Конкурс "Наследника"

Год с царицей

Лонг-лист литературного конкурса “Дом Романовых – судьба России”

Номинация «Живое мгновение»

Автор Т. Некрасова

 

ЛЕТО

 

Есть любовь высоких духом, отблеск высшего начала,

Чтобы дать о ней понятье, языка земного мало.

Дар небес, она нередко нас, людей, преображала

И терзала тех несчастных, чья душа ее взалкала.

Ш. Руставели, «Витязь в тигровой шкуре»

 

Яркое полуденное солнце заливало улицы и проспекты, играя на позолоченных куполах величественных соборов и беззастенчиво заглядывая в окна старинных дворцов и особняков. Под гулкий перезвон колоколов потекли из храмов и церквей вереницы людей, щуривших под солнечными лучами привыкшие к полумраку глаза. Теплый летний день будто упрашивал остаться на улице подольше, легкий ветерок с каналов задорно играл с лентами и юбками дам, перебирал волосы детей и шелестел газетами в руках солидных господ. Небо над Санкт-Петербургом, обычно низкое и мрачное, играло лазоревыми красками, лишь изредка, подобно светской кокетке, набрасывая на себя легкие кружева облаков.

Очарованию этого дня, казалось, поддался весь город – от маленьких детей, устроившихся играть прямо посреди проспекта, до внушительных городовых, разнежившихся на солнышке. Не устояли перед ним и двое молодых людей, вышедшие из храма-памятника, совсем недавно воздвигнутого на месте покушения на Александра II, и неспешно бредущие вдоль набережной канала, с каждым шагом сбавляя ход. Девушка, изысканно одетая, в светлой широкополой шляпе, подчеркивающей ее изящность, остановилась, оперившись на чугунную ограду, и задумчиво опустила взгляд на воду, по ряби которой играли солнечные зайчики.

- Татьяна Константиновна, вы сегодня как-то особенно молчаливы. Что-то произошло? – негромко спросил девушку ее спутник, молодой высокий офицер, форма которого выдавала в нем корнета кавалергардского полка. Статный, с горделивой посадкой головы и безупречной военной выправкой, он притягивал восхищенные взгляды случайных прохожих. Темные, вороного крыла, волосы, темно-карие глаза с бархатным отливом, чуть смуглая кожа и тонкий нос с благородной горбинкой делали его похожим на романтического героя старинных кавказских легенд, а его нежная, хрупкая спутница, вся в белом, очень светлокожая, со светлыми лучистыми глазами, усиливала это впечатление, выступая в роли освобожденной из заточения сказочной царевны. Девушка действительно была немного задумчива, отчего чистый девичий лоб прорезали две едва различимые морщинки над бровями.

- Поделитесь со мной вашей грустью-тоскою? – не унимался молодой человек. – Или, быть может, это я чем-то обидел вас?

Девушка улыбнулась, все еще прибывая в задумчивости, и медленно покачала головой.

- Нет, что вы. Напротив, я очень рада, что вы были с нами на службе. Это действительно очень важно для меня. – Произнеся последние слова, она подняла голову и несколько смелее, чем это дозволялось девушке ее круга, посмотрела ему в глаза.

Он выдержал этот взгляд и с беспокойством повторил вопрос:

- Тогда что же?

- Я не грущу, князь. Просто задумалась. После службы в храме мне часто в голову приходят мысли, от которых становится как-то немного печально. Я люблю бывать на литургии, люблю это прекрасное пение, торжественность, люблю вглядываться в прекрасные лики на иконах… Но, знаете, в такие моменты я остро чувствую свое… как бы это сказать… недостоинство. Вы меня понимаете?

- Боюсь, что не совсем, - ответил молодой человек, ожидая продолжения.

Девушка растеряно улыбнулась. Она и сама до конца не могла понять, что именно ее тревожит. Татьяна Константиновна Романова, дочь великого князя Константина Константиновича, одна из представительниц многочисленной императорской семьи, она выросла в атмосфере почитания русских православных традиций и благочестия. Великий князь, известный своей религиозностью, с малых лет воспитывал в детях глубокую веру, богобоязненность и осознание своего долга. Каждый день в семье Константиновичей начинался и заканчивался молитвой. Богу привыкла Татьяна поверять все свои мысли и чувства, страхи и сомнения, радости и надежды. В Святом Евангелии и у Святых отцов искала она ответы на все волнующие ее вопросы. Искала и находила.

Но время шло, и Татьяна взрослела. Тонко чувствующая и анализирующая происходящее вокруг, она понимала, что окружающий ее мир все более отделяется от заповедей и канонов церкви. Она не могла не замечать, как резко контрастирует жизнь  общества с тем, чему ее учили с детства и во что она свято верила. Что-то происходило вокруг, что-то пугающее и необратимое, и девушка чувствовала, что старинные стены величественных дворцов, в которых она провела беззаботное детство – недостаточно надежная защита от того, что грядет.

Она не знала, с кем поделиться своими мыслями. Открыться родителям она не решалась – великий князь был любящим, но строгим отцом. В детстве они с братьями даже боялись его. К тому же он был очень занят своими обязанностями по службе, которые едва оставляли ему время на любимые увлечения: музыку, живопись, литературу. Мать тоже вряд ли смогла бы ее понять – внимательная и заботливая, она, видимо, в силу своего саксонского происхождения, обладала прагматичным характером и не очень любила предаваться рассуждениям о высоких материях.

Знакомые молодые люди, представители ее круга, и подавно не стали бы слушать Татьяну. Большинство из них даже не задумывалось над подобными вопросами, а ищущие истину порой так далеко уходили в своих исканиях, что Татьяна боялась даже начинать с ними разговор о вере. В свете увлекались спиритизмом, восточными практиками, новыми веяниями из Европы, а некоторые эпатировали общество заявлениями о том, что ни в какого Бога вообще не верят, и религия – не более, чем средство для смирения толпы.

По воскресеньям все они исправно посещали службы в храмах, стоя с отсутствующим видом и скучающим взглядом, терпеливо дожидаясь конца проповеди – просто потому что того требовали приличия. Эти же приличия заставляли молодых светских львов ехать на открытия монастырей и богаделен, являя всему свету свою заботу об укреплении веры и благоденствии народа.

Многие ее сверстники веселились и кутили целыми днями, растрачивая наследство отцов, пытаясь оградиться в этой безумной круговерти от тревожных мыслей. Атмосфера сгущалась, дерзость анархистов и подпольщиков принимала чудовищные размеры, все чаще стали приходить вести о покушениях на государственных лиц и вспышках народного недовольства, но общество вело себя так, как будто не замечало назревавшей опасности.

В памяти Татьяны еще были страшные события пятилетней давности, когда взрывом обезумевшего фанатика был убит ее дядя, Сергей Александрович, генерал-губернатор Москвы. Помнила она и как у их дворца в Павловске появилась вооруженная охрана, и взрослые шептались о каких-то манифестациях и беспорядках в столице. 

Юноши и девушки, с которыми прошло ее детство, вслух высказывали крамольные идеи, посещали сомнительные кружки и заседания, на которых подозрительные личности рассуждали о необходимости смены власти, делали взносы в пользу политических заключенных и анархистов. Почти никто из них, наверное, не осознавал, насколько опасны для страны все эти люди, а многие – особенно восторженные барышни, привлеченные туда романтическими мотивами - вообще плохо понимали, о чем идет речь, но все это, как им казалось, придавало их жизни особый привкус запретного плода. Великую княжну, как и ее братьев, с детства приучали к самостоятельности: с ранних лет они учились сначала делать все сами, а потом самостоятельно мыслить, оценивать происходящее и принимать решения. Великий князь интересовался литературой и выписывал по возможности все новые книги российских и заграничных авторов. Это позволяло и его детям быть в курсе последних течений и расширять кругозор. Благодаря такой осведомленности в сочетании с сильным характером и независимостью суждений, Татьяна не поддавалась модным веяниям и не искала способов блистать в свете – свое счастье она видела совсем в другом.

Татьяна росла в семье, где понятия чести и долга ценились превыше всего. Она была чужда всякого лукавства и лицемерия, и потому ее так мучало то, что происходило вокруг. «Кому многое дано, с  того много и спросится», - эту мысль внушали Константиновичам с малых лет. И Татьяна воспринимала ее как главный завет. Но что она сделала, чтобы быть достойной того, что ей дано? Как может доказать она свою преданность стране и Церкви? Имеет ли право называться истинной православной христианкой, если до сих пор ничего не принесла на алтарь своей веры?

Не раз слышала она на проповеди, что православие требует от человека труда. Не может называть себя православным человек, который не чувствует на себе ответственность не только за настоящее Церкви и общества, но за их прошлое и будущее. Вера без дел мертва, рассуждала Татьяна. И достаточно ли того, что она посещает службы и участвует в таинствах церкви, не делая ничего, как ей казалось, действительно значимого?

Вот что мучило девушку, рождая миллион вопросов, ответы на которые самой ей было не найти. Будто что-то ускользало от нее, когда она пыталась собрать все свои знания и небогатый жизненный опыт в единую картину. Будто не хватало какого-то важного элемента или скорее связующего звена, без которого все теряло смысл.

Татьяна не привыкла «изливать душу» посторонним. Ее с детства приучали сдерживать свои эмоции и чувства. Поэтому все эти мысли Татьяна предпочитала хранить при себе, ничем не выдавая своих переживаний.

Однако с недавних пор - с тех пор, как в ее жизнь вошел, а точнее ворвался со всем своим темпераментом, жизнелюбием и пылкостью молодой блестящий офицер, князь Багратион-Мухранский, все изменилось. Ей хотелось поделиться с ним своими сомнениями. Хотелось открыть ему свое сердце – он один, казалось, мог успокоить ее, развеять ее страхи и недобрые предчувствия. Но Татьяна колебалась – не отпугнет ли его, любимца общества, ее религиозность, немодная нынче в свете, не покажется ли она ему старомодной и скучной?

Девушка внимательно посмотрела на своего спутника, все еще ожидавшего ответа. В его глазах она прочитала искренний интерес и желание помочь, но так и не решилась все объяснить. Коротко вздохнув, она сказала:

- Нет, ничего, это все пустое… - стараясь казаться беззаботной, поддавшись очарованию летнего дня, она рассмеялась. – Хотя, пожалуй, вы правы – я действительно обеспокоена…  Что, если наша с Олегом проделка будет раскрыта? Меня, наверное, уже обыскались во дворце. Мы загулялись!

Все лето семья Константиновичей обычно проводила в Павловске или Стрельне, возвращаясь в Петербург лишь поздней осенью. В Мраморном дворце оставалась лишь Великая княгиня Александра Иосифовна, мать Константина Константиновича, которая из-за преклонных лет и слабого здоровья не могла осилить переезды загород и обратно. Татьяна и ее брат Олег, верный товарищ во всех начинаниях, отпросились у матери в Петербург на выходные, чтобы навестить бабушку, которая «уже, наверное, загрустила в одиночестве», как сочувственно предположили молодые люди.

Бабушку они действительно очень любили и проявляли чуткость и заботу по отношению к ней, однако в этот раз у них был и другой повод для приезда в столицу, о котором они предпочли умолчать.

Молодой князь Багратион поник. Ему не хотелось расставаться со своей спутницей. Он не уставал удивляться ей, с каждой новой встречей открывая для себя новые грани ее души. Слушать ее, веселить своими рассказами, видеть, как при этом преображается это – уже ставшее таким дорогим – лицо, любоваться едва заметными ямочками, проступающими на щеках, и небольшой выщербинке-шраму на высоком лбу – все это стало ему необходимым.   

Князь еще не встречал девушек, подобных ей. Тонкая, изящная, с большими выразительными глазами и солнечной улыбкой – казалось, она была создана для того, чтобы кружить головы и разбивать сердца. Однако Татьяне это было не свойственно: она держалась немного отстраненно с чужими и ровно и приветливо – с друзьями и близкими. Эта безукоризненность в манерах и аристократическая сдержанность порой заставляла блестящего офицера и светского льва робеть и тушеваться, не говоря уже о том, что, встречаясь взглядом с ее парой серо-голубых глаз, он вдруг терял все свое остроумие и лоск.

- Татьяна Константиновна, прошу вас, не уезжайте так скоро. Вы не представляете, какую радость мне доставил Олег, сообщив о вашем приглашении присоединиться к вам на службе! Я считал дни… да что там, часы, в ожидании воскресенья, и вот – вы уходите!..

Татьяна немного смутилась от пылкого признания и, чтобы скрыть его, засмеялась.

- Князь, как же вы любите все преувеличить. С вами совершенно невозможно говорить серьезно!

Князь Багратион резко остановился и с укором посмотрел в глаза своей спутнице.

- Вы думаете, я шучу, Татьяна Константиновна? Вы действительно не понимаете, насколько серьезно все то, что я вам говорю?

Этот вопрос привел девушку в замешательство. Она вспыхнула, счастливая и вместе с тем растерявшаяся, и попыталась переменить тему разговора, как того требовало строгое воспитание и здравый смысл:

- Я… Я понимаю, что сейчас нам надо расстаться, если вы хотите еще увидеть меня снова. Но… думаю, мама не будет возражать, если вы приедете к нам в Павловск. Через пару дней мы собираемся кататься на лодках в парке, братья пригласили друзей – будет много из тех, кого вы знаете. Можете присоединиться, если у вас нет других договоренностей…

Князь благодарно улыбнулся.

 

***

- Молодой князь Багратион-Мухранский - очень приятный молодой человек, - медленно проговорила великая княгиня Елизавета Маврикиевна, разглядывая замысловатый узор на длинной шали, мягкими складками ниспадавшей с ее плеч до самого пола. Ее дети только что проводили гостей и пришли к матери выпить чаю по издавна заведенному в семье ритуалу.

 - Я рада, что вы так дружны. Но... мне немного странно, что он еще здесь, в столице. Разве не должен был он уехать из Санкт-Петербурга после лагерей?

Она обвела внимательным взглядом своих отпрысков – двух сыновей и старшую дочь, которые заговорщицки переглянулись после этого вопроса. Великая княгиня говорила неспешно, будто подбирая слова. Урожденная герцогиня Саксен-Альтенбургская, она и прожив несколько десятилетий в России, не смогла овладеть русским языком в совершенстве. Однако благодаря умело выбранной ею манере говорить - медлительной и величественной - создавалось впечатление, что княгиня просто знает цену каждому своему слову и, не в пример светским сплетницам, тщательно обдумывает каждую  фразу перед тем, как ее произнести.

Под испытующим взглядом проницательных материнских глаз Татьяна смутилась и потупила взор.

На помощь ей пришел один из братьев.

- Насколько мне известно, он намеренно остался в столице, чтобы поехать с нами в Осташево.

Княгиня, не сводя пристального взгляда с Татьяны, не меняя выражения лица, спокойно произнесла:

- Но это несколько неожиданно...

- Что же тут неожиданного? - вмешался старший брат Татьяны, Гавриил. -  Мы ведь сами пригласили его, еще зимой, когда он гостил у нас перед Рождеством. Ведь так, Тата?

Глаза молодого человека лукаво блестели. Видно было, что его несколько забавляет замешательство сестры.

- Да, по-моему... Хотя я не знаю, я сама никого не приглашала, - с деланным равнодушием ответила Татьяна, сумевшая, наконец, взять себя в руки.

- Что ж, тогда я предлагаю дождаться Константина Константиновича и узнать его мнение по данному вопросу.

- Но мама, - всполошились оба брата, - что же тут обсуждать?! Папа сам, лично, пригласил князя Багратиона. В каком же положении мы окажемся, если сейчас отменим это свое приглашение!

Татьяна молчала, но выражение ее лица красноречивее слов братьев говорило о том, насколько ей важен этот гость. Это-то и встревожило княгиню. В свете уже давно шептались об увлечении князя Багратиона-Мухранского ее дочерью, да и сама она не могла не заметить участившихся визитов молодого кавалергарда и того, какими взглядами обменивались они с Татьяной. Елизавете Маврикиевне действительно нравился этот открытый и веселый офицер, но она знала, что общего будущего с княжной у него быть не может.

Татьяна, княжна крови императорской, по закону не имела права вступить в нединастический брак, поскольку теоретически ее дети могли стать наследниками престола. Князь Багратион-Мухранский, хотя и представлял одну из древнейших грузинских фамилий, уходящих корнями к древним царям, при российском дворе не обладал привилегиями владетельных династий, а, значит, по своему происхождению не мог претендовать на руку княжны.

Тем более это огорчало Елизавету Маврикиевну, что она слишком хорошо знала свою дочь – для нее это было не просто легкое увлечение, которое кончится раньше, чем короткое петербургское лето. Татьяне было чуждо легкомысленное кокетство и флирт; всем молодым людям, проявлявшим к ней интерес, она вежливо, но твердо давала понять, что не хочет поддерживать в них пустых иллюзий. Она держала себя скромно и порой даже строго с друзьями своих братьев, часто навещавших их дом. Потому-то великая княгиня наверняка знала: к ее дочери пришло первое серьезное чувство, и у нее сердце разрывалось при мысли о том, что из-за правил, придуманных кем-то несколько столетий назад, Татьяна будет страдать.

Когда-то ей самой пришлось отстаивать право на счастье. Ее родители, герцоги Саксен-Альтенбургские, противились желанию дочери стать женой великого князя Константина Константиновича – из России приходили пугающие новости о покушениях на правительственных чиновников и особ, приближенных ко двору, об участившихся народных волнениях и манифестациях. Несмотря на блестящую перспективу породниться с императорской фамилией, родители Елизаветы не готовы были рисковать ради высокого титула и богатства безопасностью своей дочери. Однако юная саксонская принцесса проявила неожиданную твердость характера. В конце концов, она добилась своего и в Россию помчалась телеграмма «Пианино продано», что означало согласие ее родителей на брак их дочери с великим князем. 

И теперь вот история повторялась. Татьяна будет вынуждена пожертвовать своим личным счастьем ради призрачных интересов Дома Романовых и средневековых обычаев, придуманных кем-то несколько столетий назад. Елизавете Маврикиевне, вышедшей замуж по велению сердца и воспитывавшей многочисленное потомство, казалось, что добровольное супружество, скрепленное взаимной любовью, может быть лишь благом. Она решила поговорить с Константином Константиновичем - возможно, в первый раз в жизни готовясь противоречить супругу.

 

ОСЕНЬ

 

Ради льва лелеет солнце прелесть розы и агата,

И клянусь тебе светилом, что верна тебе я свято.

И хотя ты не напрасно проливаешь слез поток, -

Не печалься, умоляю, - горе витязю не впрок.

Ш. Руставели, «Витязь в тигровой шкуре»

 

Когда молодым человеком с чистым сердцем и пылкой душой впервые овладевает настоящее чувство, его уже ничем не заставишь свернуть с избранного пути. Елизавета Маврикиевна была права, когда предупреждала своего супруга о серьезности намерений их дочери. Однако даже она не подозревала, что Татьяна способна проявлять такую твердость характера и упрямство. Ее разговор с отцом длился уже более часа, а по отзвукам непривычно резкого голоса своего супруга было не похоже, что стороны пришли к примирению.

- Татьяна, я не устаю повторять тебе, как и всем вам, своим детям: вы принадлежите к императорской фамилии. – Великий князь взволнованно ходил по своему кабинету, время от времени останавливаясь перед сидевшей в кресле дочерью. -  «Не могу» или «не хочу» не существуют не для вас. Есть только долг и обязанности, и сейчас твой долг – покориться родительской воле! Осмелюсь напомнить тебе, что это одна из заповедей, которые, как мне казалось, что-то для тебя значат. Или значили до тех пор, пока этот мальчишка не вскружил тебе голову!

Татьяна, старавшаяся сохранять молчание на протяжении всего отцовского монолога, чтобы не навлечь на себя еще больший гнев, наконец, не сдержалась и негромко, но твердо проговорила:

- Да, отец. А еще вы всегда учили нас быть честными – и в первую очередь перед собой. Отказаться от Константина значит солгать себе и потом жить всю жизнь во лжи с тем, кого вы посчитаете нужным выбрать мне в мужья. Разве это не будет нарушением заповеди?!

Сдержанная по природе, уравновешенная и спокойная, Татьяна впервые шла наперекор воле своего родителя. Она была разочарована его, как ей казалось, бездушием. Константин Константинович имел в обществе репутацию врага неразумных преследований молодежи и студентов, активного деятеля на ниве просвещения и прогресса. И вот теперь, со своей собственной дочерью, он вел себя как средневековый тиран. После напряженных споров им, наконец, удалось договориться – князь Багратион покинет Петербург и не будет поддерживать связь с Татьяной в течение года, после чего, если их чувства не угаснут, великий князь будет ходатайствовать об их браке перед Императором.

Последний разговор с Константином был еще тяжелее, чем с объяснение с отцом – так много ей хотелось ему сказать, но нужные слова никак не приходили в голову, а в голос предательски дрожал.

Прощаясь, он с грустью в голосе сказал ей: «Будете ли Вы помнить меня?». На что Татьяна лишь прошептала, пытаясь справиться со слезами: «Твердо обещаю Вам: Вы всегда будете в моих молитвах…». Потом сняла образок и, поцеловав, дала ему в руки. Он также с благоговением приложился к нему, затем к ее рукам и, наконец, легко – всего лишь на мгновение – к губам.

Татьяна сдержала слово. Как-то, утешая ее, духовник сказал ей: «Истинно любит тот, кто втайне молится о любимом Богу…». Татьяна восприняла это как наставление.

Время шло, и, чтобы скоротать год в ожидании решения своей судьбы, Татьяна решила деятельно дарить свою любовь ближним – раз уж далекому она ее передать могла только через молитву. Любовь возвысила ее, стала источником душевных сил, которых Татьяна никогда не находила в себе ранее. Это чувство, переполнявшее ее, изменившее ее саму и даже мир вокруг, придало тот самый смысл ее жизни, который Татьяна так напряженно искала до встречи с Константином. Ей хотелось жертвовать собой, хотелось делать что-то во имя своего чувства. Хотелось служить.

Татьяна не признавала тоски и меланхолии, за которыми обычно прятались влюбленные девушки ее круга. Обмороки, приступы слабости и рыдания – все это казалось ей простым жеманством. Любовь, преобразившая ее жизнь, казалась ей Божиим даром, за который нужно благодарить, который не может приносить страдания. Конечно, ей было тяжело переносить разлуку с Константином, но что-то внутри нее подсказывало, что надо просто запастись терпением и Господь поможет им соединиться.

Перед ее глазами был пример Государя, который 5 лет терпеливо ждал воли Божией на свой брак с принцессой Александрой. Пять долгих лет смиренно молился и убеждал окружающих в серьезности своего чувства. А ей нужно выдержать всего лишь год – и она решила провести этот год с пользой, наполнив каждый свой день смыслом.

Большую часть своего времени она посвящала разъездам по приютам, лазаретам, мастерским, домам призрения, оставаясь дома только по требованию родителей, если ожидался визит особенно важных гостей: членов императорской семьи или кого-то из европейских родственников. В остальные дни уже с утра она спешила на помощь тем, кто в ней нуждался. Не имея значительных личных средств, которыми она могла бы распоряжаться по собственному усмотрению, она старалась делать то, что было в ее силах: привлекала влиятельных благотворителей, собирала вещи для благотворительных базаров, ухаживала за больными и детьми. Последние доставляли Татьяне особенную радость: привыкнув к ее посещениям, они перестали стесняться и часто бежали к ней навстречу, распахнув ручонки для объятий.

Столкнувшись напрямую со страданиями и настоящим горем других, она искренне захотела изменить или хотя бы облегчить их участь, имея перед собой образ царицы Тамары.

***

О славной грузинской царице, с которой часто сравнивал ее Константин, Татьяне было известно немного – в основном те скудные сведения, что она вычитала в учебниках истории, и то, что ей рассказывал сам князь.

Царица происходила из династии Багратидов и стала одной из первых женщин-правительниц в мировой истории. Тамару называли сосудом мудрости и лучезарным солнцем, а старинные легенды гласили, что даже дикие звери, пораженные ангельской красотой царицы, начинали ластиться у ее ног. В ранней молодости ее принудили к браку с чужестранцем – русским князем. Когда же стало понятно, что тот помутнел рассудком и погряз в разврате и пьянстве, она нашла в себе силы выгнать его из страны и подавить восстание вельмож, объединившихся под его знаменем. Благодаря своей проницательности и острому уму она добилась того, что Грузия стала сильным, богатым и могучим государством. Никогда эта страна не знала такого расцвета во всех областях человеческой деятельности – ни до, ни после правления Тамары. Царица благотворила нуждающимся, способствовала расцвету наук и искусства, насаждала повсеместно христианскую веру. Несмотря на то, что ее руки искали могущественные правители, она, не побоявшись неодобрения своих сановников, выбрала себе в супруги друга детства, который стал ее помощником, ближайшим советником и соправителем.

Татьяна любила вспоминать, как, рассказывая об этом, князь Багратион прервался и, взглянув на нее, спросил:

- Скажите, княжна, а вы смогли бы решиться на такой шаг - выйти замуж за человека ниже вас по положению, вопреки мнению общества?

Татьяну смутил этот вопрос. Она знала, почему Константин задает его, и поняла, что наступил момент для решительного объяснения. Чуждая всякого пустого кокетства и лицемерия, она смело посмотрела в глаза юноши и твердо сказала:

- Да.

Немного помолчав, девушка добавила:

- Да, если бы я полюбила. Истинная любовь не знает рангов и званий. За тем, кто послан мне небесами, я готова идти до конца.

Больше говорить ей ничего не пришлось. За них обоих все сказали горящие любовью глаза и сплетенные руки.

 

***

- Татьяна, не забудь, сегодня прием у Лейхтенбергских. Постарайся вернуться пораньше, чтобы успеть, - сказала Елизавета Маврикиевна дочери, заглянувшей на ее половину перед отъездом.

Татьяна с досадой повела плечами. Выезжать в свет ей в последнее время совсем не хотелось – после утомительного дня в каком-нибудь приюте или больнице, у нее не оставалось сил на развлечения и танцы. Тем более, что после отъезда Константина, они потеряла к ним какой-либо интерес.

- Мама, вы же знаете, как мне не хочется туда ехать. Соберется группка пустейших дам и примутся придумывать несусветные глупости об императрице, чтобы потом распускать их по столице и окраинам.

Елизавета Маврикиевна с укором покачала головой.

- Ты слишком строга к ним, милая. Ты можешь воздержаться от участия в таких разговорах…

- Лучше я воздержусь от самого визита. Скажи, что мне нездоровится. – Татьяна нетерпеливо теребила полы своей короткой накидки, ей хотелось поскорее закончить этот разговор.

- Татьяна, твое нездоровье само дает повод для сплетен. Я уже не знаю, как объяснять твое добровольное затворничество. Весь свет обсуждает его истинную причину!

Татьяна равнодушно пожала плечами:

- Тем более! Если наши великосветские сплетницы уже и так все придумали – зачем мне их разубеждать? Мне безразлично, что они говорят обо мне. Гораздо большее значение для меня имеет то, что подумают обо мне мои подопечные в приюте. А они меня уже заждались… - с этими словами Татьяна попыталась встать и попрощаться, но Елизавета Маврикиевна вновь указала ей на место напротив себя, давая понять, что разговор не закончен.

- Татьяна, я и сама поддерживаю всякую благотворительность и очень рада, что ты черпаешь радость в этом новом своем увлечении, однако… понимаешь, некоторым она кажется неискренней. До меня доходят слухи…  многие в свете говорят… - великая княгиня пыталась подобрать слова. Наконец, она произнесла:

- Многие считают, будто ты таким образом пытаешься угодить императрице, заслужить ее одобрение и дружбу.

- А если и так? – вспыхнула девушка. – Что недостойного в том, чтобы желать дружбы с Государыней? Она для меня – воплощение всех возможных добродетелей, а многим нашим дамам не помешало бы брать с нее пример! А что касается моего желания угодить ей, то, думаю, вам мне не стоит объяснять, что я не преследую никакой корысти.

Татьяна прерывисто вздохнула. Потом, пожалев о своей резкости, смягчилась и, взяв руки матери в свои ладони, медленно проговорила:

- Вам не стоит принимать всерьез эти разговоры. Это все пустое. Сегодня они говорят обо мне, а завтра найдут новый повод для сплетен. Уверяю вас, это не стоит вашего беспокойства.  

Воспользовавшись минутным замешательством матери, Татьяна поцеловала ее и выскользнула из комнаты.

Еще секунда и девушка уже торопливо сбегала по ступенькам дворца. Она спешила туда, окрыленная любовью – уверенная в том, что этим она помогает Константину, поддерживает его в разлуке, выполняя завет царицы Тамары. «Я отец сирых и судья вдов», — говорила о себе царица. Этим словам старалась следовать и Татьяна, уже видевшая себя супругой одного из ее потомков.  

 ***

Чтобы отдохнуть душою, Татьяна ездила на службы в небольшие церкви, порой отправлялась в сопровождении братьев в монастыри под Петербургом, неизменно посещая богадельни и дома презрения при обителях. Однажды с братом Гавриилом она поехала на Смоленское кладбище поклониться могиле старицы Ксении. В храме она долго стояла у старинной иконы Божией Матери, глубоко погрузившись в свою молитву. Вытирая нахлынувшие вдруг слезы, она заметила в темном углу храма старушку, видимо, уже довольно долго наблюдающую за ней из темноты. Татьяна стало стыдно за свои слезы, и она приветливо улыбнулась незнакомке.

- Не плачь, девонька, все устроится… Даст тебе Господь по сердцу твоему. Исполнит твои молитвы… - едва слышно пробормотала та.

- Спасибо вам, - ответила Татьяна. – Но мне может помочь только чудо…

- А по-другому и не бывает, - улыбнулась старушка. – Все люди только об одном и молятся – о чуде…

Татьяна отвернулась на секунду в поисках брата, чтобы спросить у него денег на подаяние – незнакомка явно нуждалась в помощи. Не найдя его, она отошла на несколько шагов, а когда вернулась – обнаружила лишь старые хоругви, прислоненные к углу. Но слова старой женщины глубоко врезались ей в память.

 

ЗИМА

 

Будь дотоле терпеливым вопреки душевным ранам!

Человеческое горе не бывает постоянным!

Ш. Руставели, «Витязь в тигровой шкуре»

 

Багряная осень уступила свои права зиме, наступившей тихо и почти незаметно. Аллеи живописного Павловского парка облачились в серебро инея, реку и пруды, скованные льдом, накрыл легкий снежный покров, напоминавший пушистые белоснежные шали, которые привозили Татьяне из своих путешествий по стране братья. 

Татьяна сидела на балконе, укутанная в теплое меховое одеяло, с задумчивым лицом, на котором пролегли глубокие тени.  После неловкого падения с саней ей не давали покоя боли в спине, и то, что сначала показалось ей легким ушибом, переросло в затяжную болезнь.

Недуг, препятствовавший ей заниматься любимым делом, ослабил и ее душевные силы. К Татьяне стали приходить сомнения – все чаще вспоминала она слова отца, в пылу спора с укором бросившего ей: «Покориться родительской воле - одна из заповедей, которые, как мне казалось, что-то для тебя значат».

В беседе со своим духовником княжна как-то спросила:

- Быть может, эта болезнь попущена мне в назидание – как наказание за то, что иду наперекор родительской воле?

Старый священник погладил пышную белую бороду, думая над ответом:

- То, что попущена в назидание – это ты правильно говоришь. Но только тут важно не ошибиться: в чем оно, это назидание? Ничего грешного в твоем желании соединиться честным браком с любимым человеком я не вижу. А свой недуг ты воспринимай как особый Промысел – полежи, подумай, помолись крепко, а то все летаешь, как стрекоза. – Несмотря на строгий вид, лицо его источало радость – искреннюю, почти детскую: с лучиками доброты, разбегавшимися от уголков глаз.

Старый священник знал, о чем говорил. Врач прописал Татьяне строгий режим: все утро и часть дня она должна была проводить лежа на балконе. Обедала она у себя, а по вечерам ее навещала мать, братья, сестра. Изредка заезжали ближайшие друзья и родственники.

Недели, проведенные практически наедине с собой, в размышлениях и молитвах, изменили Татьяну – она стала еще серьезнее, вдумчивей, молчаливей. Раньше она сталкивалась с чужими страданиями, добровольно принося эту жертву, теперь же ей пришлось самой испытать боль – и это заставило ее еще больше сострадать другим людям. Татьяна стала внимательнее к окружающим, добрее, мягче. Даже с отцом, который по-прежнему не принимал выбора своей непокорной дочери, она старалась не вступать в открытый спор, когда тот заводил якобы общие разговоры о том, как непросто жить в браке людям разного положения.

Девушке непросто было сдерживать себя, но она не хотела ссориться с отцом и огорчать мать, потому что не хотела больше никому причинять страданий. Когда ей становилось особенно тяжело выслушивать нотации и наставления, она, сославшись на недомогание, уходила к себе и там опускалась на колени перед киотом.

В ее комнате в Павловске был чудный образ Божией Матери, который она любила с детства. Молитва перед ним всегда приносила ей покой и утешение. Ее нехитрые детские просьбы всегда исполнялись, стоило ей попросить помощи у Богородицы, страхи развеивались, проходила всякая хворь. Вот и сейчас молитвы перед старинной иконой прибавляли ей сил – Татьяне даже казалось, что ее боль утихала, крепла вера и развеивались сомнения.

Как и много миллионов русских женщин до нее, как и много миллионов после – Татьяна, сама того не зная, в совершенстве овладела старинным народным способом побеждать всякую беду и самую долгую разлуку: ждать, молиться и надеяться на чудо.

В большой зале пробило шесть часов, а Татьяна все так и продолжала сидеть на балконе, погруженная в свои раздумья. Елизавета Маврикиевна, накинув меховую пелерину, подошла к двери. Через кружевные шторы, в полумраке быстро сгущавшихся сумерек, она увидела одинокую фигурку дочери, и сердце ее сжалось. Хрупкая, почти утонувшая в огромном покрывале с густым ворсом, с осунувшимся и побледневшим от недуга лицом, она вызывала у матери и жалость, и восхищение – за все время болезни Елизавета Маврикиевна не услышала от дочери ни жалоб, ни капризов.

Татьяна лишь изредка сокрушалась, что совсем забросила своих подопечных, и вынуждена пребывать в бездействии. Чтобы хоть как-то порадовать свое дитя, великая княгиня нашла для нее утешение – в книжной лавке по ее приказу выискали небольшую брошюру, посвященную царице Тамаре, которую так чтила Татьяна в последнее время. Княгиня знала, что рискует вызвать неодобрение супруга, но материнская любовь перевесила в этом внутреннем споре. Велев подавать чай, она, немного помедлив у дверей, вышла на балкон.

Скрип двери заставил девушку обернуться. Она встретила мать с радостной улыбкой, стараясь казаться веселой и беззаботной. Великая княгиня улыбнулась в ответ и погладила дочь по голове:

- Как ты себя чувствуешь, моя милая? Я думаю, пора тебя заносить в дом. Тебя там ждет сюрприз.

В глазах у девушки зажегся огонек любопытства – теперь уже совершенно искренний. На мгновение она стала той маленькой Татой, что несколько лет назад шалила в этих залах вместе с братьями.

 

***

Елизавета Маврикиевна угадала с подарком – небольшая брошюрка-исследование, посвященная грузинской царице, была прочитана к утру. Закончив, Татьяна, без сил откинулась на подушки, и веки ее сомкнула усталость.

Во сне Татьяне привиделся просторный зал старинного замка, не похожего ни на один из тех дворцов, в которых ей приходилось бывать. Каменные стены, высокие стрельчатые окна, из украшений – только диковинное оружие, будто из коллекции дяди, и тяжелые бархатные драпировки. В одном из концов зала стоял деревянный резкой трон, от которого к тяжелым дубовым дверям вела дорожка. По обе стороны от нее, образовав проход стояли люди, одетые в богато расшитые бархатные наряды. Никого из них Татьяна не знала, однако они не выражали никакого удивления по поводу ее присутствия. Девушке показалось, что все они кого-то ждали. Вот двери в залу распахнулись, и в них вошла неописуемой красоты женщина – высокая, статная, с неуловимой царственной улыбкой на губах. Ее голову украшала золотая корона и легкое покрывало, струящееся до земли. Все присутствующие склонились в почтительном поклоне. Татьяна узнала в ней царицу Тамару.

Царица неспешно шла между рядов склонившихся людей, рядом с ней, ластясь под ее ладонью, будто котенок, шествовал огромный лев. Несмотря на нереальность происходящего, Татьяна не была напугана или удивлена – будто бы все происходящее было ей понятно. Пройдя мимо Татьяны, царица остановилась, обернулась и жестом пригласила ее идти за собой.

Все присутствующие ободряюще заулыбались. Татьяна несмело сделала шаг, другой, и, дойдя до трона в конце зала, остановилась. Царица Тамара заняла свое место на троне и, дав знак одному из воинов, стоявших рядом, произнесла, обращаясь к Татьяне:

- Твои мольбы были услышаны. Господь благословляет Ваш союз.

По залу пронесся одобрительный шепот. Вновь распахнулись двери – и в зал торжественно и неспешно вошел Константин, прекрасный и царственный в своем облачении грузинских воинов. Со своего возвышения царица с улыбкой посмотрела на Константина, потом перевела взгляд на Татьяну и громко сказала:

- Да будут эти двое отныне вместе – до своего смертного часа и после него!

Спустившись с трона, она подвела оробевшую Татьяну к Константину и соединила руки молодых людей.  Не веря своему счастью, растерянная, немного напуганная, Татьяна удивленно смотрела то на Константина, то на царицу. Потом, в порыве благодарности, упала ниц.

- Встань, девица, негоже княжеской невесте в ногах валяться! Встань, говорю тебе!..

Но Татьяна никак не могла заставить себя подняться. Ей показалось, что откуда-то издалека раздался еще один голос и кто-то трепет ее по плечу:

- Вставайте, Ваше высочество, вставайте!.. Да что ж за напасть такая!..

Очнувшись, Татьяна увидела перед собой свою старую няню, с тревогой прижимавшую ладонь к ее лбу.

- Что случилось? – сквозь сон спросила она. – Это ты, Атя?.. Что ты тут делаешь?

- Слава тебе, Господи! – с облегчением выдохнула старенькая няня. – Ну и напугали вы нас, ваше высочество. Ее императорское высочество послали меня вас будить, уж полдень давно, а Вы не поднимаетесь. Собирались посылать за доктором, подумали было, что опять Вам хуже стало.

- Нет, няня, нет! Мне лучше… Мне хорошо! Ты даже представить не можешь, насколько мне хорошо! – радостно  сказала Татьяна. – Все теперь будет хорошо!

Не сдержавшись, она со всей своей молодой горячностью обняла старушку.

 

***

 

На следующей день врач, удивленный резким улучшением в состоянии своей пациентки, разрешил Татьяне присутствовать на службе в домовой церкви дворца. Она причастилась Св. Таин и, воодушевленная и посвежевшая, сама вышла к чаю в гостиную великой княгини. У Елизаветы Маврикиевны отлегло от сердца – дочь явно пошла на поправку.

С ней согласился и великий князь, на пару дней вырвавшийся из столицы проведать семью. Не в силах больше испытывать свою дочь, он в тайной беседе с женой пообещал поговорить с Государем о разрешении на брак Татьяны. Вода точит камень, а терпение и молитва – твердое родительское «нет». Чудный зимний сон оказался пророческим.

 

ВЕСНА

 

Кто желанного достигнет, пострадав в земной юдоли,

Тот уже не вспоминает о своей минувшей боли.

Ш. Руставели, «Витязь в тигровой шкуре»

 

В Ливадии, куда Татьяну было решено отправить в начале мая поправить здоровье в крымском имении князей Юсуповых, уже царила весна. Кореизский дворец, совсем недавно возведенный князьями в своих юных владениях, утопал в зелени, переливающейся тысячью оттенков – от насыщенного изумрудного до нежно-салатового – а вдоль всей линии горизонта простиралось лазурного оттенка море, в котором отражалось и не могло на себя наглядеться  голубое небо, чистое и ясное, как глаза у младенцев.

Со всех сторон дворец, напоминавший итальянские палаццо в миниатюре, был окружен дивным парком, в котором росли экзотические цветы и растения, в лабиринтах деревьев и кустарников скрывались изысканные скульптуры и статуи, били фонтаны. Здесь, в одной из многочисленных беседок, легко было спрятаться от суеты и насладиться покоем и красотой южной природы.

Как-то раз после завтрака Татьяна спустилась во внутренний дворик дворца, сбежав от шумной компании, и, присев в тени с томиком стихов, привычно раскрыла его на портрете князя Константина, который всегда вкладывала в свои книги – так он казался ей ближе. Вдруг раздалось шуршание шагов по песку и, подняв глаза, княжна замерла, не веря свои глазам.

По дорожке, едва сдерживая шаг, почти бежал князь Багратион, взволнованный, с ищущим взглядом, пытаясь разглядеть что-то густой зелени. Увидев, наконец, Татьяну, он кинулся к ней. Сев с нею рядом, позабыв про светский этикет, Константин прижался губами к ее рукам, потом, переведя дыхание, сказал: «Я до последней секунды сомневался, что увижу вас!». Он разжал ладонь и, показав ей образок, который она вручила ему перед отъездом из Петербурга, с улыбкой добавил: «Я все время сжимал его в руке. И по дороге сюда, и там, вдали от вас!».

Татьяна молчала, не в силах произнести ни слова. Она не отпускала руку Константина, боясь, что это очередной сон, и с наступлением утра он исчезнет. В голове мелькали сотни мыслей, обрывки фраз, слова, которые она готовила специально для этой первой после разлуки встречи. Сколько раз она мысленно представляла себе эту сцену – и вот, все произошло совсем иначе! Книга выпала у нее из рук, она зачем-то наклонилась, что бы ее поднять, хотя на самом деле ей не было до нее никакого дела, в эту же секунду за книжкой кинулся Константин, и, столкнувшись из-за неловкого движения, молодые люди сжали друг друга в объятьях. Только в эту секунду Татьяна поверила, что это все ей не снится – такой вольности она не могла позволить себе даже в самых дерзких мечтаниях.

 

***

 

Вскоре в Крым приехал и великий князь Константин Константинович, который привез хорошие новости из столицы. Николай II в беседе с ним согласился изменить закон и высказал при этом мнение, что брак Татьяны и Константина нельзя считать морганатическим, поскольку жених происходит от некогда царствующей династии.

- Хотя от прав престолонаследования для себя и своих детей Татьяне все же придется отказаться, - заключил свой рассказ великий князь. Немного подумав, он добавил:

- Кроме того, вы оба должны понимать, что, хотя Государь и решился переменить ради вас закон, никто не станет менять устоявшихся традиций. Вы, князь, не сможете пользоваться исключительными правами членов царской фамилии. – Сказав это, он внимательно посмотрел на дочь и ее избранника, невольно залюбовавшись красотой молодой пары.

Татьяна и Константин переглянулись и практически одновременно закачали головами в знак согласия – какой мелочью им показались все эти условности по сравнению с обрушившимся на них счастьем!

Великий князь улыбнулся и, вздохнув, подошел к дочери. Где-то в глубине души он все еще не мог смириться с тем, что ему придется отпустить ее, свою девочку, совсем еще ребенка, во взрослую жизнь, отдать другому мужчине. И хотя было решено, что жить молодые будут в Павловском дворце, от мысли, что Тата станет чье-то женой, ему становилось грустно. Совсем как в детстве, он взял Татьяну за лицо красивыми длинными пальцами, унизанными причудливыми кольцами, и поцеловал в лоб. Девушка растрогалась от этой неожиданной нежности и пылко обняла отца.

- Спасибо вам, папа! Я так счастлива, так счастлива!..

Помолвку назначили на 1 мая, день памяти святой царицы Тамары. Князь Багратион был счастлив, но сдерживался, чтобы излишней эмоциональностью не вызвать неодобрения великого князя, Татьяна же не могла скрыть своей радости: «… точно сама царица решила благословить наш брак!» - шептала она.

Когда молодых людей ненадолго оставили одних, она призналась:

- Все время нашей разлуки я молилась царице Тамаре. Я уверена, это она помогла нам соединиться. Как бы мне хотелось что-то сделать для ее прославления! Какой обет мне дать, чем отблагодарить за такое счастье?

Князь Багратион прижал к губам ее руку.

- Постараемся своей любовью, всей своей жизнью быть достойными ее молитв. Мы расскажем о ней нашим детям, а они – своим, и так будет почитаться царица из рода в род.

Тогда они еще не знали, что скоро Судьба предоставит им не одну возможность выполнить свое обещание. И они остались верны своему слову, не пожалев ни жизни, ни земного счастья. Защищая свою веру и народ, князь Багратион погиб в бою, а его супруга, пережив немало испытаний, посвятила свою жизнь Господу, постригшись в монахини с именем Тамара.

Но все это будет потом, в годину лихолетья и испытаний, безжалостно обрушившихся на Россию спустя несколько лет безоблачного счастья. А пока двое прекрасных молодых людей, взявшись за руки, стояли на краю обрыва, любуясь морем и радуясь своей любви, мысленно воссылая хвалы своей небесной заступнице.

 

← Вернуться к списку