Мне не побоку

Вот мой двор. В нем припаркованы машины и растет липа, моя ровесница. Я лазил на нее в детстве, вешал скворечник. Вот мой дом. Многоквартирный, но мой. В нем жили мои родители, а теперь живу я с женой и дочкой. Вот мой подъезд. В нем нет консьержки, и мы убираем его сами, по графику. Нам не в лом, ведь это же наш подъезд.

Но однажды он стал не только нашим.

Как-то утром я спускался по лестнице и обнаружил сидящего на ступеньках бомжа. Он мирно спал между первым и вторым этажами, уронив голову на колени. Вид, запах, хрип, храп – все как полагается. Я разбудил его и без особых вступлений поинтересовался, что он здесь делает. Бомж буркнул: «Уже ухожу», – встал, вышел в мой двор вместе со мной и поковылял в сторону автобусной остановки. Я проводил его взглядом и уехал на работу.

На следующее утро бомж появился вновь. Он спал на том же месте и в той же позе. На мой чуть менее вежливый вопрос он ответить не потрудился и сразу поплелся на выход. Беглый опрос соседей установил, что они тоже нередко гоняли этого бомжа, но домофонную дверь ему открывают из первой квартиры. Я заглянул на огонек в первую квартиру и пока еще вежливо объяснил новым жильцам (они снимали комнату), что в нашем подъезде бомжи на лестницах не спят. Если жильцы того желают, могут приютить человека у себя в комнате.

Несколько следующих недель бомжа не было видно, и я позабыл о нем. Но однажды вечером жена сообщила, что, спуская днем коляску, между первым и вторым этажом натолкнулась на спящего бомжа, который сильно кашлял. Она беспокоилась, как бы наша малышка не заразилась. Я позвонил на работу и попросил среди недели выходной. В положенный час, когда мой ребенок должен был гулять в моем дворе, я сам спустил коляску. Бомж был на лестнице и спал, облокотившись на перила. Я, не церемонясь, взял его за шкирку (благо, был в кожаных перчатках), отволок к первой квартире и совсем невежливо, но пока без крепких выражений и рукоприкладства спросил, что этот человек здесь делает. Не получив никакого вразумительного ответа от участников сцены, я позвонил участковому. Это его работа, пусть разбирается.

Без бомжа наш подъезд оставался буквально несколько дней. В понедельник поутру я, услышав на лестнице характерные звуки, решил подзадержаться. Созерцая вид, обоняя запах и прислушиваясь к хриплому кашлю, я сразу позвонил участковому. Тот трубку не брал. Но вдруг на мое счастье в подъезд зашел съемщик из первой квартиры. Отнюдь не метафорически припертый к стене, он, наконец, объяснил, что когда-то знал этого человека и недавно помог ему деньгами. Бомж был туберкулезником, но в больнице или приюте (сосед точно не знал) оставаться то ли не хотел, то ли не мог, и постоянно оттуда сбегал.

Чего-чего, а туберкулезных больных мне в подъезде точно не надо. Не надеясь больше на участкового, который поступит, очевидно, тем же образом – сдаст бомжа в ту самую больницу, из которой тот снова сбежит, – я взял дело в свои руки. Благо, они по-прежнему были в перчатках.

Дело тряслось, мямлило и просило то ли не выгонять, то ли не бить, то ли и то, и другое. Я выкинул бомжа на улицу, пообещав, что в нашу следующую встречу в этом подъезде ему будет очень и очень плохо.

Я иногда видел этого бомжа в нашем районе. То у магазина, то на автобусной остановке, а иногда и во дворе на лавочке. Он смотрел на меня, я – на него и ничего не предпринимал. Во-первых, это не только мой район, а во-вторых, наш уговор распространялся только на мой подъезд.

Пришла зима, ударили морозы.

Однажды утром я снова застал все того же бомжа, греющегося возле батареи на пролете между первым и вторым этажами.

Он все понял без слов. Он говорил, что ему некуда идти, умолял не выгонять, дать ему погреться хоть часочек, но я – не сторонник пустых угроз, и дежурить возле бомжа часочек в мои утренние планы не входило. Нет, я не стал его избивать и тем более калечить. Но я, достучавшись до сознательности бомжа парой крепких аргументов, отправил его, надрывно кашляющего, на улицу.

Когда я уезжал на работу, он сидел на остановке, нахохлившись и кутаясь в слои грязного рванья.

Днем жена видела нашего подъездного гостя на той же остановке, но уже лежащим. Вечером я его уже не застал.

Несколькими днями позже, на выходных, один из пожилых соседей обронил в случайном разговоре, что вызывал тому бомжу скорую, потому что тот лежал несколько часов на одной и той же остановке в одной и той же позе. Я легко сложил в уме два и два.

Конечно, всегда можно поиграть в обычное обывательское невмешательство: просто пройти мимо и потом, в праздной болтовне, посетовать на царящий в доме, районе и стране бардак, думая преимущественно о том, тепло ли у меня в туалете после ремонта и хорошо ли дома работает wi-fi. Можно разглагольствовать о гражданской ответственности, о том, как надо по-соседски сорганизовываться, о дружинниках и инициативах снизу. Можно – про христианское милосердие и любовь к ближнему. Я даже поверю в это, когда кто-нибудь из вас, читающих, пустит бомжа-туберкулезника в собственный дом пожить. Лучше даже в квартиру; вы ведь православные христиане, не правда ли? А еще есть вариант малодушно свалить все на больного бездомного: мол, он сам виноват, его же предупредили!

Вся эта досужая болтовня никак не отменит того факта, что я убил человека.

Потому что это мой подъезд, в котором нет консьержки. Мой дом, в котором живет моя семья. И мой двор, в котором растет липа, на которую я скоро научу лазить свою дочь. И мне это все не побоку.

Виктор Николаев