Белая тень

        Интересно, о чем нам хотел сказать Бог, создавая горы? О величии? Красоте? Разнообразии?

       Горы для биолога – это, прежде всего, разнообразие жизни. Каждый высотный пояс – свои растения, свои животные. На самом верху, в альпийских тундрах, на подгребневых осыпях и моренах, обитают одни виды бабочек, на роскошных субальпийских лугах – другие, в выжженных солнцем долинах – третьи. На скалах живут совершенно особенные бабочки – черные паралазы и так называемые парящие белые аполлоны…

       Неспешные размышления прервались самым неприятным способом – со стометровой скальной стенки, под которой я сидел, свалился камень. Неудивительно – вчера прошел сильный дождь. Резкий свист летящего камня, глухой удар и фонтанчик пыли… Придется сменить позицию и отойти от скалы подальше…

       Шел сороковой день экспедиции. Тридцать девять дней – пусто. Без всякой интересной добычи. И неприятно, и муторно, и обидно.

       Предыдущие три полевых сезона мы отработали в Северной Гоби и Гобийском Алтае, в Монголии. В отношении дневных        бабочек – одно из последних белых пятен на планете. Целый зоогеографический район, битком набитый эндемиками, где еще никто всерьез не работал. В итоге – около двадцати новых бабочек, десяток научных статей… невероятный результат.

     Основная масса дневных бабочек была открыта и описана до Первой мировой войны. В России насчитывается менее 500 видов, в пределах бывшего СССР – около тысячи.

       Самая крупная дневная бабочка в мире – птицекрылка Александра – обитает на острове Новая Гвинея, имеет 30 сантиметров в размахе крыльев. Российский рекордсмен – махаон Маака из Приморья, 7-8 сантиметров в размахе крыльев.

       Но, в конце концов, экспедиционная машина приказала долго жить, а Гоби пришлось сменить на Киргизию и Тянь-Шань, где нашелся и хороший водитель, и приличный недорогой «уазик».  В экспедиции всего четыре человека. Помимо меня и водителя, это Владимир Плетнев (Москва) и Сергей Салук (Минск), оба профессиональные энтомологи. Вначале мы работали с невзрачными голубянками-неолиценами, сходу нашли два новых вида – а потом везение закончилось. Избаловались, понимаешь. Многие команды годами работают без особого успеха.

       Энтомология – наука о насекомых. Насекомых известно не менее двух миллионов видов – больше, чем всех животных и растений вместе взятых.

       Над головой, совсем рядом, парил огромный орел. Я посмотрел на него и встал. Огромная крутая осыпь резко уходила вниз, в небольшую долинку. Там, внизу, копошились два муравья – Володя и Сергей. С другой стороны долины вздымались такие же вертикальные скалы, как и за моей спиной. Отроги хребта Молдо-Тоо, протянувшегося от озера Сон-Кель на запад, к Фергане. Желтые краски с потеками красного и черного, кое-где островки пронзительного зеленого цвета – трава.

       Что я здесь делаю, на гребне? Паралаз можно ловить и внизу, нет же – поперся наверх и два часа лазал по скалам. Формально – в поисках новой бабочки, на самом деле – адреналина.

       Вчера вечером мы, как всегда, обсуждали планы на будущее – найти и наловить местную паралазу. Очень нужно для завершения исследований этой группы бабочек. Вот тогда-то я и напомнил, что здесь, на вертикальных стенках, может обитать неизвестный вид парящих аполлонов – согласно научной зоогеографической логике.

– Так что, господа и товарищи, если увидите завтра на скалах большую белую бабочку – стоит поймать, мало ли что.

       Но господам и товарищам идея не понравилась. Место хотя и мало исследованное, но мы здесь не первые. Мягко говоря. И потом – поди поймай ее на вертикали. Лазали, знаем.

       Я их понимаю: месяц работы впустую, четыре тысячи километров пути, высокогорье, киргизская тушенка с китайскими макаронами… Почти каждый день – новое место, лагерь собирай – лагерь разбирай… Ничто так не расхолаживает, как отсутствие результата при активной работе.

       Сколько времени требуется, чтобы попасть из пункта А в пункт Б? В горах эта простая задача решается с огромным трудом. Или не решается вообще.

       Воды поблизости нет, несмотря на большие высоты. Стало быть, экономим – прежде всего, на умывании. Если сегодня же уедем в другое место, то все это глупость и перестраховка. Если останемся здесь – воды в канистрах хватит еще на два дня. Ребята тертые – никто не ворчит, всякое бывало… Опыт, сын ошибок трудных. У каждого по пятьдесят экспедиций за плечами.

       Так называемые полевые биологи (геологи, почвоведы и прочие) – специальность вымирающая. Нынче в почете биофизики, биохимики, генетики. От полевиков – почти никакой конкретной отдачи. Академическая наука. Нет никому дела до того, что поверхность луны изучена лучше, чем земные горы. Что до сих пор нет подробной реконструкции того, где и как в мире шли оледенения – кроме, конечно же, территории Западной Европы. Что, скорее всего, многие виды навсегда исчезнут вместе с лесами и болотами еще до того, как полевые биологи найдут их и опишут для науки.

       Работа тяжелая, для современного человека – непривычная, плохо оплачиваемая. Мы работаем там, где нормальные люди появляются как туристы, снимая кино о тяжелых походах.

     Не имею ничего против туристов, особенно экстремалов. Но когда великий телевизионный путешественник гордо говорит в камеру о том, что он достиг мест, где не ступала нога человека, – присмотритесь: где-то там, на заднем плане, приютилась небольшая старенькая палатка с парой идиотов, проводящих здесь свой очередной полевой сезон...

       Обычно говорят, что это – опасная работа. Нет. Для деревенского жителя город представляет собой колоссальную опасность, у него нет ни опыта, ни знания, как это – выживать в городе. Для любого горожанина опасны джунгли и горы – но не для тех, кто здесь работает или живет. Просто здесь другие правила техники безопасности, говоря казенным языком.

       Ребята остались внизу – паралаза обнаружилась почти сразу, осталось собрать серию – и можно уезжать. Мне же потребовалось полтора часа подъема, чтобы достичь гребневых скал.

Еще через два часа внутри огромного скального разлома я увидел – на секунду, не дольше – большую белую бабочку, промелькнувшую над вершиной. Теоретически, это мог быть обычный аполлон тяньшаникус (или тяньшанский), летающий тут же по зеленке, вот только полет не похож – да и в голых скалах этой бабочке нечего делать.

       Я сел на камень и принялся ждать. Час. Ничего. Солнце, висевшее над головой, начало опускаться. Жарко. Опустела фляжка с водой. Затекла шея, заслезились от напряжения глаза. То, что раньше называлось мягким местом, стало совсем твердым и очень горячим. Начавшийся камнепад подсказал: пора уходить.

       …Я сглотнул слюну и встал, отвернувшись от скалы. Сделал шаг, второй – и тут совершенно непонятным образом почувствовал, что сзади что-то происходит. Можно ощутить движение воздуха – скажем, от полета птицы. Но бабочка – маленькая. Почему я тогда повернулся – не понимаю до сих пор.

       Белая тень упала со скалы – ровно с того места, где я видел аполлона час назад. Она рванулась, взмыла вверх и, не делая ни единого взмаха крыльями, заскользила ко мне, недвижимая в воздушном потоке. Стоя вполоборота, я отчетливо понял, что поймать ее не смогу – не готов, сачок в левой руке, бабочка справа, да еще и сзади…

       А еще я понял, что это – парящий аполлон… Ему достаточно сделать легкое, незаметное движение крылом – и его отбросит на метр за доли секунды. Знаем, ловили – в других экспедициях и в других местах.

       Профессиональный сачок, конечно же, не похож на всем известный пионерский. Хороший обруч делают из алюминия или титана, а палку делают раздвижной.

       Дальнейшее я помню смутно: получилось, почти вывернув руку, перехватить сачок, точно ударить времени не было – но резкими взмахами удалось прервать полет аполлона и закрутить его в воздухе… В конце концов, с пятой попытки, он оказался в сетке. Один из ударов пришелся самой палкой – так, что я отрубил большую часть левого заднего крыла…

       Первого же взгляда была достаточно, чтобы утвердиться – новый вид. Крупный, более 7 сантиметров в размахе крыльев, молочно-белый с двумя малиновыми «глазами» на уцелевшем заднем крыле, с серией синих блестящих пятен по краю… Верхний «глаз» совершенно необычной прямоугольной формы – у всех остальных аполлонов глазки овальные или округлые.

       Прямые углы – несомненное свидетельство древности. Сколько миллионов лет он живет здесь – в выжженных и выветренных скалах?

– Вовка-аа! Новый аполлон! – заорал я.

– Он!.. Он!.. Он… – тут же, громко и раскатисто, откликнулось эхо.

Маленький муравей внизу перестал копошиться и затих.

– Вре-оо-шь! – донеслось в ответ.

       Я сел на осыпь и расхохотался.

       Муравьи начали карабкаться вверх. Вместе мы, без сомнения, найдем, где он живет, и соберем достаточную для научного описания серию.

Было 10 июля 2005 года.

       Парящие аполлоны – небольшая группа аполлонов, живущих на вертикальных поверхностях и сохранивших способность парить в потоках нагретого воздуха. Включала всего 4 вида, в том числе знаменитого автократора – названного в честь царя Николая II и обитающего на Памире.

       Новый вид был назван Parnassius Davydovi – аполлон Давыдова – в честь моего друга, известного русского коллекционера.

       Крупных аполлонов немного. Последний из них был найден Гансом Кочем в Афганистане, в 1939 году. С тех пор прошло 65 лет.

       По рейтингам коллекционеров, аполлоны вместе с птицекрылками занимают несомненное первое место. Парящие аполлоны – аристократы среди аристократов – котируются выше всех остальных, а по степени изученности не уступят крупным млекопитающим. Найти новый вид в этой группе – все равно что найти новый вид дикой кошки.

       Смех замер у меня в горле. Я понял, что уже никогда не найду ничего подобного – такие открытия бывают раз в жизни.

Впрочем, планета необъятна, а горы велики.

Еще есть работа для экспедиций, и есть еще место и время для открытий…

Находит тот, кто ищет.