Конкурс "Наследника"

Фридрих Ницше: кризис богооставленности

 

Конкурсная работа 2014 года

Участвуйте в конкурсе «Наследника»! Условия здесь

 

 

 Анжелика Цыганок 

 

 

 

Фигура немецкого философа Фридриха Вильгельма Ницше вызывала и вызывает множество споров. Для кого-то он – кумир, пророк, гений эпохи. Для кого-то – лишь обусловленный историческими обстоятельствами продукт моральной деградации.  Кто-то не знает о нём практически ничего. Но, так или иначе, у большинства людей имя Ницше ассоциируется с понятиями «нигилизм», «сверхчеловек» и «переоценка ценностей». Так что же являла собой эта загадочная личность?

Детство Ницше, родившегося в семье лютеранского пастора Карла Людвига Ницше, прошло в обстановке, наполненной любовью и верой. Однако уже в 5 лет он остался без отца, который умер от душевной болезни. Через полгода смерть настигла и маленького брата Фридриха: мальчика подкосил нервный припадок. Трагедия оставила ощутимый след в памяти ребёнка. Удивительно талантливый, Ницше уже в подростковом возрасте начинает раскрываться как творческая личность – композитор, поэт, писатель. С 1862 года он регулярно страдает сильнейшими головными болями, которые, на тот момент, не мешают занятиям и творчеству. Обучение в Боннском и Лейпцигском университетах, где Фридрих изучал филологию и теологию, дарит ему опыт общения с новыми людьми, не всегда, правда, успешный (Ницше сбегает из Бонна из-за разрыва с университетскими друзьями). Несмотря на проблемы со здоровьем, он работает весьма плодотворно, благодаря чему привлекает к себе внимание профессуры. В Лейпциге Ницше знакомится с композитором Рихардом Вагнером, отношения с которым вскоре перерастают в дружбу. Назначение на должность ординарного профессора в Тришбене сводит его с профессором теологии Францем Овербеком – преданным другом, проведшим с ним долгие годы вплоть до кончины философа.

Франко-прусская война серьёзно подрывает физическое и душевное здоровье Ницше. Дизентерия, дифтерит, потрясение от увиденных военных реалий, - всё это влияет на его состояние, лишая сна и уравновешенности.

Ницше возвращается к преподавательской деятельности. Страдая от непосильной нагрузки, он вновь испытывает резкое ухудшение здоровья. Из письма к Э. Роде от 18 февраля 1876 года: «Мои головные боли усиливаются от лекций, я не могу ни читать, ни писать». Вдобавок ко всему ухудшается зрение. В этом же году Ницше переживает еще одно сильно потрясение: вслед за университетским коллегой и другом Фридриха Ромундтом, решившим принять сан, и  Рихард Вагнер собирается объявить себя христианином с выходом новой оперы «Парсифаль». Неминуемый разрыв отношений подстегивает болезнь. В который раз подтверждается очевидный факт: состояние физического здоровья Ницше напрямую зависит от состояния душевного.

В начале же 1889 года Ницше переживает апоплексический удар и последующее окончательное помутнение рассудка. Больного помещают в психиатрическую лечебницу. Разум окончательно покидает Ницше, и всё последующее десятилетие он проводит в больнице, покуда не случается следующий удар и смерть.

Трагедия жизни Ницше, его личностная трагедия, трагедия его духа нашла воплощение в его философском учении, на которое во многом повлияли работы философов Шопенгауэра и Фейербаха. «Бог умер», - провозглашает он в своей «Весёлой науке». Смерть Бога в данном случае – морально-этический кризис всего человечества, сопровождающийся «изменением курса»: от христианской «морали рабов» к «морали господ», к сверхчеловеку, призванному стать новым Богом, Богом на земле. Критика христианского учения, изложенная им в книге «Антихрист. Проклятие христианству», заслуживает особого внимания как яркая иллюстрация  бунта против морали и нравственности.

«Антихрист» или «Антихристианин» (неоднозначность перевода обусловлена двояким значением немецкого Antichrist, которое может быть переведено и в первой, и во второй вариациях) был задуман Ницше как первая из четырёх частей фундаментального труда «Переоценка всех ценностей», задуманных в 1888 году. Однако позднее из его переписки становится ясно, что он изменил свой план, остановив работу лишь на первой книге.

Итак, обратимся же непосредственно к лозунгам, обвинениям и рассуждениям философа, кои и составляют содержание рассматриваемого произведения. «Эта книга принадлежит немногим», - такими воодушевляющими словами начинается данное творение. И вправду, каждому человеку, пусть даже на самом краешке сознания, лестна мысль о том, будто бы он принадлежит к некой высшей касте, которой единственно доступна вся полнота истины. Ницше же поддерживает идею о том, что счастья и жизни достойны лишь избранные: самые сильные, способные на «честность с самим собой», жесткость по отношению к слабым и немощным. «Надо стать выше человечества силой, высотой души — презрением...», - говорит он. Духовная парадигма Ницше сводится к некоему «первобытному» состоянию человека: идеальная личность – это та, что дала волю инстинктам, воли к власти, что напоминает уровень развития homo erectus - беспрерывную борьбу за выживание, сопровождающуюся «отсеиванием» слабых и стремлением любой ценой получить свой кусок мяса (нередко принадлежавший менее юркому соплеменнику). «Хорошо» для него всё то, что повышает в человеке чувство власти, волю к ней, саму власть, а «дурно» - всё, что происходит из слабости (в частности, сострадание).

Что же предлагает нам Ницше в качестве прямого руководства к действию? «Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом». Как мы можем заметить, призыв Ницше – это естественный отбор в самой жуткой интерпретации. Философ бросает вызов не столько христианским моральным императивам, сколько морали общечеловеческой, признающей за каждым человеческим существом определенную базовую совокупность прав, среди которых, конечно же, неотъемлемое право на жизнь. Руководствующийся установкой Ницше в этом случае не просто не лучше животного, у которого есть инстинкты, но нет разума, - он омерзителен в своём осмысленном желании убивать беззащитных и слабых, неспособных дать ему отпор. Конечно же, редкий человек, даже разделяя подобную философию, способен претворить её в жизнь. Однако любое действие имеет причину, а в подобных призывах таковая уже заложена. Этим и страшна популяризация ницшеанства.

По мнению философа, христианство, встав на сторону всех слабых, униженных и неудачников, создало «идеал из противоречия инстинктов поддержания сильной жизни». Оно внесло «порчу в самый разум духовно-сильных натур» и «научило их чувствовать высшие духовные ценности как греховные, ведущие к заблуждению, как искушения». В этих рассуждениях снова просматривается стремление автора свести всего человека к его животному естеству, исключив разумное. Однако Ницше забывает о простой истине: у человека нет права опускаться до подобного хотя бы потому, что его интеллект развит гораздо более высоко, нежели у животных. Очевидно, что для Ницше приоритетным является развитие низменных и противоречащих духовному началу стремлений, признающихся им за главенствующие. По его мнению, сострадание «противоположно тоническим аффектам, которые повышают энергию жизненного чувства; оно действует угнетающе». Да, действительно, сострадание как одно из проявлений любви нетождественно возбуждению, вызываемому нервными клетками в ответ на неудовлетворение некой потребности, оно способно его угнетать. Разница лишь в том, какую оценку давать этой его способности. Для Ницше сострадание ведёт к ущербу и потере жизненной энергии, следовательно, оно вредно. Но так ли это на самом деле? В порыве своего нигилизма Ницше обходит стороной социальный опыт нашего (и западного) общества, основополагающим для которого является именно христианское вероучение. Оно же, в свою очередь, говорит нам о том, что человек способен выжить лишь в обществе, где каждый человек неизбежно столкнется  с множеством других людей – схожих с ним по способу существования, но отличных по своей сущности. И если в некотором социуме нет места человечности, неотъемлемой чертой которой является сострадание,  - такое общество просто не выживет. Достаточно посмотреть на падение Римской империи. Сам Ницше, называя христианство «червём», который подточил это монументальное здание, забывает сделать вывод: что выжило, а что обратилось в прах.

Однако более всего удивляют представления Ницше о Боге. «Какой смысл в божестве, которое не знает ни гнева, ни мести, ни зависти, ни насмешки, ни хитрости, ни насилия?», - патетично вопрошает философ. В его понимании Бог, не испытывающий наслаждения от собственных свершений, побед и уничтожений «непокорных», никчемен. Стоит задуматься: почему же христиане считают иначе? Прежде всего потому, что христианский Бог – это не аналог языческих божков, для которых человек – лишь средство отвлечься от скуки и реализовать «волю к власти», удовлетворив собственное эго; он - Абсолютное Добро и Любовь, Ему из определения чужды все вышеперечисленные страсти. Он не являет собой сосредоточение «всего агрессивного и жаждущего власти», но Он и не «бессилие к власти». Всё мироздание подчинено Ему как Высшему законодателю; Его велением оно было создано. Будь Он таким, как представляет себе Ницше, - низверглось бы само понятие Всесовершенного и Беспредельного Духа. Иначе трудно представить, насколько должны взыграть в человеке разрушительные наклонности, дабы он помыслил Абсолют неким неуравновешенным, завистливым и мстительным мазохистом.

Повторяя басни о «презрении тела», Ницше обвиняет христиан и в пренебрежении гигиеной. Разберемся же в том, как обстоят дела в реальности.

Об отношении к телу было сказано уже немало. Лишь в соединении души и тела человека является полноценным, - учат нас Святые Отцы. Словами Апостола: «…прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии» лаконично и доступно донесена эта истина. В конце концов, догмат о телесном воскресении уже подчеркивает важности физической оболочки человека, с которой связано всё его существование – как в земной жизни, так и в «жизни будущаго века». Вернёмся к вопросу о гигиене и якобы отрешении от неё. Факт о закрытии бань в Кордове после католического завоевания, описанный автором, имел под собой политические основания и был направлен в первую очередь против мусульман, а не гигиены. Но дело даже не в этом. Рассказывая о «грязной христианской Европе», он забывает о другой ветви христианства – Православии. И Руси, в которой бани были широко распространены еще с первого столетия нашей эры. По описанию летописца Нестора, Апостол Андрей после проповеди в Киеве прибыл в Новгород, где и увидел эту диковинку.

Баня как синоним чистоты телесной являлась непременным  и частым местом посещения для населения Киевской Руси. У русских существовало обязательное супружеское предписание: после совместно проведенной ночи  вымыться утром в бане, и только после этого приближаться к иконам для утренней молитвы. Да и Серафим Саровский увещевал одного мирянина: прежде вымыться в бане, вымыть дом, а затем в чистоте внешней браться за молитву. Своя баня имелась не только в каждом зажиточном доме, но и  почти у всех бедняков.

Вспомним и княжну Анну Ярославну, ставшую супругой французскому королю Генриху. После замужества и переезда во Францию Анна оказалась единственной, кто мылся, в своём окружении. После цивилизованной, «продвинутой» Руси, где походам в баню предавалось почти сакральное значение, молодая королева была в ужасе от европейских привычек.

Так что претензии Ницше на нечистоплотность христиан неправомерны. Приводя в пример факты из истории Западной Европы и трактуя их на свой лад, он уравнивает христиан всех направлений, вешая ярлык «нечисто».

Далее Ницше подводит определенный итог предъявленным обвинениям: «Христианство есть в известном смысле жестокость к себе и другим, ненависть к инакомыслящим, воля к преследованию». Как мы видим вновь, автор и в этом месте  не считает необходимым  подтверждать высказанные мысли цитатами из Писания. Что имеется в виду под жестокостью? Догадаться трудно. Возможно, он снова вспоминает о «разрушительности» сострадания и любви к ближнему. Но, даже руководствуясь такой логикой, можно понять претензию на жестокость к себе, но уж точно не к окружающим. А вот с ненавистью к инакомыслящим он явно промахнулся. Ницше притязает на оценку христианского вероучения, однако нигде в христианстве мы не найдём призыва к ненависти (кроме ненависти ко греху). Мог ли Христос ненавидеть самарянина, отмечая его благодарность за чудесное исцеление? А самарянку, которой открыл истину о том, что Бог есть Дух? Презирал ли Он иноверцев, говоря: «...и в Израиле не нашел Я такой веры»? Ни в коей мере. Напротив, осуждаются «истово верующие» фарисеи и книжники, слепо следующие Закону. Евангелия показывают нам совершенно уникальную модель поведения. Его основу составляет сущностное приобщение к Божье воле, в социальном плане ориентированной на уважение к человеческой личности, не зависимо от её принадлежности к какой бы то ни было национальности или религии.

Следующий тезис Ницше вызывает улыбку: «…христианство есть ненависть к чувствам, к радостям чувств, к радости вообще...». Вновь без каких-либо примеров и подтверждений из первоисточника. А он говорит нам как раз об обратном: "Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе" (1Фес.5:16-18). Радость, сорадование Божественному, благодарение и прославление Творца – вот что есть христианство. Первая часть цитаты вообще нелепа в самом контексте претензий Ницше – он же указывал на то, что, христианство поощряет чувства, которые противоречат инстинктам выживания, в чем и состоит его неустранимый недостаток. 

Противоречиво понимание философом самой основы христианства – любви: «Любовь есть такое состояние, когда человек по большей части видит вещи не такими, каковы они есть. Здесь господствует сила иллюзии, одновременно преображающая и услаждающая. При любви можно перенести больше, можно вытерпеть всё. Необходимо изобрести религию, которая была бы преисполнена любви, с любовью можно перейти через самое плохое в жизни: его уже и вовсе не замечаешь. Вот что можно сказать о трёх христианских добродетелях: вере, надежде, любви; я называю их тремя христианскими хитростями». Во-первых, стоит разграничивать понятия, связанные с определением «любовь». «Влюбленность», «страсть» сходны между собой в той характеристике, которую приводит Ницше: испытывая их, человек действительно смотрит на мир сквозь призму захватившего его чувства. Самому по себе ему так же далеко до любви, как автору цитаты до понимания христианства. Любовь же взращивается, словно нежное и хрупкое создание, с течением времени и пережитыми испытаниями приобретая «иммунитет», без которого погибнет. В ней нет места «иллюзиям», способным «услаждать» (это удел влюбленности), но действительно есть «преображение», однако вовсе не в смысле, употребляемом Ницше. Преображение, которое дарует любовь, - это не оборотень, скрывающийся под ангельским обликом, а действительный, трудоёмкий и затрачивающий силы процесс, результаты же коего превосходят самые робкие надежды. С ней и вправду не страшат мучительнейшие пытки, но не потому, что мученик, словно одурманенный, не чувствует боли. Просто то, ради чего он её испытывает, стоит намного выше любого страдания. Нет никакой хитрости, всё откровенно до такой степени, что заставляет восхищенно замереть.  Очень жаль, что философ не смог приблизиться к сути христианского учения о любви и осознать его глубину, то ли не утруждая себя рефлексией, то ли выбрав ошибочные посылки дли рассуждения. Он даже не признаётся честно: «Мне этого не понять», а старательно наводит напраслину.

Очередное противоречие в претензиях Ницше связано с оценкой роли священнослужителей, наличия иерархии власти. В одном месте он пишет, что всякий обычай или же государственный институт «…через паразитизм жреца… в основе своей лишается ценности, становится противоценным». «В самом деле,  - пишет философ, - в руках еврейских жрецов великое время истории Израиля сделалось временем упадка; изгнание, продолжительное несчастье, обратилось в вечное наказание за прошлые великие времена, за те времена, когда жрец ещё был ничем». Говоря же о жизни Спасителя, философ уже утверждает, что Им было содеяно восстание против общественной иерархии – «не против их испорченности, но против касты, привилегии, порядка, формулы, это было неверие в «высших людей», это было отрицание всего, что было жрецом и теологом». И в этом отрывке данная иерархия представлена как «последняя свая», удерживающая иудейский народ, «с трудом достигнутая последняя возможность уцелеть»; «нападение на неё было нападением на глубочайший инстинкт народа, на самую упорную народную волю к жизни, которая когда-либо существовала на земле». Так чем же всё–таки она была – злом и несчастьем, причиной упадка, или же последней надеждой на выживание?.. Примечательно, что по ходу текста автор никак не пытается синтезировать собственные суждения, поясняя столь различную оценку одного и того же явления.

Поражает и следующая сентенция: «Истории святых — это самая двусмысленная литература, какая вообще только существует: применять научные методы там, где отсутствуют какие-либо документы, представляется мне с самого начала делом совершенно безнадёжным, учёным праздномыслием...». Быть может, автор не в курсе того, чем занимается наука агиография. Жития изучаются с богословской, историко-литературной, филологической точек зрения. И никаких противоречий в этом изучении нет, равно как и в изучении преданий, легенд, былин, мифов, сказаний различных религий и народов мира. И диссертации по житиям святых защищаются, и исследования их как источников, например, литературных или исторических, проводятся. Первым в российской науке обратился к житиям святых как к источнику изучения развития духовной жизни народа известный историк конца ХІХ - начала ХХ Василий Осипович Ключевский, чьи работы, к слову, запрещались в советское время, а их автор причислен к «буржуазным ученым». Сам Ключевский определял значение жизни преподобного Сергия Радонежского так: «это не только назидательная, отрадная страница нашей истории, но и светлая черта нашего нравственного народного содержания». Сохранившийся массив рукописей и черновых материалов из архива ученого доказывает, что он подвергал строжайшему  критическому анализу все сведения, предлагаемые источниками, ничего не принимал «на веру» и тщательно проверял каждый факт. Анализируя различные житийные редакции, Ключевский буквально доискивался до первоосновы и лишь тогда подтверждал истинность какого-либо события. Так что тезис Ницше про отсутствие документов не подтверждается реальным историческим и научным опытом.

Вслед за признанием всех канонизированных церковью святых помешанными или лгунами, автор подвергает сомнению само понятие ценности в христианском контексте. «Тормозом исследованию, духу исследователя и осмотрительности» объявлено умозаключение о том, что если кто-то отдаёт жизнь за идею или некое общее дело, то данное дело или идея представляет собой нечто важное.  «Как? разве изменяется вещь в своей ценности только от того, что за неё кто-нибудь кладёт свою жизнь?», - с недоумением восклицает Ницше, в очередной раз демонстрируя полнейшее нежелание рассуждать о предмете собственного высказывания. Само понятие «ценности» граничит с такими понятиями, как «свобода», «выбор», «достоинство», «права человека». Свобода подразумевает возможность выбора, причём выбора обоснованного, предполагающего ответственность за последствия каждого принятого решения. Однако то, что мы выбираем ежедневно, так или иначе обусловлено неким первоначальным вектором, в границах которого выбор и совершается. Упомянутый же вектор можно называть «системой ценностей» конкретной личности или же группы людей. То, что ценно для язычника, может абсолютно не представлять ценности для мусульманина. То, за что борются националисты, порицают космополиты. Но это вовсе не значит, что ценности первых – не ценности вовсе. В моей картине мира они могут иметь резко негативное значение, однако я не в праве утверждать, будто другой человек обязан воспринимать или воспринимает их так же, особенно если он сам подтверждает обратное. Логика предельно проста, но почему-то Ницше обходит её стороной.

«Если бы нам доказали этого Бога христиан, мы ещё менее сумели бы поверить в него», - вот к чему в конечном итоге сводится ницшеанство, которое по сути есть даже не борьба против христианского мировоззрения. Почему же? Дело в том, что доктрина Ницше критикует не христианство само по себе, а некий симулякр, синтез иллюзорных представлений философа, не соответствующий своему оригиналу. Весь «Антихрист» - это крик отчаявшегося человека, потерявшего остроту духовного зрения и не желающего признать свою ошибку, выйдя за рамки собственных иллюзий. Трагический финал его жизни наглядно демонстрирует нам, что случается с отступившим от истины по своему свободному выбору. И каждому из нас решать, хочет ли он подобного для себя. 

← Вернуться к списку