Мать и мачеха

Россия и Украина: схожие законы, схожий уровень жизни, конфликты в недавнем прошлом и давняя общая история. И все-таки, может ли стать Родиной хорошо знакомое, похожее, но другое государство? Об этом мы поговорили с беженцами Донбасса.

Игорь вывез семью из Луганской области накануне обстрелов. Полтора года они живут в Брянске. Не жалуются, не бедствуют, не унывают.

– В целом, Украина хорошая страна, и люди, в большинстве – хорошие. Да, «бендеры» есть. Если приехать на Западную Украину и на русском языке заговорить, то с тобой разговаривать не будут.

– Я не понимаю, чем лично я виновата перед Западной Украиной.

– Это вам так кажется. В них с детства вкладывали, что русские – это завоеватели. Их мало, таких людей. Но это идеология. Молодежь знакомая мне говорила: вы не понимаете, мы будем жить в Европе, а Путин – это антихрист, он верующих гонит. А в Европе – свобода, там дешевые машины…

– А ребята эти в Европе были?

– Кто-то был и насмотрелся всего. Говорят: вас раз надо туда отправить, и вы измените свое мнение.

– А по каким критериям сравнивают жизнь в Европе и жизнь на родине?

– А у каждого свой критерий. Оправдывали Майдан тем, что сын Януковича все забирает… Да, я все понимаю, воруют. Но люди живут, не убивают никого. Наши ж ездили туда, на Майдан, приехали, фотографируются, разбирали брусчатку, подавали…

– Они этим гордились?

– Да, гордились!

– То есть в Луганской области не было однозначного мнения о происходящих событиях?

– Почему произошло кровопролитие? Потому что на Донбассе не было единства. Мол, не вмешались бы русские сюда, ничего бы не было. Мол, все виноваты… Как начался раскол в Луганской области? Кто-то с флагами украинскими вышел на рынок, а их погнали наши, чуть не палками. Начался референдум. Я иду, слышу, говорят: «Нормальный человек не пойдет на референдум». А я подхожу, спрашиваю: «А я не нормальный?» – «Не знаю, не знаю». Людям внушили, что «будем жить в Европе, будет ровный пол».

Малороссию всю окружили. Так мы могли раньше через Украину заехать, а теперь не можем. Надо месяц ждать пропуск – пластиковую карточку, чтобы заехать на «оккупированную территорию», как они говорят. Чтобы попасть домой!

– Как к вам там относятся? Считают – сбежал?

– Одни люди говорят: бери автомат, иди защищай. Ну не могу я этого делать. Я как верующий не могу убить человека. Здесь, в России, с добром приняли, всем помогают.

– А чего вам тут не хватает?

– Не хватает чего? Родины не хватает. Земли своей, где я вырос. Где дома строил, где плитку клал, где я все создавал, где все мое. Моя родня вся там похоронена. Тянет туда. Бог здесь все условия создал, дети в отдельных квартирах, работа есть. Сейчас бизнес пробуем раскрутить, не знаю пока, как пойдет. Очень тяжело. Очень тяжело здесь жить. Тяжело в большом городе. Деньги быстро тратятся, а медленно зарабатываются. Климат тяжелый, я тут задыхаюсь, мне пыли угольной не хватает. Если прекратится, уеду домой. Очень хочется домой. Есть буду кусочек хлеба, но дома.

*

С Юлией встречаемся на территории брянского Троицкого собора. Она часто приходит сюда с белокурой серьезной дочкой за продуктами и одеждой.

– Дома с работой лучше было, чем здесь?

– Не лучше. Там тоже задерживают, тоже не платят. Мы уехали, а мужу повестка пришла в армию. Мы пока туда не собираемся. Главное нам бы тут как-то зацепиться… Если бы тут жилье какое-то свое было, можно было бы гражданство делать.

– Хочется вернуться?

– Хочется, там же родное все. Там родители, дом. А здесь дорого все.

– Что сказали друзья?

– Очень тяжело переживать, все оставить, и всех бросить. Мы не знаем, что делать дальше. Возвращаться или… Неизвестно, что будет завтра. Что там будет. Здесь-то понятно, есть работа, есть на что снимать квартиру. А там не на что жить, существовать, только что дом свой. Тут люди добрые помогают, не деньгами, а так, крупами, вещами… – Юля плачет.

– А власти тут помогают как-то?

Оформили мы помощь – 1500 рублей единоразово. «Беженские», говорят, платят, но мы не попали под эту волну. Надо было до первого октября, а мы с лета жили, но не знали просто.

– А как быть с детским садом?

– Мы льготники, но очередь до нас не скоро дойдет. Поддержки нет, все время на себя и на себя рассчитываешь, а там ребенка к бабушке и дедушке заведешь, знаешь, что они всегда помогут. Тяготит.

– Брянск от Украины недалеко, тут полно ваших земляков. В чем разница? Что там другое?

– Там свой дом. Свое родное. Тут живешь и не знаешь, хватит ли за квартиру заплатить в следующем месяце. А там подниматься не надо. Есть свой дом, своя машина, своя работа, есть силы – с этого можно подниматься. А когда ничего нету…

У нас пока временное убежище, а там можно и гражданство оформлять. Как оно на Украине стабилизируется, хотя бы чтобы не стреляли, тогда будем смотреть, может, и вернемся.

*

Екатерина находится в ПВР Краснодарского края с лета 2014 года. Ехала в сопровождении автобуса с детьми на 21 день, «пока все не утрясется». За это время там пропал брат, контузило сына, уже тут, в России, умерли отец и мать, а дочки пошли в первый класс.

– В чем разница между жизнью на Украине и в России?

– У меня умерла мама, и я звонила ее родному брату. А он мне говорит: ну как мы на похороны приедем? Попасть в плен?! Как ты, в лагере жить?! Я говорю: ты бы приехал, посмотрел этот лагерь! Если бы все пленные жили так, как я живу! Ну и все это закончилось вот чем: они поехали в Хмельницкую область. Их внучка должна была в школу идти, она моим дочкам ровесница. Отходила она в школу два месяца и перестала. Что случилось? В школе начали ребенка прессовать: говорить надо «ридной мовой». Бабушка, педагог по образованию, пошла в школу, начала объяснять, что не учили украинский язык, стараемся на нем говорить, но не знаем его полностью. А ей ответили: не можете на родном языке говорить, тогда не кривляйтесь. Ребенка из школы забрали. Рассказывают, что в магазин ребенка не отпускают одного, только вдвоем, побаиваются. Сейчас перебрались в Полтаву, вроде полегче им там. И это своя родная Украина!

И я приехала в Россию – прихожу в магазин, нормально разговариваю, мои дети бегают за чупа-чупсами сами – я отпускаю их свободно. Они здороваются, и я знаю, что их никто пальцем не тронет. Все знают, что у нас горе случилось. Я здесь как дома. У меня когда родители умерли, меня через три дня взяли работать! Нелегально, конечно. Хотя я там уже не работаю, а меня девчата из цеха зовут: приходи, у меня месяц поживи, у меня поживи. Я с детьми, кому я нужна? Но к нам нормально относятся. Нет такого – «понаехали, мы вас тут кормим».

– Однако вы это говорите, значит, слышали где-то?

– Это на Украине про нас так говорят.

Или вот, у меня свой цех был – я платила двойные налоги родному государству.

Сейчас я не общаюсь со своей двоюродной сестрой, хотя мы выросли в одном дворе. Два года разницы, у меня среднее образование, у нее два высших. Она мне звонит и говорит: «Россия на нас напала!»

Я ей отвечаю: «Да ты посмотри, где Славянск находится?! Почему она не напала сначала на Луганск? Как могла РФ переступить 150 километров незаметно?»

И нас так развело! Последний раз общались через одноклассников. Я на день рождения ей подарила стихотворение, написанное ополченцем, который погиб. Она мне ответила: ты стала быдлом, ты попала к предателям, попала в плен к русским.

– Главная претензия к вам какая?

– Я за русских пошла, предала свою страну. Не понимаю, что такое жить по-европейски, когда у меня зарплата будет 800 долларов. Мой бизнес заключался в том, что я шила детскую одежду. У меня было три швеи и два продавца. Она мне говорит: «Ты что, не понимаешь, что у тебя откроется рынок сбыта новый, ты поедешь в Польшу!» У поляков свое производство какое?! И мой ширпотреб... Кому оно надо?!

– В чем ваша жизнь изменилась?

– Я стала ходить в церковь. Сначала плакала – дом там… Да не главное это все! Главное – это сама жизнь.

Александрина Маланина