Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

ИнжИнер или инжЕнер

№ 65, тема Вдруг, рубрика Умные люди

Существует расхожее представление, что в России до 1917 года ничего, кроме отсталости и мракобесия, не существовало. В чем-то такое видение напоминает ставшие на Западе классическими представления о России с медведями на Красной площади и бородатыми мужиками в лаптях и с балалайками под развесистой клюквой. Если и были инженеры и ученые, так это были немцы или французы. Зато потом вдруг в результате усилий большевиков на пустом месте была создана выдающаяся научно-инженерная школа, покорившая атом и запустившая Гагарина в космос. О том, так ли это, мы говорим с исследователем истории Российской инженерной школы, выпускником МФТИ и кандидатом философских наук Дмитрием Сапрыкиным.

– Дмитрий Леонидович, с чего стоит начать разговор об истории российской инженерной школы?

– Есть два похожих, конкурирующих в каком-то смысле слова: русское слово «инженер», происходящее от французского и латыни, и модная сейчас калька с английского «инжиниринг», которая пытается вытеснить устоявшийся в русской культуре термин. Эти два слова имеют разную смысловую нагрузку. В конце XIX века был такой профессор – Виктор Львович Кирпичев – один из создателей технического образования в России. Он обращал внимание на то, что слово «инженер» происходит не от английского слова engine – машина, а от французского глагола s'ingénier, означающего умственную работу и, в конечном счете, от латинского слова ingenium, которое означает ум, гений, духовную, творческую, интеллектуальную способность человека.

Инженер – это не оперирующий машинами человек. Это принципиально.

В России, как в той же Франции, инженеры изначально принадлежали к элите общества. Сначала были военные инженеры, строители мостов и дорог и морские инженеры – кораблестроители. Это были люди на государевой службе. И первое учебное заведение в России – это навигацкая школа, созданная Петром I, готовившая офицеров флота и кораблестроителей. В XVIII веке появились артиллерийская школа и горная академия. Во Франции в XVIII веке тоже было несколько королевских учебных заведений, готовивших инженеров: офицеров-артиллеристов, военных инженеров, занимавшихся в частности фортификацией, горных инженеров и, наконец, строителей мостов и дорог, также находившихся на королевской службе. Подготовка инженеров, таким образом, относилась к образовательным институтам, связанным с царской (королевской) властью. Французская революция не создала эти школы, а только несколько трансформировала их. Инженерное образование было королевским учреждением, тогда как университет еще со Средневековья в большей степени был местом подготовки клира.

Первое инженерное учебное заведение в России – Школа математических и навигацких наук – было создано Петром I. На базе этой школы императором Николаем I были образованы Морское училище и Морская академия. Николаевское инженерное училище (потом – академия) было создано великим князем Николаем Павловичем, когда он еще не был царем, и достигло расцвета, когда он стал императором. Александр Павлович, император Александр I, создал Институт инженеров путей сообщения. Еще одну выдающуюся инженерную школу – Михайловское артиллерийское училище и академию – создал и долго возглавлял третий брат, великий князь Михаил Павлович. Три сына императора Павла курировали три лучших инженерных школы начала XIX века. Собственно, от них и пошла в XIX веке русская инженерная традиция.

– Есть устойчивое представление, что мы плелись в этом вопросе в далеком хвосте. И все наши достижения в строительстве мостов, дорог, флотов и так далее осуществлялись за счет иностранных инженеров.

– Когда трудное дело делаешь, трудно все создать с нуля. Совершенно естественно обращаться к лучшим практикам, приглашать учителей, в том числе из-за границы. И французы учились у кого-то, и немцы. Вопрос, когда и чему. Когда в начале XIX века сыновья императора Павла создавали новые военно-инженерные учебные заведения, они пригласили лучших французских инженеров. Это являлось, между прочим, одним из условий Тильзитского мира, заключенного императором Александром I и Наполеоном. Французская научно-инженерная школа была сильнейшей в мире на тот момент. Но начиная с 30–40-х годов XIX века, когда профессиональной зрелости достигли выпускники новых школ, русская инженерная школа стала совершенно самостоятельной. И уже к середине XIX века в количественном и качественном отношении уступала только французской.

Среди русских инженеров второй половины XIX века были люди с немецкими и французскими фамилиями, но это были уже «наши люди» – граждане России, выпускники русских инженерных школ, принадлежавшие к отечественной научной традиции.

Так же, как Лермонтов имел шотландские корни, а Пушкин – африканские?

– Примерно так. Царская Россия подобно США вообще давала эмигрантам и их потомкам возможность раскрыть свой творческий потенциал. Итак, русская инженерная школа стала совершенно самостоятельной в 30–40-е годы XIX века. Потом, на протяжении всего XIX столетия, она продолжала расти. И не было такого периода, чтобы выпуск русских инженеров не рос. Все время создавались новые институты. Но в XIX веке произошел еще более существенный рост в Германии. Это связано как с политическим процессом – объединением и усилением Германской империи, так и с взрывным ростом немецкой индустрии. Рост инженерного образования в США начался еще позже. Наш выдающийся ученый С. П. Тимошенко, работавший после революции в США и считающийся «отцом американской школы инженер-механиков», всегда подчеркивал, что русская инженерная школа была создана раньше и раньше достигла выдающихся успехов, чем американская.

Английская школа всегда была сильна практикой. Традиционно в Англии инженеры были самоучками. Они учились на практике у старших товарищей. Есть верфь, туда приходят молодые люди, они становятся подмастерьями, потом мастерами. В Англии всегда была доля инженеров с определенным академическим образованием, но они получали его либо в Шотландии, либо во Франции. До середины XIX века в Англии вообще не было высших инженерных школ подобных французским или русским.

Относительная слабость научной подготовки английских инженеров, учившихся в основном на практике, была одной из причин утраты британской промышленностью ведущих позиций в конце XIX и начале XX века, когда техника стала более наукоемкой. До этого методом проб и ошибок, за счет большого опыта можно было очень многое сделать.

– Так что все-таки важнее – теория или практика?

– Идеальный тип инженерного образования, сложившийся на рубеже XIX и XX века, сочетает в себе обе линии. В первой половине XIX века в большинстве областей, кроме строительства мостов и расчета пушек, в принципе можно было и не иметь серьезной математической подготовки. Но для строительства мостов, например, требовалась более серьезная подготовка в математике и механике. Поэтому французская и русская школы были очень сильны как раз в области строительства мостов, например, и в военно-инженерном деле.

– А как же Пушкин... про дороги...

– Пушкин писал это в 20-е годы XIX века, когда велось активное строительство шоссе и водных путей. Тогда как раз вышли первые выпуски институтов инженеров путей сообщения. И в обществе шла бурная полемика о том, что это строительство надо расширять. В 30-е годы водные пути и шоссе уже были, но начал обсуждаться вопрос, надо ли строить железные дороги. Их начали строить с некоторой задержкой по отношению к Англии и США, но в таком же положении были и другие континентальные страны, где шли такие же споры. Так или иначе, к концу XIX века Россия была одним из крупнейших в мире производителей рельсов, паровозов. Отечественные достижения в мостостроительстве были всем известны.

Часто приводят в пример Крымскую войну, чтобы продемонстрировать отсталость России по сравнению с Англией и Францией.

– Хочу напомнить, что в этой войне страны, сосредоточившие половину мирового экономического потенциала, – Британская, Французская, Османская империи – объединились против России, у которой было ну максимум 6–8% мирового ВВП.

Союзники применили в войне все свои новейшие, только что созданные технические достижения, включая и паровой флот, и пули Минье, и другое. И не смогли решить своей стратегической задачи. Даже Севастополь был взят после длительной осады и с колоссальными потерями. Насчет парового флота очень интересно. Россия за одну зиму 1854–1855 года построила значительный паровой флот. Франко-английский флот, в состав которого входили новейшие, только что построенные пароходо-фрегаты, подошел в Балтийское море и готов был высадить десант в мелководье Финского залива. Поэтому за эту зиму надо было построить флот и не дать им хозяйничать. Это было сделано. Руководили его постройкой молодые офицеры, выпускники Николаевского морского училища – Николай Иванович Путилов, будущий создатель русского машиностроения и сталелитейной промышленности, и Иван Алексеевич Шестаков, будущий морской министр. Они за одну зиму построили флот канонерских лодок, небольших кораблей, имевших паровой двигатель и одну пушку, и предназначенных для обороны Петербурга.

Каким образом они смогли сделать это практически невозможное дело?

– Применив впервые в мире методы сетевого планирования и организовав четкую кооперацию большого числа малых предприятий. Путилов провел анализ всех имеющихся машиностроительных мощностей России. Машины, паровые котлы и орудия делали 5–7 заводов в Петербурге. Но большая часть из них была загружена другими военными заказами. Тогда Путилов привлек маленькие заводики и мастерские, а также привез рабочих с ткацких предприятий. Часть маленьких фирм строила лодки, часть строила котлы, часть – орудия. Потом все это было собрано. Весь процесс был в деталях продуман и блестяще организован. Сейчас это обыденность, а тогда это было вновь, и нелегко было это сделать. За одну зиму был построен мощный по тем временам паровой флот. В стране, в которой паровые корабли строились в единичном масштабе. Это о чем говорит? Об отсталости или о наличии промышленного потенциала и блестящей инженерной школы? Напомню, Россия уступала своим противникам в 7–8 раз по суммарному экономическому потенциалу. Напомню, что самой большой страной мира на тот момент была вовсе не Российская империя, а Британская.

В этом плане Крымскую войну можно рассматривать не как пример отсталости, а как поединок Давида и Голиафа.

Какая ситуация в мире по уровню подготовки инженеров была на начало XX века?

– На рубеже XIX и XX веков складывается классическая идеальная система инженерного образования. Сначала в Германии и чуть позже – в России. В этой системе находит место симбиоз практического обучения в прямом контакте с промышленностью и академической школы научного фундаментального образования с опорой на математику, механику, химию и физику.

Появляются мощные, ставшие образцом для развития инженерного образования во всех странах, школы. В России в конце XIX века, в царствование Николая II, создается целый ряд очень сильных учебных заведений. Это политехнический институт в Петербурге, чуть раньше – институты в Киеве, в Харькове, в Томске, в Варшаве (которая тоже была русским городом), в Екатеринославе (нынешнем Днепропетровске), в Екатеринбурге. Возникла сеть учебных заведений нового типа, которые до сих пор составляют костяк элитного инженерного образования в России и в сопредельных странах (на Украине, в Прибалтике и в Польше). Это были учебные заведения, где была воплощена концепция, соединяющая серьезное фундаментальное образование и тесную связь с промышленностью.

Пример. Студент строительного отделения Петербургского политехнического института им. Императора Петра Великого, в начале XX века являвшегося одним из ведущих высших технических учебных заведений в мире, на первых курсах получал фундаментальное образование по математике, физике, химии, материаловедению. На старших курсах он обязан был пройти три практики: на корабле, в порту и на кораблестроительном заводе. Без того, чтобы три лета отработать по полной программе, он не мог стать инженером. Это не какая-то формальность, как сейчас, а серьезнейшая, принципиальнейшая вещь. Инженерный вуз должен находиться в теснейшей связи с реальной практикой, промышленным производством. То, что в советское время, а особенно сейчас, во многом утеряно.

Эти высшие школы, созданные на рубеже XIX и XX веков, дали такой мощный импульс, который во многом обеспечил технические достижения XX века. Если посмотреть наиболее знаменитых наших академиков сталинских и послесталинских времен, практически все они – выпускники этих новосозданных учебных заведений и выпустились или до 1917 года или, по крайней мере, до 1930 года.

Почему именно до 30-го?

– Дело в том, что в 1930 году партийным руководством была осуществлена реорганизация. Практически все выдающиеся технические институты, созданные при царской власти, были расформированы и поделены на множество узкоспециальных, отраслевых институтов. А инженерное и естественнонаучное образование на первом этапе было сохранено практически без изменений. Ленин объявил курс на использование сил буржуазных спецов – инженеров, врачей. И все планы ГОЭЛРО и прочие готовились инженерами старой школы, и во многом это была реализация идей, вызревших накануне и во время Первой мировой войны. Даже термин «пятилетний план» появился в официальных правительственных документах уже в 1916 году. Именно тогда императорское правительство поддержало внесенный Министерством путей сообщения пятилетний план строительства железных дорог, шоссе и водных путей, согласованный с «нуждами промышленности». Интересно, что прошло почти сто лет, а пятилетний план царского правительства до сих пор не выполнен.

В 29–30-м годах резко был взят курс на увеличение количества инженеров. Советский Союз испытывал кадровый голод, но это было связано не столько с тем, что мало готовилось инженеров, сколько с тем, что значительная часть их была уничтожена или эмигрировала. Промышленный потенциал России между 1917-м и 1922 годами сократился минимум в три раза. Россия до революции занимала четвертое место в промышленном производстве, уступая Британской империи, Германии и США. Согласно данным крупнейшего швейцарского историка экономики Пауля Байроха, Россия накануне революции производила 8–9% мировой промышленной продукции, обходя заметно всех остальных, включая Францию. Это состояние на 1917 год. Такое же место она стала занимать в лучшем случае перед Второй мировой войной, к концу 30-х годов. Индустриализация ценой колоссальных жертв позволила России почти выйти на то место, которое она занимала перед революцией. То же самое в плане подготовки инженеров. На момент 1914 года в Российской империи работало больше 40 000 инженеров с академическим образованием. Примерно столько же было во Франции. В Германии было больше (до 60 тысяч). При этом выпуск дипломированных инженеров в России в тот момент был самым большим в Европе – около двух тысяч в год. Германия и Франция выпускали до полутра тысяч инженеров в год. Российская империя, в отличие от Германии и Франции, всю Первую мировую войну продолжала подготовку инженеров. Наши вузы продолжали работать, студенты и преподаватели в значительной степени не были призваны в действующую армию, а французские и германские резко сократили и потом вообще прекратили набор студентов, все были мобилизованы. Поэтому к 1917 году Россия почти догнала Германию и заметно обогнала Францию и тем более Англию.

Все 20-е годы эти созданные при царе вузы продолжали выпускать инженеров, причем это были выдающиеся инженеры. И вот в 1930 году эти вузы (в том числе МВТУ и Ленинградский политех) были расформированы, разбиты на 5–10 специализированных вузов с укороченным курсом подготовки. Сильно редуцированное образование. Конечно, они уже не успевали дать фундаментальную подготовку и обеспечить нормальную практику. Хотя все происходило под лозунгами сближения с нуждами производства. Все эти вузы были розданы соответствующим наркоматам. По сути, полноценные инженерные вузы, созданные согласно «идеальной модели» рубежа XIX и XX веков, были заменены на ускоренные курсы подготовки очень узких технических специалистов. Эта ситуация до сих пор сохраняется. Европейские и американские вузы готовят инженеров-механиков или инженеров-электриков, а у нас готовят специалистов в производстве каких-нибудь пищевых машин, или литейщиков, или укладчиков газовых труб.

Эту ситуацию как-то пытались исправить?

– К концу 30-х годов ряд выдающихся ученых и инженеров старой школы, в числе которых были морской инженер, академик и царский генерал Алексей Николаевич Крылов и его зять Петр Леонидович Капица (кстати, сын генерал-инженера), инициируют ряд обращений к Сталину, в которых говорят о том, что качество подготовки специалистов не удовлетворяет нуждам промышленности. Инженерам не хватает «базовой подготовки». Во время войны и после войны этот вопль был услышан. Какие-то вузы были восстановлены частично из тех, что были расформированы до войны. Война показала, что инженер должен одновременно быть хорошим руководителем и иметь достаточно широкий кругозор и серьезные научные знания. Во время войны люди старой школы, дети адмиралов, священников, профессоров, получившие образование в старых вузах, выдвинулись и делом показали, что именно такое образование востребовано.

В это время были восстановлены старые институты, в том числе наши лидеры – Ленинградский и Московский политехи. И было создано несколько новых учебных заведений, в частности МФТИ, МИФИ и еще ряд так называемых спецфакультетов. В создании и воссоздании этих институтов большую роль играли воспитанники научно-инженерной школы, которая соединяла практическое знакомство с производством, фундаментальное знание в науке и, что не менее важно, широкое гуманитарное образование. Достаточно почитать мемуары Алексея Николаевича Крылова, Степана Прокофьевича Тимошенко, Ивана Ивановича Артоболевского, Игоря Ивановича Сикорского, чтобы понять, что это были люди с широким образованием, в том числе и с познаниями в богословии. Крылов переводил Ньютона с латыни, Тимошенко и Артоболевский написали серьезные работы по истории науки, а Сикорский написал две очень глубоких богословских работы – о молитве «Отче наш» и о смысле истории.

Эта общая культура, определенный духовный уровень, были важны еще и потому, что дореволюционный инженер не был просто «специалистом». Он был «душой всякого технического дела». Тогда современного противопоставления «инженеров» и «менеджеров» не существовало. «Инженеры» и «промышленники» – хозяева и руководители предприятий – это были одни и те же люди.

А в каком состоянии наша инженерия подошла к моменту развала Советского Союза?

– То, что было в 70-е, 80-е годы (это не только мое мнение), можно рассматривать как период постепенной деградации. «Классическая» модель инженерного и физико-технического образования, которая в первый раз сложилась в начале XX века, а второй раз – в 40–50-е годы ХХ века, недолго просуществовала, потому что, например, так называемый «Физтех», МФТИ, выпускником которого я являюсь, инженерную составляющую в значительной степени потерял. И чем дальше, тем больше происходил разрыв с промышленностью. Сейчас разрыв стал тотальным.

В Советском союзе после 50–60-х годов сложилась группа вузов, дающих широкое научно-инженерное образование: это МФТИ, МИФИ, Новосибирский университет, еще Ленинградский политех и МВТУ. И группа более слабых в плане общей подготовки вузов готовила очень большое число специалистов для отраслей. Было как бы два «эшелона». Была массовая подготовка узких специалистов. Их готовили больше всех в мире. И было более элитное инженерное образование, ничуть не уступавшее, а в чем-то и превосходящее европейское или американское. Но после 60-х годов новые, считавшие себя «элитными» вузы, стали постепенно уходить от классической инженерной тематики в так называемую чистую науку. В это время Отделение технических наук в Академии наук СССР тоже было ликвидировано Хрущевым. А именно там были собраны люди, которые понимали, что фундаментальные знания надо соединять с инженерной практикой.

А где сейчас в мире лучшая ситуация в этой области?

– В силу огромных денег и постоянной подпитки лучшими кадрами Америка стоит высоко, хотя в системном плане есть вопросы. Вообще современная американская научно-инженерная школа создана при большом участии русских эмигрантов. Наиболее престижная медаль в области инженерной механики в США носит имя Степана Тимошенко, профессора петербургского политехнического института, который эмигрировал в США в 20-е годы и постепенно полностью преобразил подготовку инженеров-механиков в этой стране. Можно назвать Сикорского, Зворыкина, Ипатьева. Тимошенко и Сикорский, вместе с Эдисоном, Теслой и Фордом, – символы американской инженерной мысли. Есть аналог нобелевской премии в области инженерного дела, так называемая премия Уатта. В числе первых ее лауреатов вместе с Фордом и Стодолой трое русских: Тимошенко, Сикорский и Артоболевский. Тимошенко и Сикорский к 1917 году уже были имевшими мировое признание лидерами в своих областях. Иван Иванович Артоболевский работал в Советском Союзе и был фактически лидером советского машиноведения. Он был сыном священномученика, профессора богословия и духовника сельскохозяйственной академии отца Иоанна Артоболевского.

В связи с этим вопрос: все-таки нужна или не нужна кафедра богословия в МИФИ?

– Если мы отправимся в Советский Союз, в сталинские времена, то центром инженерного сообщества и инженерной науки было Отделение технических наук Академии наук СССР, а наиболее выдающиеся ученые – физики и математики были собраны в Отделении физмат-наук. И вот удивительным образом и в том и в другом отделении выдающуюся роль играли сыновья профессоров богословия.

Это советский радиофизик Борис Алексеевич Введенский, сын Алексея Николаевича Введенского, профессора Московской духовной академии, выдающегося богослова, сейчас почти забытого и сыгравшего огромную роль в религиозно-философском возрождении начала XX века. Иван Иванович Артоболевский, о котором мы говорили выше. Академик Благонравов, главный наш разработчик оружия, тоже сын протоиерея. Лидер ленинградских математиков Владимир Иванович Смирнов – сын профессора и духовника Императорского Александровского лицея. Лидер советской школы математической физики – Николай Николаевич Боголюбов – сын профессора богословия и духовника Киевского университета. Сейчас опубликованы материалы, касающиеся тайной стороны жизни этих сталинских академиков. Сейчас очевидно, что вера и интерес к богословию сыграл заметную роль в их становлении как личностей и в их понимании роли и места науки.

Другой пример – наши великие математики – Лузин и Егоров. Почти все наши ведущие математики – это ученики Лузина и Егорова. Их жизнь сейчас хорошо исследована, переписка опубликована. Очевидно, что они серьезно интересовались богословием и были верующими людьми. Почему же именно эти люди с таким духовным багажом оказались не просто выдающимися учеными, а лидерами целых школ и видными организаторами науки?

Некоторые историки науки, например, Лорен Грэхем, пытаются найти прямые аналогии между богословскими увлечениями русских математиков и их научными теориями. Я думаю, это сомнительно.

Тогда в чем здесь дело?

­– Мыслители начала века четко понимали границу между математическим знанием, богословским знанием и мировоззренческими вопросами.

Ведь болезнью ученого-специалиста часто является невидение границ своего знания. Многие ученые считают, что они могут методы своей науки перенести на все остальные сферы. Но когда человек знакомится с той колоссальной духовной и культурной традицией, которую представляет собой христианское богословие, он между прочим понимает, что научное знание не абсолютно. Это очень важно для ученого. Кроме того, после всех перипетий XX века подготовка наших инженеров стала очень слабой в гуманитарном плане. И часть образования, связанная с богословием, просто как важнейшая часть гуманитарного образования, может быть полезной. Особенно если преподавать будут такие широко образованные люди как в свое время отец Николай Боголюбов или отец Иоанн Артоболевский.

В Кембридже, Оксфорде, в германских университетах есть кафедры и даже факультеты богословия. Если вы зайдете на официальный сайт Массачусетского технологического института в воскресенье, вы увидите расписание богослужений разных религиозных общин. А у нас подобные вещи вызывают бурю эмоций. Конечно, это результат потери определенной гуманитарной культуры, прежде всего из-за десятилетий воинствующего атеизма.

Можно сказать, что идеал инженерной подготовки – соединение серьезных фундаментальных, в том числе гуманитарных, знаний, и практического производства – не померк, несмотря на страшную специализацию современных производств. В таких странах как Англия, США, Германия этот идеал утвердился, в том числе, благодаря таким людям как Тимошенко, Ипатьев или Сикорский. Там контакт между инженерным вузом и промышленностью – это главное. К гуманитарному и богословскому образованию они относятся положительно. Тот идеал, который был в России в начале XX века, там в той или иной форме продолжает существовать. У нас он нарушен. Вуз отделен от производства, а гуманитарная и богословская составляющая полностью отсутствуют.

Если эти связи не восстановятся, инженерная школа не восстановится. Но пока еще не поздно.

Беседовал протоиерей Максим Первозванский

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru