Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Подвижничество мирянина, или О единстве идеала Христова

№ 61, тема Подвиг, рубрика Учись учиться

Простите, Владыка, но я очень скептически отношусь к монашеству в современном мире. Я не очень понимаю, зачем оно нужно вообще и сейчас в особенности. Христос в моем сердце может быть независимо от монашеского статуса. Подражание Христу можно осуществлять и вне монашеских обетов. Почему же тогда монахи – образец для мирян?

Я приведу замечательные слова святителя Иоанна Златоуста: «Ты очень заблуждаешься и обманываешься, если думаешь, что другое требуется от мирянина, а другое от монаха; разность между ними в том, что один вступает в брак, а другой нет, во всем же прочем они подлежат одинаковой ответственности. Так, гневающийся на брата своего напрасно, будет ли он мирянин или монах, одинаково оскорбляет Бога, и взирающий на женщину ко еже вожделети ея будет ли он тем или другим, одинаково будет наказан за это прелюбодеяние (Матфей 5: 22, 28)» Всем людям должно восходить на одну и ту же высоту; то именно и извратило всю вселенную, что мы думаем, будто только монашествующему нужна большая строгость жизни, а прочим можно жить беспечно.

Думают, что христианский идеал во всей его высоте обязателен и нужен только монахам, а мирянам... ну а мирянам нужно что-нибудь более сходное, более легкое. «Мы не монахи!» У нас стало два христианства, два христианских идеала: один для монахов, другой для мирян. Такое разделение Христова идеала я считаю нелепым принципиально и крайне вредным практически.

Но если идеал один, то зачем нужен особый институт монашества с его обетами?

Живя в миру, человек про обязанности свои христианские часто забывает. Лукавый подскажет ему еще оправдание: «Ты-де не монах!» Слабая воля с радостью соглашается с этим лживым в корне самооправданием. Грех тянет нас к себе, делает нас своими рабами. Беда в том, что это рабство многие сочли законным; освобождения не желают. Сначала слабость воли говорит: «Цепь порвать я не могу». А потом привычка ко греху добавляет: «Не могу и не хочу!» А там узник уже целует свои кандалы. Поработитель стал другом. Один преподобный авва говорит, что люди подают руку греху, то есть встречаются с ним, как с приятным знакомым.

Но если человек чувствует тяжесть греха, он делает усилие воли, связывает эту волю обетом. Вот истинная психология монашеского обета: смиренное сознание высоты общехристианского обета и недостатка своих сил для его осуществления. Монашеские обеты, будучи по своему моральному содержанию обетами общехристианскими, имеют значение, так сказать, субъективное. Они представляют сознательное повторение данных при крещении обетов. Монашеский обет при пострижении есть торжественно заявленная решимость серьезно отнестись к своему званию христианина. Звание это в существе своем остается то же, которое было раньше, но отношение к нему меняется. В жизни своей, друг мой, всякий человек нередко дает себе зарок, обещает перед Господом Богом отстать от какого-нибудь порока. Дает частный обет. Что же? Неужели такие обеты остаются бесследны для нашей нравственной жизни? Но ведь на этой психологии человека, дающего обеты, возникли разные общества трезвости. Ведь пьянство – порок не для одних членов общества трезвости, и всякий человек равно имеет нужду бороться с этой страстью. Но силы слабы у человека. Личной решимости не хватает. А дал зарок, дал обет – явились и силы, достало решимости победить себя. Перенеси, друг, то же самое и на обеты монашеские.

В современной православной среде широко бытует представление, что монахи – это какие-то сверххристиане, а все остальные – недохристиане. Зачем поощрять такое пренебрежительное отношение к обычным людям?

Думать, что миряне могут достигать лишь средних ступеней, а высшие доступны только монахам, – я считаю нелепым. Все обеты монашеские – это те же самые общехристианские обеты, потому что спасаться должны все, а для спасения необходимо отречение от мира страстей и нужна аскетическая борьба со грехом. Монахи от мирян отличаются только обетом безбрачия. Но и этот обет не вносит чего-либо нового в моральном смысле, потому что безбрачие – лишь один из путей жизни наряду с путем брачным. Оба эти пути сами по себе не делают человека святым или грешным. Унижать в нравственном смысле один путь перед другим – крайне неумно. Каждый выбирает тот путь, который он считает для себя удобным.

Вот вы упомянули об аскезе. Но ведь детально разработанные аскетические практики описаны как раз монахами и для монахов. Я-то тут причем? Я от молока матери по средам и пятницам не отказывался, в десять лет в монастырь не рвался, двадцать лет у старца не послушничал. Это все вообще не мое! Зачем мне, мирянину, вся эта монашеская аскетика с ее подробными «дайджестами» грехов из вечернего правила? Если есть два пути – в браке и в монашестве, то где специальная аскетика для мирян?

У нас есть весьма распространенный среди мирян предрассудок, будто аскетизм – специальность монахов. Слова «монах» и «аскет» у нас употребляются в качестве синонимов. Но здесь полное недомыслие. Что такое аскетизм? В нашей богословской литературе есть громадное и весьма поучительное сочинение профессора С. М. Зарина «Аскетизм по православно-христианскому учению» (Спб., 1907). Под «аскетизмом в прямом и собственном смысле следует разуметь вообще планомерное употребление, сознательное применение целесообразных средств для приобретения христианской добродетели, для достижения религиозно-нравственного совершенства» (Введение, с. 11). Подумай над этим определением и скажи, исключительно ли монашеское дело аскетизм. Если нам всем нужно бороться со страстями, то борьба с ними и есть ведь аскетизм, отречение от мира.

Но отрекаются ли сами современные монахи от мира? Вот Антоний Великий – это я понимаю: ушел один в пустыню и подвизался там. Или вот преподобный Сергий Радонежский: ушел в лес и один там жил, медведя кормил. Это я тоже понимаю. Но когда вокруг монастыря начинает складываться гигантская инфраструктура: в средневековье – земельные владения, сейчас – индустрия паломничеств к реликвиям… Это вполне себе успешный коммерческий проект получается. Про городские монастыри я вообще молчу. Эти-то куда от мира ушли в центре мегаполиса?

Смысл общежития в истреблении стяжательности как личной страсти, страсти сребролюбия. А исторически общежительная форма монашества всегда была более обеспеченной формой жизни сравнительно с монашеством отшельническим. Нередко чем-то специально монашеским считают послушание и нестяжательность. Неужели для мирян в непослушании и в корыстолюбии уже ничего предосудительного и нет?

Но если взять и послушание, и нестяжательность вне монашеской общежительной формы, то разве не следует их признать общехристианскими добродетелями? Богатому юноше Господь сказал: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим» (Матфей 19:21). Неужели совершенным быть – это вне желаний мирянина?

Мне думается, друг мой, и помимо монашества послушание только на общую потребу необходимо бывает и весьма полезно в жизни человеческой. Возьми семью. Разве там послушание излишне, послушание к игумену, к отцу, к главе семьи? Да думается еще мне, что в хорошей семье ее члены себе ничего не стяжают, но «разве яже на общую потребу». Там тоже возможна в общем житии сущая нищета. В хорошем монастыре не должно быть слов «мой» и «твой». Эти же слова должны быть удалены и из семейного обихода. Семья – это монастырь. Не напрасно в монастыре терминология семейная. Там отец – игумен, братия – дети духовные.

Быть со Христом в миру гораздо тяжелее, чем в монастыре! Работать, дочь воспитывать, семью кормить и через это становиться христианином – это совсем не то же самое, что ощущать на себе духовное отцовство игумена!

Если ты, друг, думаешь говорить о высоте брака, то я могу быть только твоим союзником. И не потому только, друг мой, почитаю я брак, что это заповедано мне правилами святых Соборов и святых отцов, а потому, что я чувствую в сердце своем к нему почитание.

При этом известно, что батюшки-монахи очень неохотно венчают и всячески этому делу препятствуют. Масса таких примеров. Вот в недавно нашумевшей книге «Несвятые святые» высмеивается девушка, приехавшая за молодым человеком, сбежавшим от нее в монастырь. Неужели эти случаи пренебрежительного отношения монашествующих к браку не носят систематического характера?

Греха нечего таить, бывают среди монахов и ненавистники брака, брезгливо гнушающиеся им. Я к таким не принадлежу и не могу принадлежать. Я знаю, что, по слову апостола, брак может быть честен и ложе непорочно (Евреям 13:4). Я знаю, что запрещающих вступать в брак апостол называет лжесловесниками, сожженными в совести своей (1 Тимофею 4:2–3). Прошу тебя, друг, никогда не причислять меня к гнушающимся браком и в браке живущим. Форму от сущности я отличать умею и хорошо знаю, что безбрачие само по себе не есть святость и чистота. По милости Божией я монах, но – о, если бы мне хоть немного уподобиться в чистоте душевной тебе, мой семейный, мирской друг!

У монахов, конечно, много продумано в плане удобства жизни, методик спасения, так сказать. Четкий круг богослужений, распорядок дня, «православные нормативы»: исповедоваться раз в…, причащаться раз в... Но если монастырь создает такую среду, где это делать удобнее, то быть благочестивым в миру – гораздо больший подвиг, чем быть благочестивым в монастыре.

Спасение-то для всех людей одно, и идеал Христов один, но кто живет в монастыре, тот по прекрасной дороге идет к вечным обителям, а не по топкому болоту, как миряне. Как тут, в самом деле, не сломить греховной природы? 7–8 часов в сутки провести в храме, столько же потрудиться или почитать что-либо назидательное. Когда же грешить-то? Так монастырский быт устроен, чтобы у монаха праздности не было. Что же, скажут, неужели все женатые погибнут? Не это говорю я, но то, что им, если захотят спастись, предстоит больше трудов, по неизбежной необходимости, потому что несвязанному легче бежать, нежели связанному. Но получит ли он и большую награду, и блистательнейшие венцы? Нет; потому что он сам налагает на себя эту необходимость.

И даже жития святых наполнены монахами и монашескими идеалами. Да там где ни открой – одни монахи. Есть и семейные, но их меньше, и обязательно их житие увенчивается в конце формулировкой «в конце жизни они разошлись по монастырям». Я понимаю, что такая традиция действительно существовала, но она существовала как раз потому, что считается, будто монашеский подвиг выше семейного. А почему он считается выше – для меня загадка. С чего мы решили, что их образ жизни правильный и более совершенный?

Посмотри, друг, в святцы, и там найдешь достаточное свидетельство того, что монастырский быт легче приводит к Царству Небесному. Какой сонм преподобных, во иночестве подвизавшихся, прославляется Церковью? Если верить в Церковь, то к этому свидетельству следует отнестись со всей серьезностью.

Так вот еще, друг, смысл обетов монашеских уже с практической их стороны. Они создают удобный для спасения уклад жизни, а всякий уклад жизни для человека всегда значит многое. Ведь и нелепый уклад так называемой «светской» жизни немало обязанностей и приличий налагает, и тем самым, естественно, создает настроения лицемерия и пустоты. «Светский разговор» – разве это уже не стало синонимом пустого разговора или разговора лицемерного? «Светская любезность» – не синоним ли это лжи?

Скажу тебе, друг мой, и еще об одном преимуществе жизни монашеской. Все время я доказываю тебе, что идеал Христов един и для монахов, и для мирян, и что обеты монашеские морально нового в себе ничего не заключают. Не знаю, убедил ли я тебя. Знаю, что мирян в этой несомненной истине убедить очень и очень трудно, им выгоднее держаться противоположного истине заблуждения – тогда себя можно извинить и свалить вину всю на монахов; кстати, и душу отвести, ругая монахов.

Я ни вас лично, владыка, не ругаю, ни монахов вообще. Я к вам за ответами пришел. Но вам самому этот разговор зачем нужен? Чем миряне так ценны для монахов, что вы согласились побеседовать со мной?

Будучи снисходительны к себе, к монахам миряне крайне строги. Принципиально это, конечно, нелепо, но на деле монахам полезно. Со всех сторон вокруг монаха строгие судьи и беспощадные прокуроры. Вечно миряне «соблазняются» поведением монахов, хотя миряне в тысячу раз более соблазнительно ведут себя. Но это несправедливое и пристрастное отношение мирян к монахам на нас-то, монахов, налагает своего рода узду. Надел монашеские ризы и сразу стал всех соблазнять. Хоть соблазняются по недомыслию своему, а все же такое отношение мирян монаха связывает. Давать повод для соблазна ведь всегда неприятно. В присутствии мирян монах связан по рукам и по ногам. Монах засмеялся – уже соблазнились. Монах пошел по улице, поехал по железной дороге, сел в трамвай – и на него смотрят, как на чудовище какое. Случалось мне ездить в трамвае в Париже с католическими монахами, те демонстративно достают молитвенник и читают, не обращая никакого внимания на окружающих. Мы демонстрациями не занимаемся, а только чувствуем себя связанными и смущаемся. Здесь тебя обругали, тут тебя осудили, там тобой «соблазнились» – ну и замыкаешься в свою келью, а это, конечно, полезно монаху.

С архиепископом Иларионом Троицким беседовал Николай Асламов

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru