «дева гор, мой идеал», в финале всего романа Татьяна – «мой верный идеал»). Смысл неосознанного самопожертвования Татьяны обнаруживается в финале романа, когда крах притязаний Онегина, услышавшего: «Я вас люблю… Но…» – открывает перед ним возможность хоть что-то понять в настоящей любви, в жизни, в человеке, в себе самом.

Автор оперы «Евгений Онегин» попытался сначала в финале преодолеть Пушкина, бросить Татьяну в объятия Онегина (ему, как и большинству, было нестерпимо обидно, что два таких хороших человека – и не вместе), но это номер не прошел: пришлось внять голосу критики и последовать за Пушкиным. И тогда Чайковский тут же взялся за «Орлеанскую деву» Шиллера-Жуковского и написал оперу, где, спокойно перешагнув через Шиллера, устроил Иоанне любовную сцену с Лионелем, воином вражеского лагеря, – то есть взял реванш за неудачу с Татьяной; и вся эта сцена построена на музыкальных интонациях финальной сцены «Евгения Онегина».

В 1831 году, когда роман окончательно завершен, Пушкин приступает к «Рославлеву», где тоже – война, где в русской Полине – душа воительницы, а коллизия Полина – Синекур (пленный француз) явственно напоминает коллизию Иоанна – Лионель. И точно так же Чайковский, окончив своего «Евгения Онегина», в том же 1878 году обращается к «Орлеанской деве»…

В 1836 году женщина-воин, кавалерист-девица Надежда Дурова, героиня 1812 года, привлекает напряженное «исследовательское» внимание поэта. А через некоторое время (и, кажется, параллельно с дуэльной историей, в которой Пушкин выступает и как воин – за честь Отечества, и как рыцарь – за честь женщины) он окончательно разделывается с Вольтером в статье-мистификации «Последний из свойственников Иоанны д’Арк», морально уничтожая автора обожаемой когда-то кощунственной поэмы.

«Чем кончился “Онегин”? Тем, что Пушкин женился», – сказала Ахматова. Чем кончилось творчество Пушкина? Защитой чести Жанны д’Арк.

 

2001 г., март

К VII главе «Онегина». О трагическом финале (последняя строфа).

В конце открывается «загадка» героя. Это обыкновенный слабый человек. Как я. Как почти все мы. До того слабый, что «чай пить» не может отказаться даже тогда, когда «миру провалиться» (Достоевский) грозит.

Но ведь быть человеком – ужасно тяжелый крест. А слабость – страшная сила. Сила человека тратится не на то, чтобы нести ужасную тяжесть, а на то, чтобы избавиться от нее. Или предельно ее облегчить, сделать более удобной.

Человеку не все возможно, а Богу все возможно, сказано в Евангелии. Величие замысла Бога о человеке: создать существо, которому доступно почти невозможное: свободным усилием уподобиться Богу, Которому все возможно.

Как трудно быть Богом! – это ведь Гефсиманский сад, это – моление о чаше, это – кровавый пот.

А стать подобным Богу? Стать, не будучи Богочеловеком, а только – человеком?

Блажен, кто праздник жизни рано оставил…

 

1994 г., май

Режиссер Э. Някрошлюс:

«На первый взгляд, Пушкин легок. А вглядеться поглубже – там свинец лежит. Смертельной тяжести материал».  

 

 

 

 

Валентин Семенович Непомнящий

Писатель, доктор филологических наук, председатель Пушкинской комиссии Института мировой литературы Российской академии наук. Лауреат Государственной премии России в области литературы и искусства. 

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru