Конкурс "Наследника"

Адову разрушив крепость

 

Конкурсная работа 2014 года

Участвуйте в конкурсе «Наследника»! Условия здесь

 

 

Михаил Кильдяшов

 

Русская имперская история озарена пасхальным светом. Но воскрешению всегда предшествует распятие и Голгофа. За хождение по воде всегда дробят голени, за превращение воды в вино подают губку с уксусом, а за Божественный венец испытуют венцом терновым. Ведь путь в Райский сад лежит через сад Гефсиманский.

Так, русская история – это история не только великой славы и «стояния во свете», но и история преодоления черных дыр, пропастей, адских бездн. Между пятью русскими Империями – Киевско-Новгородской, Московской, Романовской, Сталинской и Путинской – разверзались пучины, возникали жуткие воронки, затягивающие и великое наследие, и историческую память, и созидательную энергию.

Феодальная раздробленность и междоусобицы привели к тому, что Русь, оказавшись под татаро-монгольским игом, буквально исчезла на несколько столетий с политических карт многих государств: «империя вдруг стала валиться на бок, рушиться, дробиться, искрить, разлагаться на отдельные уделы, княжества, когда каждый удел и каждое княжество восставало против соседа, а также против своего главного киевского и новгородского престола. И вся гармоничная территория погрузилась в какой-то момент в смуту, во тьму и легла под татарской конницей, которая растоптала её. Империю спалили, сожгли. И сожгли не просто города, не просто посады, а испепелили молодую раннюю русскую цивилизацию таким образом, что эта цивилизация погибла, казалось бы, окончательно и бесповоротно. Молодой русской идее, русской цивилизации на самом её взлёте, думалось, положен предел». Но если можно убрать государство с условной схемы, вписать его на чертеже в новое чужеродное образование, то Торжок, остановивший градобойное орудие Батыя перед Новгородом, храм Покрова на Нерли, «Задонщину», иконы Феофана Грека, Андрея Рублева и Дионисия – в истории не растворишь и Золотой орде не припишешь. Именно эти воплощения и творения русского молитвенного духа хранили незримые метафизические границы Руси, по которым потом и прочерчивались границы Московского царства.

Но Московская Империя тоже сорвалась в пропасть: «в силу роковых и во многом не ясных до сих пор обстоятельств, стала дробиться, измельчаться, дряхлеть, наполнилась смутой, восстаниями. На её границах появились поляки, появились запорожские сечевики-казаки. Внутри возникли заговоры, смуты. И эта могучая империя рухнула. Причём, рухнула в крови, в драме, в колоссальной междоусобице». В эту пору на русский престол, не ведая, что это престол Господень, где воцаряется помазанник Божий, пытались забраться лжецари, подобные змеям-искусителям. Но народное безмолвие – всего лишь затишье перед бурей. Медные нательные кресты, отданные простыми людьми в казну ополчения, сплавились в единый русский крест победы, сковались в разящий меч Божьей правды, о котором Господь сказал «не мир пришел Я принести, но меч». Этим соборным крестом и просияла Романовская Империя.

«Настанет год, России черный год, когда царей корона упадет» - сбылось грозное пророчество Лермонтова: «В русскую жизнь ворвались тенденции плюрализма, которые теперь мы называем либеральными, демократическими. Империя перестала отвечать чаяниям просвещённого общества, интеллигенция восстала против трона, возникли клубы, требование свобод, заговоры… Эта непобедимая империя в феврале семнадцатого года тоже рухнула, в своём падении расколовшись на множество кусков, частей. От неё отвалился Кавказ, отпали Средняя Азия, Украина, Сибирь, Дальний Восток. Казалось бы, русская цивилизация, скопившая в себе такое количество красоты, силы, достоинства и могущества, опять исчезла, её унесло, страшным историческим сквозняком вырвало из русского контекста». Страшный грех цареубийства, который совершили и Иуды, искусившиеся тридцатью серебряниками, и Пилаты, умывшие руки, вверг Россию в Каинов грех братоубийственной гражданской войны. Существует легенда о том, что один из тех, кто в подвале Ипатьевского дома истязал штыком тела убиенных, завещал положить этот штык с собой в гроб. Дети убийцы выполнили его волю. Но потом неприкаянная душа цареубийцы являлась потомкам и просила вынуть штык из гроба до тех пор, пока воля ее не была выполнена. И то был штык в соборном теле русской Империи, подобный копию, прободившему распятого Христа. Этот штык вырвал из тела Империи Сталин, остановив Гражданскую войну и искупив грех цареубийства на алтаре Победы 45-го года.

Уничтожение Красной Империи долго готовили в мировых алхимических лабораториях. Выводили вирус, способный убить ключевые советские смыслы, заставить мутировать историко-генетические коды. Взращивали и лелеяли эмбрион предателя, от которого, как от грибковой заразы, должны были распространится миллионы предателей. Готовили парад суверенитетов, как готовят парад победы. А потом делили растерзанное тело Империи, как те, кто метали жребий об одеждах побиваемого Христа: «Время перестройки — это время, когда осуществлялась спецоперация — тщательно продуманная, хорошо анганжированная — по уничтожению империи. В уничтожении империи и заключалась философия перестройки. Многие считают, что перестройка — это благое начинание Горбачёва, желавшего улучшить нашу жизнь, дать ей больше свободы, больше пространства, раскупорить те мешки, в которых была закрыта в Советском Союзе национальная энергия. Но эта якобы благая цель преследовала другую цель - сброса с российской метрополии окраин, которые, как предполагали референты Горбачёва, Яковлев, Шеварнадзе и другие политологи и конструкторы перестройки, были нерентабельны. Но, расставшись с этими окраинами, мы расстались и с Украиной, с Белоруссией, с Великим Казахстаном, наполненным русскими городами, заводами, русским населением, несметными богатствами недр».

Но путинской победой во второй чеченской войне был остановлен распад русских земель. Шаткая государственная конструкция из последних сил удержалась на опорных столпах истории, на отголосках философии общего дела, раскалывающийся на острова русский материк был сшит железными прутами политической воли.

Все эти пропасти носят не просто историко-политический или социологический характер. Прежде всего это метафизические трагедии, в возникновении и развитии которых прослеживаются общие закономерности. Каждая из пропастей связана с внедрением либеральных сил в централистское начало Империи. Эти либеральные силы служат раковой клеткой в теле Империи. Вместо Космоса воцаряется Хаос, вместо симфонии звучит какофония. Затем внутри элит наступает раскол. Князь, монарх, генсек или президент лишаются своей дружины, опричников, преображенских и семеновских полков. Этот раскол неминуемо происходил в каждой из Империй: «Бояре и царь Иван Грозный. Последний Император и государственная дума. Большевики и Временное правительство. Горбачев и Ельцин».

В итоге противоречий на месте Империи возникает аномальная зона, где пространство рассыпается, а солнечные часы нашей истории во тьме перестают работать: «Мы попадаем в огромный исторический перерыв, в огромную чёрную дыру, где останавливается русское время». В цитадели русской власти - Кремле, как торговец в храме, оказывается самозванец:

Когда кругом врагов чужая речь,

Когда в Кремле витийствует Иуда,

Я вновь точу мой затупленный меч

И уповаю на святое Чудо.

Но главная причина возникновения черной дыры, поглощающей пасхальный свет русской истории, в отступлении от Божественной правды, в подмене Божественной истины разного рода лжеучениями, самостийными философскими идеями. Так, в русском соборном сознании на протяжении нескольких веков накапливалось отрицание Бога, происходило его вытеснение из русского поющего сердца. Вектор нашего движения пытались направить «от Божественного солнца небес к Черному солнцу подземелий». Вольтерьянство, дарвинизм, хлыстовство, ницшеанство, марксизм – все это, принесенное на русскую почву, взращенное на ней, как сорняки, было призвано отвести русскую душу от Бога. Подменить свободу в Боге, с которой распятый разбойник уверовал во Христа, свободой от Бога, которая искушает поклониться сатане за «все царства мира и славу их».

И тогда рассыпаются главные составляющие русского мира. Человек труда превращается в человека праздности и наслаждения. На месте заводов и университетов возникают макдональдсы, торговые комплексы, казино и ночные клубы. И когда срабатывает механизм самосохранение Империи, включается ее иммунитет, она вытесняет из себя все это, как инородные тела.

С вытеснением Божьей правды святой суворовский завет «сам погибай, а товарища выручай», подменяется нечаевским «Катехизисом революционера», где с абсолютно звериной интонацией звучит: «Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос спасать его или нет, революционер  должен  соображаться  не с какими-нибудь личными чувствами,  но  только  с  пользою  революционного  дела. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем - с одной стороны,  а с другой - трату революционных сил,  потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить».

Отступлению от Божьей правды противится русская природа – вдохновительница русской души: «Леса подожгли себя сами. Это было самосожжение русских лесов. Ледяные дожди и ветры рвали провода, замораживали города, покрывали коркой аэродромы, превращали дороги в скользкие ледники».

В искусстве эстетика созидания отравляется эстетикой распада. Творчество, всегда бывшее в нашей традиции сотворчеством с главным Творцом, берущее свое начало от псалмов и песнопений, колокольного звона и неотмирных иконных ликов, подвергается осмеянию, поруганию осквернению. Возникает эстетика боли, смрада, хамства, пупка и паха. «Художник» «извлекает мусор из помойки, помещает его в золотую раму и воскрешает для жизни».

Емким символом, воплощающим эту богоборческую подмену всех русских смыслов, может быть перевернутая Вавилонская башня: «Храм, опрокинутый своей вершиной в мертвую материю. Ярусы этого храма сужаются к центру Земли по спирали, на каждом ярусе происходит своя мистерия, как в кругах ада. На верхних ярусах - римские оргии, дионисийские таинства, содомские игрища. На нижних ярусах ритуальные жертвоприношения, какие практиковали ацтеки и инки, инквизиторские пытки, мучения в концлагерях и газовых камерах. Чем ближе к центру кратера, тем сильнее страдания, острее наслаждения плоти. На дне воронки в опрокинутом куполе храма плещет огненное озеро, из которого под вопли казнимых, хруст костей, стоны оргазмов поднимается Божество, прекрасное, всеведающее и всесильное».

Бур Вавилонской башни, дробящий русскую землю на куски, стремится превратить Империю в республику Русь, где русская цивилизация, лишенная своей пассионарной энергии может сократиться до малочисленного племени, вытесненного на островок выжженной земли. Два подобных варианта трагического сценария пугающе зримо представлены в романе Проханова «Алюминиевое лицо».

В первом случае русские рыбаки давно побросали сети, но не стали апостолами, а уподобились сомалийским пиратам. Они обрели не свободу, а почувствовали первобытную волю и, не подчиняясь ни царю, ни президенту, способны выжить лишь до тех пор, пока у них есть патроны.

По второму трагическому сценарию, русская земля превращается в обездоленное селение, опаленное «звездой-полынью». Здесь жителям «ни добрый, ни злой человек не страшен», потому как уже «Богом обижены». Здесь после пьяного выстрела в гнездо не живут аисты и не приносят детей. Повсюду как тягостное напоминание о счастливом прошлом «…валялись разорванные автомобильные камеры и покрышки. Сбоку, в рытвине, на ободах, стоял ржавый грузовик, из которого вырвали и унесли все, что поддавалось изъятию». В местный магазин уже несколько дней не завозили водку, будто селянам дали последний шанс спастись. Бывший председатель, собравшись с силами, обращается к людям с пламенной речью: «Прежде чем вас позвать, я не спал две недели, выпил шесть литров водки и вбил гвоздь в косяк двери, чтобы удавиться. Но я вогнал этот гвоздь по шляпку, постирал и надел белую рубаху, как моряк с «Варяга», и говорю вам: “Хорош!  Кончай пить! Кончай матушку Россию пропивать! Кто мы с вами такие, русские люди или пьянь паршивая?”». Народ искренне воодушевляется, вспоминает былые успехи, клянется бросить пить, начать работать и создать сельхозартель. Кажется, что философия общего дела вновь обретена, но через несколько часов завозят водку и народ превращается в лютого зверя, спущенного с цепи: мужья гоняются с топорами за женами, сосед в кровь избивает соседа, и все молят о конце света. Это уже не некрасовская «пьяная ночь», а башлачевское «спим да пьем сутками и литрами».

Обойти подобные подрывные точки на своем историческом пути русская душа способна, когда «всем сердцем, всем сознанием» слышит не «музыку революции», а тихую Божью поступь, уводящую от гибели, помогающую не только преодолеть, но и миновать пропасти.

Так, нам удалось обойти на своем пути оранжевую воронку истории, куда уже попали страны Ближнего Востока, Средней Азии и наш самый родной и близкий славянский брат. Когда из болота, что возникло на русской земле, стал сочиться тревожный оранжевый дым с коричневым оттенком; когда взамен русскому триколору, красному победному знамени и георгиевской ленте стали предлагать белую ленту как знак отрицания всей великой истории, труда и созидания – новому имперостроителю хватило сил осушить зловонное болото, запереть Зверя за Адскими вратами, наложить «крепких семь печатей». Этот Зверь, пытавшийся соединить в себе несоединимые антигосударственные, антиимперские силы явился к нам древним драконом: «Голова змеи, передние ноги льва, задние ноги птицы, покрыт рыбьей чешуей и звериной гривой». Загнанный в ловушку, в итоге он был отравлен собственными ядами, растерзан противоречиями.

И если либералы всегда будут писать «историю черных дыр, русских несчастий», то имперостроители пишут историю русских побед, историю, озаренную пасхальным светом.

И сколько бы ни строил лукавый враг ловушек на нашем пути, сколько бы ни разверзал бездн, сколько бы ни пытался затянуть нас в черную дыру - Господь, «адову разрушив крепость», как Адама на иконе «Сошествие во Ад», переведет Россию через пропасть по вратам, легшим крестом, и пребудет с нами во Свете и Славе.

 

 

← Вернуться к списку