Конкурс "Наследника"

Дважды полночь

Конкурсная работа

Условия здесь

Мирабелла Озерова (Розанова)

Дела не ладились. Я с ужасом наблюдала, как превращаюсь в брюзжащую зануду. В одних галереях выставляли только родных и близких, в других предлагали продать машину, чтобы оплатить свою же собственную выставку, в третьих требовали шокирующего постмодернизма, а у меня, как назло, не было ни шокирующих связей, ни родной машины, ни издевательского отношения к зрителю. Более того, моя упрямая личность не желала искать «нужных» знакомств, вкладывать деньги в то, на чём другие зарабатывают, или отвергать простые и мудрые каноны красоты, которые изначально заложены природой в каждое живое существо.

Самое страшное, что я даже начала сомневаться в истинности своего пути. Я думала – где искренность, там и истинность, но сколько зла творят люди, веруя в свою справедливость! Неужели и моё искусство – ошибка?

Такая эпоха, создавать что-то новое считается старомодным, вот порвать, обезобразить, разложить, передразнить, надругаться над шедеврами прошлого, картинами или чувствами, это модно и хорошо. Миллиарды людей приняли такую религию, а я топчусь в каменном веке со своими нарисованными богами, никак не могу переступить через свою привычку – считать правильным не то, что общепринято, а то, к чему лежит душа. Бог внутри меня. Я в последнее время заподозрила, что это совсем не тот всеобъемлющий бог, который правит миром, иначе почему моё искусство не находит отклика ни в одном человеке?

Я отправилась туда, где можно было найти не только ответы на вопросы, но и просто убежище. Я – средневековая ведьма, стремящаяся поскорее упасть в объятия спасительного храма, уже на бегу предвкушала, как за мной захлопнутся стотонные створки изукрашенных дверей и отгородят меня, заслонят фигурами святых от толпы народившихся «искусствоведов» с горящими факелами и горящими глазами, и горящими церквями позади!

Я специально ехала в городок, где никогда не бывала. Не посещаю дважды одно место. Я хочу осмотреть всё – именно поэтому у меня и в тот раз имелось целое меню, россыпь точек на карте, в каждой меня ждал прекрасный готический собор, способный внушить уверенность в красоте и укоренённость в своём мировидении. А тот город был номером три. Так уж случилось, что я спросила дорогу, мне ответили по-русски, и завязался разговор, вот так, между делом, выяснилось, куда стоит ехать, куда не стоит, я резко сменила маршрут и тёмной ночечкой прибыла на поезде в населённый пункт, о котором ничего не знала. Которого не видела даже на картинках. Есть ли тут гостиница? За окнами проскакивает темнота – или там нет ни зги, или уже так поздно, что зга легла спать, выключила свет, и меня никто не ждёт.

Когда через дисплей скользнуло название, только пара пенсионеров подтащила тюки-тележки к дверям, но этих седых весельчаков ждали в гости, о гостиницах они ничего не знали. К счастью, их встречали. И мне ткнули пальцем во тьму – там отель подешевле, там подороже, счастливого пути, и как это я не боюсь путешествовать одна, да где же все мои вещи, неужели только этот мешок с лямками?

В гостинице уже заперли дверь. Было не так уж и поздно по московским меркам, а в европейской глубинке наступление тьмы тревожит людей, рука сам тянется повернуть ключ и зажечь над порогом лампу, чтобы хоть на метр отступили призраки ночи. Нам говорили, что в Средние века запирали даже дворы, и никто не высовывал носа, пока не пропоют первые петухи. Я об этом думаю каждый раз, когда занимаюсь своим любимым делом – гуляю по ночным средневековым городам.

Оставив мешок в узкой комнате с искривлением потолка, я набила рот кокосовым печеньем и отправилась бродить по непредсказуемо уложенным камням мостовой с фотоаппаратом наперевес. В краю незнакомой еды фабричное кокосовое печенье – мой лучший друг. В городе призраков лучший друг – фотик с камерой. Я раньше видела то, что живёт после смерти людей, но запечатлеть эти шарообразные скопища ножек никогда не успевала, да мне и в голову тогда не приходило хвастать кому-то подобной напастью, но одна секунда средневековой ночи полностью переменила моё мнение. Одно движение. Одно скольжение. Что-то чёрное и склизкое мелькнуло между прутьев решётки, само похожее на ожившую чугунную решётку, будто бы спугнутое треском ржавых часов, висящих над магазином с двенадцатого века. Они что-то хотели сказать мне. Но в горле застряли голуби, а потом, прокашлявшись от взлетевших птиц, часы застеснялись вышедшего продавца. Он закрывается. Жаль, я хотела пополнить запас кокосового печенья.... Но продавец сверкнул зрачками и сказал, что все магазины давно закрылись, так как сегодня дважды полночь. Я подняла голову и убедилась – похоже мои часы чуть-чуть отстают.

Продавца уже не было. Была табличка. Она сказала – я дважды права. Часы действительно двенадцатого века, и полуночи ещё нет. На этих часах полночь всегда. Они сломаны. Они не должны пугать голубей.

Я, словно во сне, сняла старые часы, новый магазин в старом стиле, несколько красивых окон, вырезанный угол дома, где в нише вместо Девы Марии вытанцовывала прекрасная дама с заколдованными косами. Хорошо, что теперь фотик работает без плёнки – она столько раз кончалась у меня на подходе к интереснейшим достопримечательностям! Однако теперь надо беречь батарейку.

Я поспешила вверх по изгибистой старулочке, решив сначала снять ночной собор на вершине холма, а потом уж, если заряд останется, истратить его на фахверковые дома, которые в свете Луны всё равно бесцветны. Исключение мне захотелось сделать лишь для чудной саламандры, зависшей над воротами, но стоило настроить режим съёмки, как вместо каменной попрыгуньи ветер всколыхнул ветку, проросшую сквозь камень. Объектив разочарованно въехал в корпус и закрыл глаз дисплея, будто на меня же ещё и обиделся. Зря потревожила его величество!

Кажется, крыса пробежала, прижавшись к стене, в сторону собора – спешит на ночную мессу, ведь пришла настоящая полночь! Опережая далёкий бой часов, я последовала за ней чередой полукруглых лестниц, и чем больше места в небе занимала готическая громада, тем явственней мне слышалась музыка. Сначала я думала, что это мой мозг подбрасывает такое сопровождение – в конце концов, у меня в голове круглосуточно работает плеер, но вышедши на верхнюю площадку холма, я увидела музыкантов со средневековыми инструментами, много огней и танцующих людей в карнавальных костюмах.

Мимо прошуршала прекрасная дама, одетая точь-в-точь, как та, на стене. Я именно так представляла звук и запах складок парчи, словно вырезанной из тёплого дерева! Вдвойне приятно было ощутить себя в центре старинной жизни потому, что я ни разу на подобные праздники не успевала – флаги видела и рекламы, а оказаться среди ремесленников с цветными стёклами, алхимиков с колбами, цыган с бубнами довелось мне впервые. И все меня приветствовали, все улыбались мне, распространяя ту же благодать, какую дарило мне посещение каждой новой церкви. Я дома. У бога дома. И здесь со мной ничего не случится. Меня принимают здесь. Меня любят здесь. Мой наряд здесь не кажется странным. Здесь смотрят на моё светлое лицо, здесь отвечают таким же заботливым взглядом.

Я вспомнила свою давнюю мечту – стать статуей на соборе, стоять между добрыми апостолами, непременно рядом с Иоанном, я его всегда узнаю и приветствую первым, похоже, в Средние века знали прекрасно, как он выглядит....

Да я же в этой кутерьме забыла осмотреть собор вблизи! Я надела очки и увидела, что стены его – без единой живой души, простые скучные стены, не без пламенеющих арок, конечно, но это вверху, а в основном – постаменты, ниши, колонны.... Видимо, статуи разбили бездарные завистники, в лучшем случае, их забрали на реставрацию, но разве так делают? Стёкла витражей чернели в ответ, и дверь была закрыта.

Нет мне спасения. Я сняла очки и через мгновение почувствовала на щеке чьё-то прикосновение, но когда зрачок метнулся вбок, стало понятно, что это слеза. В поле моего зрения попала Мадонна с младенцем. Мне тогда в голову не пришло, что это негуманно – таскать малыша, завёрнутого в одно только синее покрывало, по ночным гулянкам с фейерверками. Зрелище было настолько прекрасным, ни одной мысли вообще не осталось. Ни о чём. Позади Мадонны вертелся огненный венец, чуть выше головы, как нимб, ах как я жалею, что не спохватилась в тот момент за фотоаппарат! Я была очарована.

Она очень просто подошла ко мне, а я очень просто попросила ребёночка подержать. Я до сих пор не знаю, зачем мне было это нужно, я за всю жизнь ни разу не держала на руках младенца и не стремилась к этому, но то было совершенно особенное дитя – оно само потянулось ко мне ручками и, как только тёплый вес переместился в мои руки, крошечный мальчик дотронулся до холодной, лежащей на щеке слезинки. Младенец улыбнулся мне, а я заметила, что давно улыбаюсь и уже целую минуту рассказываю его матери о своих злоключениях, о своих неудачах, о своём желании стать на стене собора статуей, чтобы быть в прекрасном окружении и самой быть прекрасной, а она кивает на подножие холма и отвечает, что я должна быть там, с людьми внизу, что искусство не должно окаменеть, просто надо воспитывать в себе свойства камня – ведь стоит же готика, не глядит, какие глупости с ней связывают!

Странно, я совсем не помню, на каком языке мы общались, такое было лишь однажды – когда я втюрилась в учителя-американца и открыла в себе способность понимать то, чего не знаю. Я слушала сердцем. Мадонна облекла в звук мои давние мысли – если прислушиваться к красоте, обязательно услышишь, а услышав, непременно поймёшь, и когда поймёшь – заговоришь на её языке, чтобы сказать то, для чего родилась на свет. Этот путь уже пройден, осталось самое тяжёлое – отставать своё право голоса и не поддаваться тем, кто рычит и визжит, объявив звериный лай модной поэзией.

Слова текли сквозь меня, а я глядела по сторонам, замечая, что хоровод музыкантов сменила процессия диковинных животных, - самые большие из них напоминали безобразно увеличенных насекомых, а маленькие состояли в родстве с горгульями, и до чего же настоящими, до чего живыми они были!

Я передала Мадонне младенца и надела очки, чтобы получше разглядеть зверей, разобраться, из чего они сделаны, кто или что ими кукловодит.... Мне даже не пришлось искать ниточки, палочки, провода – влажные глаза, желтоватые зубы, сухая чешуя красноречиво свидетельствовали о происхождении чудо-существ. Не родился ещё такой кукольник....

Стоило произнести это вслух, как воздух воспламенился от несогласного взгляда – Дева Мария смотрела на меня с вершины ворот и качала головой. Я прислушалась к себе и обнаружила, что существование мифических животных кажется мне естественным. Я бы больше удивилась, если бы он оказались ненастоящими. А почему я не удивлена сидящей на стене Мадонной? Почему не опасаюсь за младенца?

Потому что с неба, из-за облаков, прозвенели блестящие молодые часы, и вся площадная толпа принялась карабкаться на собор, занимая свои места. Яркие краски окаменели, и лицо Мадонны снова стало твёрдым.

О фотоаппарате я вспомнила только утром. Сняла город. Когда дошла до старых часов, оказалось, что они показывают 0.15 – время моего рождения. Продавец говорит, они не пошли, просто стрелки сдвинулись. Это означает, что кто-то 15 минут побыл в полуночи. 15 минут в Космосе. 15 минут в Красоте.

← Вернуться к списку