Мегаполис – это не город

Гардарика — Страна городов — называли скандинавы еще языческую Русь. Изобилие богатых градов русских отмечали и византийцы, и арабские купцы. А в начале ХIII столетия православная Русь насчитывала около 400 городов. Европейский город отгораживался от сельской жизни и отворачивался от пейзажа, русский город был теснейшим образом связан с сельским хозяйством и поистине развернут лицом к природе.

Для нашего открытого города с широкими улицами характерны связанные с природой композиции. Городской дом в два-три этажа, а зажиточный еще имеет «вышку» или «терем», с которого можно обозреть пейзаж. В Кремле есть Теремной дворец московских царей 1630-х годов. Там наверху — палата с большими окнами, окруженная открытой галереей, чтобы в хорошую погоду государь мог пригласить гостей прогуляться, а в дурную — полюбоваться видом из этих окон.

Иногда улицу было уместно изогнуть так, чтобы она обошла храм. Таким образом, храм оставался замыкающим взгляд объемом, воздействуя на людей как городская доминанта, обращенная к небесам. Кривые улицы русских городов помимо того, что не устраивали в холодную зиму «аэродинамических труб», имели еще и эстетическое значение. Вы постоянно находились как бы в живой среде, двигаясь по улице, вы открывали следующий образ, следующую доминанту. В наших городах многие улицы ориентированы на отдаленный храм, часто находящийся в более высокой части города. Так, в Москве Большая Дмитровка и Ордынка ориентированы на храм Василия Блаженного.

В Петровское время русская городская среда обитания сопротивлялась регулярности. Когда появилось требование строить дома по красной линии улицы, русский домовладелец начал отгораживаться крошечной полоской полурукотворной природы — между фасадом и тротуаром завел палисадник. И давно забытое «правило прозора» продолжало действовать: мы почти не видим улиц, кроме Петербурга, где старая застройка образует непрерывный фасад.

Россия долго сопротивлялась классицизму. Его пропагандировала Екатерина II, однако классицизм оставался в ХVIII веке казенным стилем и стилем дворянской усадьбы. Классицизм был по-настоящему принят нашими соотечественниками лишь в начале ХIХ века, когда он обрусел, стал теплее, уютнее. Классическая архитектура выразила старинную национальную форму, которая звалась вышкой, затем теремом, потом светлицей, в мезонине. Только в России колонный портик превратили в террасу для чаепития. Все то же неизбывное стремление к связи дома с пейзажем. И, разумеется, каждый дом имел надворные постройки, необходимые любой нормальной самостоятельной семье, и заросший травой двор. Было где детям играть.

Заметьте, еще в начале нашего века большинство русских горожан жили в своих домах. Как тут не вспомнить Пушкина: «В России нет человека, который не имел бы собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности».

Русский город начали разрушать революционеры в 1917 году, продолжают разрушать их потомки, ловкачи, посжигавшие или припрятавшие свои партбилеты, на наших глазах. Первым достижением «пролетарской» власти (напомним, что «пролетарий» на русский язык правильно переводится словом «босяк») стали коммунальные квартиры. Иностранцы не понимают этого термина: для них «коммунальная» — это квартира в доме, принадлежащем городской коммуне, муниципалитету, а не частному владельцу. Справедливее называть такие квартиры «коммунистическими» — все равно больше нигде таких нет. Откуда же взялась катастрофическая нехватка жилья? Первыми в крупные города хлынули представители «угнетенных народов» с окраин Российской империи. Сами окраины — одни надолго, другие навсегда — стали иностранными государствами, но кого это волновало? Некому было указать на дверь интернациональным оккупантам. За ними примчалось революционное босячье с установкой «все поделить поровну». Эти годились штыками выбивать из крестьян продразверстку, работать на земле они не собирались.

Далее пошла волна неслыханной в истории бюрократизации: конторы, советы, подкомитеты и подотделы росли как поганые грибы. Еще в 1928 году рижский журнал «Русский колокол» сообщал, что в губернских городах Европейской России от 20 до 50 (!) процентов жилой площади занято партийными, советскими и непонятными организациями. При этом, заметьте, ничего не строилось. И не ремонтировалось, а амортизировали несчастные дома всякие коммуны и жилтоварищества с усердием, описанным М. Булгаковым. Вскоре добавилось большое человеческое горе: в городах искали убежища жертвы коллективизации, раскулачивания, расказачивания. В 40-е годы в одних областях жилье разрушала война, в других — эвакуация, особенно эвакуация предприятий. Правда, в это время уже строили, но сколько строили, столько и сносили.

Но поистине страшный удар по русскому дому и русскому городу нанес Н. С. Хрущев. Архитектура закончила в России свою историю. Русский дом, впрочем, тоже. Вместо дома миллионам соотечественников предоставили клетушки сначала в 5-, затем в 12-, а позже в 16- и 22-этажных бараках. А барак, даже если клетушка снабжена «удобствами», так бараком и останется. Вы заметили, как вас тогда ограбили? Похлеще времен красного террора! Сколько прекрасной старой мебели осталось на помойках! Сколько антиквариата, сколько тонн антиквариата уплыло за границу! Ведь вас лишили семейного достояния, копившегося поколениями.

Сейчас говорят о вымирании русских. А когда этот «процесс пошел»? Ответим точно: ежегодный прирост русского населения стал ниже, чем у мусульманских народов СССР, много меньше затронутых индустриальным жилищным строительством, только в 60-х годах. То есть русский народ пережил революцию, страшную войну, но не смог пережить «хрущоб». Вот уж, поистине, «русские в неволе не размножаются!» Вы задумывались над тем, сколько русских женщин абортировали не потому, что не на что воспитывать детей, а потому, что негде?

А родившимся детям наши микрорайоны массовой застройки опаснее всего. Ю. М. Лотман предостерегал, что новые города создают у детей от рождения информационный голод. Сельский мальчик набирает необходимую информацию, глядя на речку, рощу, лужайку; городской должен насыщаться, бегая по кривому переулку с непохожими друг на друга домами, а особенно во дворе или на чердаке. Дворов у нас давно уж нет, а в новых районах и улиц нет. А есть проезжая часть. Еще 12 лет назад В. Л. Глазычев опубликовал две подборки детских рисунков. Одна группа ребят жила и училась в домах старой застройки, другая — в новом районе. Страшненькое сопоставление. У детей второй группы не было неба: фасад многоэтажной коробки доходил до края листа.

Возражения возможны, но, как правило, они лживы.

Ложь первая: индустриальные методы дают возможность быстро, небольшим количеством рабочих рук, создать столь необходимое жилье.

Семиэтажные кирпичные дома в предреволюционные годы возводились за два строительных сезона. Железобетонный дом длиной в квартал напротив Данилова монастыря в Москве строили лет пятнадцать. Рабочих мало стало на площадке, но много на заводе ЖБИ. Потеряли работу каменщики и плотники высокой квалификации, и образовалось множество мест разнорабочих. Кстати, демократия всегда составлялась из людей квалифицированных и зажиточных. Мастер, живущий в своем доме, — вполне естественный гражданин. Чернорабочий-алкоголик из 16-этажного барака — лишь элемент массы, толпы, голосующий по приказу начальства.

Ложь вторая: дорога городская земля.

Уже в начале перестройки видные архитекторы признавали, что разумный градостроитель всю Москву с промышленностью и парками уместил бы в пределах Садового кольца. В кварталах сплошной 16-этажной застройки нормы требуют оставлять гигантское расстояние между корпусами. Все это — выброшенная земля. Вы задумывались над тем, почему наши города такие пыльные? Из-за немереных пустырей. Земля в городе имеет право существовать либо под асфальтом, либо под травой. Кстати, самая плотная застройка достигается, когда мы варьируем этажность в одном квартале от 4-х до 12-ти этажей.

Ложь третья: если ты не секретарь райкома (новый рашен), собственный дом можешь иметь только с удобствами на дворе.

Однако весь мир живет не так. Для людей бедных, которые не могут владеть приличным земельным участком, придуманы секционированные постройки. Это когда у вас свои 2-3 этажа, вы выходите из дома не на лестничную клетку, а в собственный садик, но за стеной справа такая же секция другой семьи, то же и за стеной слева. В Финляндии примерно 30 процентов населения живет в собственных домах, 20 процентов — в городских квартирах, а около половины финнов — в домах секционных. Среди сосен. Заметим, что Финляндия — довольно бедная страна, просто это часть Российской империи, не пережившая революций.

 Человек — не крыса

Для современной географической науки мегаполис — особый тип поселения, так же отличный от города, как город от деревни. Жаль, что социологи, психологи, политики пока еще не уяснили, что мегаполис — не город. В мегаполисах люди быстро теряют совесть, по крайней мере, профессиональную: стоит ли водопроводчику заботиться о своей репутации, если его вызывают по телефонной книге? В мегаполисе разрушаются нити неформальных связей, пронизывающих город и составляющих скелет любой демократии.

В мегаполисах разрушаются корпорации, общество теряет структуру, превращаясь в толпу. Мегаполис притягивает мигрантов, босяков, бомжей, преступников. Мегаполис порождает переуплотненную среду обитания, как бы оправдывая массовое многоэтажное строительство.

Выше 12-го этажа жить вообще вредно из-за вибраций, ведь дом раскачивается. Вредно и вследствие чрезмерного расстояния до земли. Мы не осознаем, что нам неуютно смотреть в окно, но на самом деле на высоких этажах живем в состоянии непрерывного стресса. Малышам это просто уродует нервную систему. Мы нынче подражаем Западу? Но там люди не живут в небоскребах. Все высотные здания — это офисы или гостиницы, в которых вы проведете неделю-другую. Даже Нью-Йорк — это не Манхэттен, а уж вся Америка — далеко не Нью-Йорк. Стыдно признать, но современный небольшой американский город куда больше советского похож на город русский. Кроме несчастной России существует только одна страна в мире, ведущая массовую многоэтажную застройку, — это Япония. Японцев можно понять. Их — 130 миллионов на скалах. А у нас места куда больше, чем у голландцев, датчан, немцев. Поспрашивайте родных, соседей, сослуживцев, сколько этажей должно быть в доме, где они хотели бы жить. Гарантируем, самый частый ответ будет: два этажа.

Около 20 лет назад английские биологи провели эксперимент на довольно миролюбивых черных крысах. Их поместили в необычайно плотную среду, разделенную на клетушки, подобные современным квартирам. Пищи, воды, света, воздуха вполне хватало. Крысы посходили с ума, у них началась эпидемия небывалой агрессии: убийства и даже изнасилования, чего и вообще не бывает в животном мире. Мы, конечно, не крысы, но это означает лишь то, что мы напрягаем волю и разум, дабы не обижать соседей, соотечественников.

 Леонид Владимиров