Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

«Шапка Мономаха» штурмана Альбанова

№ 61, тема Подвиг, рубрика История

Автор: Борис Иванов

Начало XX века. Позади эпоха великих географических открытий, когда испанцы, португальцы, англичане, голландцы, французы бороздили моря и океаны, открывали континенты, страны, острова. Но есть, есть еще манящие цели и вершины! И есть люди, которые стремятся этих вершин достичь. Вот они, эти вершины.

Достижение Северного полюса, желание «поставить сапог на макушку мира». Действительно, рациональное зерно в этом стремлении усмотреть трудно. Но! «Безумству храбрых поем мы песню».

За одну навигацию пройти Северным морским путем из Европы в Азию, с запада на восток. Кому же, как не русским, пытаться это осуществить?

Одна из попыток – экспедиция Георгия Брусилова на шхуне «Святая Анна» – оказалась неудачной. Членам этой экспедиции пришлось совершить трехмесячный переход по льдам. Переход заранее не запланированный, с самодельным снаряжением и минимумом продуктов. Переход тяжелейший, немыслимый даже для севера.

28 августа 1912 года (все даты – по старому стилю) из Александровска-на-Мурмане в море вышла шхуна «Святая Анна». Начальник экспедиции и командир судна – а эти должности совпадали далеко не всегда – Георгий Брусилов. Дворянин, лейтенант флота, участник Русско-Японской войны. Кстати, племянник знаменитого генерала Брусилова (помните «Брусиловский прорыв» в Первую Мировую?). Георгий Брусилов молод – ему 28 лет, – честолюбив. Он поставил ясную цель – в одну навигацию пройти из Европы в Азию. Второй офицер на «Святой Анне» – штурман Валериан Альбанов, из разночинцев. У него солидный опыт плавания на промысловых судах в Баренцевом и Карском морях.

В команде еще 21 человек: гарпунер, рулевые, матросы, механики.

За сентябрь прошли Баренцево море, Печорское, через пролив Югорский Шар вышли в Карское море. Это уже настоящий Ледовитый океан. А в октябре 1912 года у северо-западных берегов Таймыра «Святую Анну» крепко зажало во льдах. Конечно, была большая вероятность, что рано или поздно начнутся подвижки льда и шхуна сможет вырваться из плена. Не случилось! Прошло уже и лето 1913 года, надвигалась новая зимовка, а «Святая Анна» вместе с окружающими ее ледяными полями медленно, но упрямо дрейфовала на северо-запад, все дальше и дальше от берегов Таймыра.

Вмерзший в лед корабль, покрытый слоем льда и снега. Холод, ветер, темнота. Какая-то жизнь теплится лишь в некоторых помещениях внутри. На столе посредине мерцает плошка из китового жира, вокруг сгрудились люди, лица давно не бриты и не мыты. С потолка капают холодные капли, в углах кают нарос слой инея. Угля в бункере осталось мало, поэтому печь топят редко и еле-еле. Плохо с провизией. Раньше, при открытой воде, добывали моржа, тюленей. Сейчас нигде, до самого горизонта, не видно ни одной полыньи, вокруг только лед, лед и лед. В скученности и малоподвижности неизбежны болезни. Запись из судового журнала: «Странная и непонятная болезнь захватила нас и сильно тревожит… Это не цинга, скорее всего, это от медвежьего мяса…»

Конечно же, в таких условиях неизбежны споры, разногласия и даже ссоры. Мне приходилось бывать в гораздо менее трудных походах, однажды прожил четыре месяца на зимовке на Ямале. Шесть человек обитателей, были свет и тепло, даже спутниковое телевидение. Но еще и постоянная темнота вокруг, сугробы, морозы. Себя надо держать в железной узде! Время от времени у кого-нибудь сдают нервы. А на «Святой Анне» к неудобствам добавлялась и полная неизвестность: куда и когда их вынесет?

Вдобавок заболел сам Брусилов, он не мог ходить. Больные люди беспомощны, оттого бывают капризны. Плюс еще и очевидный крах его мечты, бесславное возвращение назад. И между ним и Альбановым возникают, скажем мягко, очень и очень натянутые отношения, так что Альбанов обрекает себя на роль добровольного узника. Из дневника Альбанова: «Представляется, что мы оба были нервнобольными людьми. Неудачи с самого начала экспедиции, болезни, тяжелое настоящее и грозное неизвестное будущее с голодом впереди – все это создало обстановку нервного заболевания…» И Альбанов принимает решение уйти со шхуны, по льду добраться до архипелага Земля Франца-Иосифа.

А что? План теоретически реализуем. По счислению до северной оконечности архипелага километров 120. Не такое уж и непреодолимое расстояние. Но это по прямой! А во льдах смело умножайте путь минимум на два. Разводья, торосы, полыньи. А дрейф самого льда? Куда он направлен, какова его скорость? Этого не знает никто. Да и оставить пусть неподвижное, но такое привычное убежище, очутиться лицом к лицу с равнодушной природой – тревожно, страшно, не каждому под силу.

Судя по всему, у штурмана выбора не оставалось.

Но шансы были. Альбанов знал, что на мысе Флора есть продовольственное депо, оставленное еще в 1897 году экспедицией Джексона. Надо только добраться до него. А дальше – ждать. Может зайти какой-нибудь китобой, можно пытаться построить баркас, в общем, какая-то перспектива.

На шхуне началась работа по подготовке пешего перехода: надо продумать и подобрать походное снаряжение, отремонтировать одежду, заготовить в дорогу топливо и продукты. А главное – соорудить для похода нарты и сделать каяки. Каяки необходимы – все понимали, что открытая вода встретится неминуемо. Дерева для нарт на шхуне хватало, а вот каяки! Но народ на шхуне мастеровой: собрали деревянный каркас, оплели его веревками, потом обтянули брезентом и покрасили. Получились каяки несколько неуклюжими и тяжеловатыми, но вместительными и, кажется, надежными. В работе оживилась вся команда, меньше стало раздражения и споров. По вечерам все собирались у огня, обсуждали, что ожидает походников. Рассчитывали проходить в день верст по 10 (это 15 километров), продовольствия взяли с запасом, на месяц. В общем, настроение было приподнятым. Пожалуй, только Альбанов представлял себе полный риск похода; понятное дело, он, командир, отвечал за все – за ошибки и неудачи, за поведение людей. Вот и появляется в его дневнике запись: «Я с тревогой перебирал в уме своих спутников, сомневался в их здоровье и выносливости. Почти все жаловались на ноги, у одного открылись на них раны, у другого грыжа, у третьего сильно болела грудь и у всех – одышка и сердцебиение».

Вообще-то говоря, кое-кому Альбанов должен был бы отказать, ясно ведь, будут тормозить остальных, могут быть обузой – но разве можно это делать?! Разве можно лишать людей надежды?! Бывают моменты, когда голый практицизм надо засунуть куда подальше.

И вот 10 апреля 1914 года – день расставания. На льду возле шхуны выстроились нарты, на них погружены каяки, палатка, походное снаряжение, продовольствие, топливо – всего 64 пуда (для современников: пуд – 16 килограммов). Вокруг толпятся провожающие Альбанова.

«Я снял шапку, перекрестился, все сделали то же самое. Кто-то крикнул «ура», все подхватили, налегли на лямки, и мы тихо тронулись в наш далекий путь…»

Через два часа пути первая непредвиденная остановка – сломался полоз у нарт. Кроме того, первые часы движения показали: тащить нарты вдвоем не под силу. Пришлось передвигаться «челноком»: сначала перемещать одну половину груза, потом возвращаться за другой. Путь, таким образом, удлинялся в три раза! А куда денешься? Вещи и так взяты по минимуму. За трое суток прошли лишь около 8 километров.

Со шхуны пришли гости – Денисов и Мельбарт – принесли горячую еду. На 11-й день пути трое запросились назад. Не самые слабые физически, они оказались не готовы к трудностям. Дошли ли они до шхуны или заблудились и замерзли во льдах? Никто и никогда этого не узнает! Теперь осталось четверо нарт, 2 каяка и 11 человек. Назову их: Луняев, Максимов, Нильсен, Конрад, Смиренников, Регальд, Баев, Архиереев,  Шпаковский, Губанов, Альбанов.

Изо дня в день – изнуряющая, однообразная работа. Особенно тяжело утром. Так не хочется вылезать из-под шкур, натягивать мерзлую обувь. Скрюченные от холода руки еле удерживают чуть теплую кружку чая, сухарь размером в пол-ладони, кусочек сахара и тонюсенький ломтик сала. Ломит тело, болят ноги, из десен сочится кровь, но штурман торопит: «Подъем, ребята! Подъем!» Эх, Валерьян Иванович, ну дай еще хоть десять минут посидеть в неподвижности! Впереди весь день: лямка – нарты – торосы. Привал на полчаса и вновь: лямка – нарты – торосы.

Но вот скупая улыбка судьбы – встретилась небольшая полынья, удалось подкараулить и подстрелить несколько тюленей. По этому случаю вечером небольшой пир – жарче горит в палатке жировик, на походной печке шкварчат куски тюленьего мяса, в чай добавлена сушеная клюква, может быть, в кружки даже плеснули чуть-чуть спирта. Люди повеселели, подобрели, послышались немудреные шутки. Наверняка на следующий день встали позже. В любом походе через энное количество дней необходима такая разрядка – дневка или хотя бы полудневка. И капитан должен чутко уловить момент этой разрядки.

3 мая первая и потому столь тягостная потеря. Матрос Баев ушел вперед разведать удобный путь. Уже давно должен вернуться, но его нет и нет. Пошли искать. Вот след Баева, вот он поворачивает назад, но почему он ведет в сторону от лагеря? Почему он не придерживается своего старого следа? Кажется, это так просто, так очевидно! Ну-ну… Человек не робот, он может думать – а дай-ка я спрямлю эту дугу! А вот тут удобнее будет идти чуть левее! И вообще надо срезать этот неожиданный крюк! Тем временем сперва незаметно, потом сильнее и сильнее задула поземка, пришлось вернуться в лагерь. Искали весь следующий день и еще один. Не нашли. Пошли дальше вдесятером. Остановимся на этом моменте. Конечно, решающее слово за Альбановым. Что ему делать – искать еще и еще? Сколько искать – день, два, три? А на счету каждый день, сил все меньше и меньше. Полагаю, решение было принято на общем совете. Нетрудно представить последние дни Баева. Первую ночь он, видимо, пережил. Скорее всего, он замерз во сне на вторую ночь.

В 2002 году я вдвоем с моим товарищем, потеряв весь груз и продукты, десять суток шел к жилью по ямальской тундре. Дело было в августе, у нас было полкоробка спичек и нож – больше абсолютно ничего. По пути иногда попадалась ягода, в основном красная смородина. В день удавалось съесть стакан-полтора. И поверьте – не будь нас двое, дойти бы не удалось. Не потому, что одному тяжелее физически, хотя и это есть. А вот идешь-идешь, вернее, бредешь, ноги не поднимаются, а волочатся – валишься на землю от изнеможения и лежишь, лежишь, подняться нет сил. Открываю глаза – товарищ молча сидит рядом, ждет. И я понимаю: не встану, он так и будет молча сидеть и ждать. Потом не встанет сам. Потому встаешь – медленно, в несколько приемов, распрямляешься и как в полусне бредешь дальше.

14 мая – уже больше месяца в пути – устроили дневку. По этому поводу ужин праздничный: суп из сушеной черники с двумя банками консервированного молока и двойная порция сухарей. Это же какое великолепие!

15 мая, дневник Альбанова: «Опять не хватает топлива, опять забота – чем напитать людей? Хуже всего то, что эта забота никого из моих спутников как бы не касается, как будто им все равно, дойдем мы до земли или не дойдем».

Здесь я бы не согласился с утверждением Альбанова о равнодушии его спутников к вопросам питания. Мне кажется, это абсолютно естественное, более того, точно соответствующее обстановке поведение. Обычно в походах и экспедициях главными являются два человека – командир и завхоз. У командира забот выше крыши. Ведь Альбанов – единственный человек, который может определить координаты группы, он один знает маршрут и карту, он определяет график движения. Наконец, именно он поддерживает дисциплину – а она жизненно необходима. И еще следить за рационом? По-видимому, Альбанов сделал упущение – не назначил надежного человека на должность завхоза и взял эту ношу на себя, может быть, невольно, не найдя, кому можно довериться.

Период с 19 мая по 9 июня лучше всего передать записью из дневника: «Нас держит полынья. К воде не подобраться из-за шуги, ищем обходы. Сухарей осталось на месяц, тюленей нет. У нас на четверо нарт 9 человек – у Луняева опухла и болит нога… Только сегодня обошли полынью. Нарты тащили через ропаки по шесть человек, рубили дорогу топорами… Луняев плюет кровью – у него цинга. У Губанова тоже цинга, кровоточат десны. Лечение одно – заставлять двигаться и на ночь таблетку хины… Мясо кончилось, осталось немного консервированного молока и сухой горох».

25 мая: «Праздник! Убили медведя!»

1 июня: «Липкий мокрый снег, под ним вода. Измучились и вымокли… Лед несет нас на юг, но, кажется, западнее Земли Франца-Иосифа! Идти на восток?»

Удастся ли это? Невозможно точно определить ни скорость дрейфа, ни скорость самой команды. Может быть, это будет пустой тратой сил и времени? Может быть, из последних сил стоит сделать рывок на юг, и тогда успеем зацепиться за берег? Где оно, верное решение? А решение должно быть верным – на кону людские жизни, и поправить будет ничего невозможно!

И не с кем посоветоваться. Не потому, что люди у Альбанова так уж плохи и апатичны, – просто у них нет элементарных знаний для обсуждения вариантов!

В записках нет точных сведений, какой путь избрал Альбанов. Но, как оказалось, верный, потому что 9 июня он записывает: «На юго-востоке увидели землю!! Это очень далеко, миль 50».

Да, далеко. Но ведь уже увидели, вот она, родимая! Наверняка это всем добавило сил, вселило надежду: дойдем! Дойдем!

Вблизи цели нередко ослабевает дисциплина, просыпается вольнодумие. Процесс естественный – опасность вроде бы отступает, – но явно преждевременный. По какой-то иронии судьбы, именно в виду финиша и приключаются основные неприятности и неудачи.

Из той же записи 9 июня: «Заметил пропажу сухарей, замечал и раньше. Объявил, что поймаю – пристрелю!»

Неужели бы действительно пристрелил? Видимо, угроза подействовала, больше таких записей в дневнике нет. Но фактор близкого финиша продолжает изнутри подтачивать команду.

И вот запись от 17 июня: «Двое попросились уйти в разведку. Оказалось, взяли лучшие сапоги, ружье, бинокль, часы, спички, жестянку с почтой и документами. Все порывались бежать в погоню, еле остановил. Догнали бы – убили».

В своих записках Альбанов не называет имена тех двоих беглецов. Полагаю, что в исходных путевых записях он это сделал, но потом, готовя записи к публикации, убрал фамилии из текста. Некоторые современные исследователи полагают, что беглецами были два близких друга – Конрад и Шпаковский. Альбанов оказался мудр не по возрасту, а ведь ему всего 32 года (некоторые дитятки в этом возрасте все еще сидят на родительской шее). Альбанов понимает, что может быть у человека минута слабости! И ставить на человека клеймо на всю жизнь за эту минуту очень жестоко. К тому же Шпаковский в итоге умрет, а Конрад, как видно из дальнейших записей, вел себя самоотверженно.

Альбанов удержал команду, не позволил догнать и наказать. Вновь холодная голова и рассудок продиктовали решение, и оставшиеся, словно забыв о беглецах, продолжили путь.

Земля приближается мучительно медленно, кое-кто постоянно норовит лечь, и Альбанову чуть ли не силой приходится их поднимать. Откуда только у силы самого-то?!

Но вот 28 мая: «Мы на острове!!! Под нами не лед, а грязь, камни, мох… Крики гаг и чаек… Мы сыты, два десятка гаг висят на палках, навалом крупных яиц».

Конечно же, настроение у всех поднялось. И как раз в этот момент разведчики дальнейшего пути – а это были сам Альбанов и Луняев – наткнулись на беглецов. Удивительно, но те не бросились наутек; наоборот, обрадовались встрече. Действительность очень быстро научила их, что держаться в команде легче. Даже смерть, как говорится, на миру красна.

В общем, их простили, в чем, думаю, велика заслуга Альбанова.

К долгожданному мысу Флора можно было добраться по воде. Но каяков всего два, взять всех невозможно. На общем совете решили – идти двумя партиями. Первая партия налегке – по берегу, груз и остальные – по воде. Так и шли: день – второй – третий.

Как вы думаете, какой путь легче – пеший или водный? Я достаточно много ходил по тундре и могу утверждать: через два-три часа ходьба становится мукой. Ноги не встречают опоры, тонут в податливом мху, для каждого шага ее, ногу, надо поднять чуть ли не до бедра. Зато водный путь опаснее. Каяк может напороться на подводный камень, может опрокинуться от сильного ветра или от неловкого маневра. А вновь забраться в каяк из холодной воды, в тяжелой намокшей одежде – задача почти невыполнимая. Альбанов шел в каяке с Конрадом, в другом – Луняев, Шпаковский, Нильсен. А береговая партия отставала. Альбанов очень и очень недоволен. Вот запись: «Тяжело с такими людьми. Они буквально хватают за руки – и не потому, что тяжело, а потому, что не хотят бороться».

На четвертый день береговая партия не пришла на ночевку, их встретили только на следующий день. Оказалось, окончательно обезножел Архиреев, пришлось досрочно встать на ночевку. Утром Архиреев умер. Еще несколько дней пути, и вновь – береговая партия не пришла на ночлег. Весь следующий день Альбанов и Конрад искали их – бесполезно. Сколько хватает глаз – никакого шевеления, ни на мху, ни на снежных переметах не видно следов. Тишина, безмолвие, безразличие тундры!

И вновь перед Альбановым дилемма: ждать и искать? Или идти дальше?

Запись в дневнике: «Одежда – грязные, пропитанные жиром лохмотья, провизии – два фунта (800 граммов. – Ред.) соли… У Луняева и Шпаковского болят ноги. Нильсен ходить не может, только ползает. Бессмысленный взгляд потерявшего рассудок человека, только мычит непонятное».

Луняев и Шпаковский не могут даже подняться на неимоверно опухших ногах, спотыкающийся Конрад еле набрал на берегу небольшую охапку плавника, зажег, наконец, меж камней костерок, набил в избитый закопченный чайник снегу. И замер у огня, спит сидя, уронив голову на черные от грязи и обморожений руки. Альбанов склонился над тощим небольшим мешочком, раздумывает: ну, горсть сушеной черники в воду бросить можно. А на сколько дней разделить оставшиеся сухари? На три? Или все же на четыре? Он и сам нездоров, волнами подкатывается слабость. Если надо встать и что-то сделать, надо довести себя до внутренней злости – и только тогда удается подняться.

6 июля: «Нильсен умер ночью… Мы все как-то отупели, смерть нас не поразила… У Шпаковского такое же состояние, как было у Нильсена… У всех запинаются ноги…»

Все! Организм исчерпал себя полностью. И даже нравственные силы у человека не бесконечны. Снимем перед этими людьми шляпу – они боролись до конца!

8 июля. Впереди уже виден долгожданный мыс Флора, надо только пересечь пролив. Пролив немаленький, уходить так далеко от берега опасно, но другого пути нет. Каяки движутся медленно, один все время отстает. С натугой взмахивают весла и обессиленно падают в воду. Внезапно появился ветер, он заметно усиливается. По проливу побежали мелкие, но злые волны, ветер завивает их верхушки в белые гребешки. Каяк валяет с борта на борт, все сильнее и сильнее. Надо немедленно к берегу! Хватит ли времени дойти до него? На счастье, встретилась на пути льдина, Альбанов и Конрад выбрались на нее, выдернули из воды каяк, прижались друг к другу, завернулись в полог.

Очнулись от грохота – это разламывалась на части их льдина-спасительница. Лихорадочно, барахтаясь в воде, столкнули каяк, кое-как сумели забраться в него сами. Еще 6 часов изнурительной гребли – и вот он под ногами, мыс Флора! Второго каяка не видно. Ушел ли он вперед, отстал ли, или сумел достичь берега? Сил что-либо предпринимать по поиску его нет абсолютно.

Запись от 9 июля: «Увидели дом, настоящий, из бревен. Рядом большой бот килем вверх. В амбаре нашли ящики, бочки, одежду, каяк. В другом сарайчике – дрова, консервы, посуда, патроны. Для нас это – неслыханное богатство! Впервые за три месяца уснули в теплоте и сухости».

Сидя в городском тепле и комфорте, трудно представить себе всю меру блаженства Альбанова, это настоящее, редко бывающее и редко кому достающееся счастье! Бедны люди, не испытавшие подобных мгновений!

Как бывает, когда цель достигнута, когда можно расслабиться, наружу вылезают все затаившиеся болячки. Заболел и Альбанов – жар, бред, опухоль. Конрад несколько раз ходил на поиски следов второго каяка. Не нашел ничего.

Альбанов медленно поправлялся, уже мог двигаться. И вот запись от 20 июля: «Я пошел готовить ужин и неожиданно увидел две мачты, трубу с дымом… Мы кричали, стреляли, я сел в каяк и поплыл к судну. Это был «Св. Фока», он возвращался в Архангельск после зимовки во льдах. На мыс Флора пришел, чтобы разобрать дом на топливо».

Из записки штурмана, оставленной на мысе Флора: «15 июля Конрад на каяке отправился на мыс Гранта, но не нашел там партии, идущей пешком, и 18-го утром вернулся обратно на мыс Флора. 20 июля к мысу Флора подошла шхуна «Св. мученик Фока», и члены экспедиции Седова, узнав историю пропажи людей экспедиции лейтенанта Брусилова, выразили согласие идти на шхуне на поиски пропавших, как только удастся погрузить на судно дрова. На мысе Флора и на мысе Гранта будут оставлены склады провизии и других необходимых предметов».

19 августа 1914 года «Святой Фока» под парусами, избитый и израненный льдами, пришел в Архангельск. Уже шла Первая мировая, все внимание страны – это фронт. И возвращение «Святого Фоки» прошло почти незамеченным. Альбанов выполнил свою последнюю обязанность: документы и судовой журнал он передал в Главное гидрографическое управление, личные письма наверняка отправил по адресам.

Дальнейшая его жизнь ничем особо не примечательна; он умер в 1921 году где-то под Новосибирском.

Но жизнь человека измеряется не количеством прожитых лет, а количеством пережитых событий. Так что Альбанов прожил действительно долгую жизнь. Спасибо тебе, Валериан Иванович! Благодаря твоему дневнику мы имеем редчайшее свидетельство адекватного поведения людей в невероятно тяжелых условиях. И можем сравнивать: вот мы, а вот – наши предки. И можем примерить этот подвиг на себя: а как бы я поступил? Выдержал бы?

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru