Конкурс "Наследника"

Преступное раздумье

Вера Лукина

 

Рассказ

 

«Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать», - крикнула я и оглянулась вокруг.

Школьный двор был залит ослепительным солнечным светом. Ясное весеннее небо, похожее на красивый, с отливами, голубой сатин, расшитый золотыми и серебряными нитями, отражалось в озорных глазах детворы, в ласковых зеленых листочках, казавшихся от этого серебряными, в белых колоннах школы. О недавних сугробах напоминали лишь небольшие прозрачные лужицы с плескавшимися в них солнечными зайчиками, да не до конца просохший асфальт, на котором девочкам с трудом удалось начертить классы. Эти мокрые темные пятна на светлом, почти белом, фоне… Как вечное противостояние добра и зла. Но вот только светлого было и есть гораздо больше.  

Воздух звенел и переливался восторженными криками, счастливым смехом, веселыми считалками, добрыми шутками. Через весь двор протянулись нити ласковых, добродушных взглядов, которые родители бросали на увлеченно играющих детей.     

Каких только цветов и оттенков не было на школьной площадке! В глазах так и рябило от разноцветных бантиков, умело завязанных мамами, модных туфелек, ярких курток, купленных нарочно к этой весне, замысловатых шапочек, новых зеленых водяных пистолетов, сверкающих краской велосипедов и красных пожарных машин, которые хотелось поскорее показать всем своим друзьям и знакомым.

Радуясь погожему дню, дети играли в догонялки и городки, качались на качелях и каруселях, водили хороводы, или просто что-то оживленно обсуждали. Одна я оглядывалась по сторонам. Мы играли в прятки, и водить выпало мне. Понадеявшись на то, что найти ребят будет несложно, я согласилась.

В душе разливалось беспричинное счастье. В тот день меня радовало все: и высокое голубое небо, и тихо шелестящие листья, посеребренные ветром, и такие же серебряные верхушки деревьев вдали, сливающиеся с лазурной линией горизонта, и причудливый рисунок облаков, - словом, все радовало и удивляло. Казалось, должно произойти что-то неожиданное, захватывающее, причем, непременно приятное.

Я задумчиво посмотрела на толстые белые колонны, за которыми все мы так любили прятаться. На бешеной скорости, искусно лавируя между белыми великанами, ехала на велосипеде девочка. Ловко объезжая колонны, она выписывала один вензель за другим, не обращая внимания на дедушку, который, стоя поодаль, с тревогой наблюдал за ней. Ее глаза задорно сверкали, щеки разгорелись. В лицо ей бил теплый, ласковый ветер. Ей очень нравилось, как развиваются ее пушистые волосы, как солнечные лучики ерошат ее густые ресницы. Изредка, правда, она бросала кокетливый взгляд на старика, который, нет-нет, да и взглянет, любуясь, на внучку.

Но куда же все-таки спрятались ребята? Подумав, еще немного, я направилась к деревьям: не бывало еще такого, чтобы друзья, как и я, истосковавшиеся по весне, обошли стороной пышные кусты и отказали себе в радости вскарабкаться на вкусно пахнущие корой сучья деревьев. И точно! Вон уже сверкают из-за ветки чьи-то огромные темно-синие глаза. Я уже было приготовилась окликнуть притаившуюся подружку, но вдруг раздался истошный крик. Мой братик забрался слишком высоко на стоявшее в отдалении дерево. Ему было очень неудобно сидеть на скользком суку. К тому же, рядом не оказалось толстой, прочной ветки, за которую он мог бы ухватиться. Под сильным порывом ветра дерево изогнулось, мальчик потерял равновесие, перевернулся и, зацепившись курткой за сухую ветку, повис, громко крича от страха.

О чем я думала в тот момент? По-моему, я даже не поняла, что произошло. Остальные сидели в своих укрытиях и не могли этого видеть. Кроме того, ребята были слишком далеко и, даже если бы они увидели, что произошло, они бы просто не подоспели на выручку.

А что же сделала я? Я словно застыла, думая, бежать к нему, или позвать кого-нибудь на помощь. А еще я думала о том, успею ли я добежать до того дерева, сумею ли я подхватить его, и что будет, если я все-таки успею, не упадем ли мы вместе. И я опоздала… Секунду спустя, мой брат сорвался и упал прямо на асфальт. Он лежал в неестественной позе, широко разметав руки. Тем же вечером он умер в больнице от сотрясения мозга.

Узнав об этом, я поехала в храм. Я сидела в вагоне метро и смотрела невидящим взглядом в пространство. От сильного душевного потрясения на лбу залегла скорбная складка, которую мне никак не удавалось расправить. Как же мешает жить лукавое мудрствование! Очень много времени уходит на то, чтобы решить, надо ли помочь женщине, с трудом поднимающую хозяйственную тележку вверх по лестнице, или подать руку старушке, которая не может подняться в салон автобуса по высоким ступенькам. А стоит ли утром, когда толпа людей, спешащих на работу, чуть ли не проносит тебя по переходам метро, на минуту отойти в сторону, все же вытащить кошелек и подать милостыню? Вместо этого опасаешься за сохранность сумочки, боишься того, как на тебя посмотрят раздражительные люди с серыми скучными лицами, вечно, как и ты, куда-то опаздывающие, рвущиеся вперед и сметающие все на своем пути. И опускаешь глаза, для вида достаешь платок или телефон, и бегом, все быстрее и быстрее, от мук собственной совести.

За невеселыми думами я не заметила, как подошла к храму. Меня сразу же окутал медвяный запах воска, я ощутила умиротворение, любовь, заботу, близость спасения и присутствие жизни, Вечной Жизни. Снаружи ветер усилился, не щадя гнул деревья. Деревья… А внутри было тепло и безмятежно. Ласково светились белые стены, через решетчатые окна струился дневной свет, который, обычно невесомый, теперь стал осязаемым.

Опустившись на резную скамейку из темного дерева, я немного успокоилась. Мелкие неприятности, бесчисленные проблемы, на обдумывание которых обычно уходило так много драгоценного времени, предстали сущей безделицей. Все казалось незначительным – все, кроме главного. Самого главного, из-за чего так мучительно болела душа. Мне не хотелось ничего говорить. Я забыла те слова, которые я хотела сказать Ему. Но Он ведь и так все знал. Я посмотрела в Его глаза. Прекраснее взора нет на свете: он так и светился мудростью, кротостью, любовью, тихой лаской и состраданием. Но вот блеснул лучик суровости и укора. Или это все нечистая совесть?

Подойдя к одному из подсвечников, я затеплила свечку и тут же ощутила ее душистый аромат. Я долго держала свечу в руках, пристально вглядываясь в живой огонек, отражающийся в медной глади подсвечника. Мне очень хотелось погладить это ласковое пламя, которое, как и все в храме, было исполнено покоя и глубочайшего смысла.   

Через некоторое время я заметила, как что-то изменилось. Ноющая боль, которая заставляла так страдать, понемногу вытекала из сердца. Казалось, она уносилась куда-то вдаль, под самые своды белоснежного купола. Мне стала гораздо легче дышать, боль уже не сжимала грудь, словно тисками, исчезла тяжесть, которая пригибала меня к земле. Я ожила.

Прошло много лет. Я выросла, вышла замуж, у меня подрастали дети. Одним весенним днем мы с семьей гуляли в парке. Чудесно пригревало солнышко. Птицы весело распевали на все лады. Но вдруг раздался громкий крик. Птицы замолкли. Потом закричали второй раз, третий. Я не могла не узнать голос, ведь это звал на помощь мой сын. Он вскарабкался на высокое дерево, но не удержался и соскользнул с ветки. Ухватившись за тонкую ветку, которая тут же изогнулась от непривычной тяжести, он повис, отчаянно пытаясь дотянуться до ствола дерева. Было ясно, что еще секунду, и он упадет прямо на асфальт. Я сразу же вспомнила те страшные события, все свои сомнения. Но я была слишком далеко. Мой муж играл за деревьями с другими детьми и не мог ничего слышать. Как и тогда, я была совсем одна. Но одна ли?

Я не бежала, я почти летела к сыну. И я успела… Я схватила его в объятия. С тревогой посмотрев в его лицо, я удивленно отметила, что он был совершенно спокоен и очень серьезен.

– Мама, Господь спас меня, - без тени сомнения сказал он.

– Да, сынок, - сквозь слезы ответила я.

 

Конкурсная работа 2006 года

← Вернуться к списку