Конкурс "Наследника"

«Выдь, бывало, в тамбур, как на Волгу…»

Виктория Лёвина. Майское утро.

 

Илья Александров

***

 

По-школьному быстро собраться,

послушно заправить кровать.

С надеждой вовек распрощаться

Гагариным, лётчиком стать.

Покинув родную жилплощадь

двором, переулком пройти

и встретить (что может быть проще?)

колонку с водой по пути.

И тешиться этим сиротством,

и двоешной этой весной

всё думать: «Когда же польётся?»

в какой-нибудь год нулевой.

 

***                                        Л.К.

 

Хочешь знать о мелодиях детства?

Я Бетховена очень любил.

За отсутствие лжи и кокетства,

Просто так и за молодость сил.

И когда (раньше так говорили)

Я тихонечко плёнку включал,

Мне казалось, что трубы трубили

И Бетховен из гроба вставал.

Так шагал, что морская пучина

Бушевала. Качался сервант

Лишь по клавишам бил клавесина:

«Людвиг Ван, Людвиг Ван, Людвиг Ван»

А в стране не хватает овсянки.

Быстро тонут надежд корабли.

Час не ровен – у мэрии танки.

И нулём обрастают рубли.

И отчаянный классик мой верный

Всё играет, не может молчать.

Потому и не страшно, наверное.

Да родная «Симфония пять».

 

***

 

Троллейбус заденет рогами

Сирень на бульваре Тверском.

Теснятся дома номерами,

Ларек повернулся торцом.

Сквозь арку – и тихой разлукой

Пахнёт, оглядишься едва…

В то время, - как водкой и щукой –

Весной угощает Москва,

Шатаешься, малый с приветом,

Жизнь пишешь с пустого листа,

И кончиться ль песенка эта,

Начнётся ли музыка та,

Тот старый мотив безнадёжный,

Где роза нужна соловью?

И форточки скрип осторожный

Потерянность лечит мою.

Поймешь без цитат и нотаций,

Найдя паутинную нить,

Меж веток душистой акации,

Что совестно жизнь не прожить.

Что стыдно всё это оставить,

Разбить, потерять, не сберечь,

И стоит – ни взять, ни прибавить, -

Игра больше свеч, больше свеч.

 

 

***

 

Мы проснёмся с ветродуем,

К променаду подойдём.

Смелость севера почуем,

Свежесть Балтики вдохнем.

 

У потерянных причалов

Раздается чаек клик,

На скамейке либералов

Хает в трениках старик.

 

Слышишь, будто барабанит,

Море грозное шумит?

Хореически буянит,

Что-то важное сулит?

 

Кинь монетку – аверс, реверс,

Ляжет на морское дно

И судьбой янтарный север

Выйдет нам? Не всё равно…

 

И откроет небо тайну

Через волны, вал, набег,

Что не встретился случайно

С человеком человек.

 

***

 

В провинциальном, постсоветском

Старинном городе моём

Метель всю ночь рабочий энский

Родной форсирует район.

 

Переживи кромешный холод,

В подушке белой утони,

Не спится, - из окна на город

Гляди под тканью простыни.

 

Ты здесь бывал. Предельно чутко

Дух всех проталин ощущал.

Бежит последняя маршрутка

Вдоль улиц с надписью «вокзал».

 

Домчится на благих порывах

И будет свет, перрон, возня,

И кто-нибудь из пассажиров

Окликнет, может быть, меня.

 

И эр-жэ-дэшный яркий лэйбл -

В отчизне тысячи таких-

Зовет куда-то, где ты не был

Подсветкой красной букв косых.

 

Тебе в подобный беспокойный

Миг остаётся просто так

Глядеть на снег сквозь блеск стекольный,

Да гнать лирический сквозняк.

 

И возле штор трясти за плечи

Ночей музыку городских,

И чистой радоваться встрече,

Не отходя от мест родных.

 

ЛЮТЕРАНСКОЕ КЛАДБИЩЕ

\                                                      Я на прогулке похороны встретил

                                                     Близ протестантской кирки в воскресенье.

                                                                                           О.Мандельштам.

 

Здесь высокое племя господ

Возлежит, и Смоленка течёт,

Благородную кость омывает.

Бултыхает старинной водой

Замерзает студёно порой.

Здесь немецкая речь обитает

 

Занесённая волей судеб

В, одиночеством скованный, склеп.

Если ворон прокаркает хамски

О свершении новой беды

Будь спокоен (и можно на «ты»):

Этот ворон не наш – лютеранский.

 

Не одна послужная плита

Чужеродной тоски правота

Прорастает холмом без ограды.

Говорит: мол, что хочешь проси,

Лишь грассируй, глаголов вкуси

Словно рейнскую кисть винограда.

 

И последних скупых похорон

С четырех наступает сторон

Торжество и общины молчанье…

И единственный скромно блестит

Нержавейкой (советский гранит)

Кенотаф - перестройки преданье…

 

 

***                                                      Б.В.

 

Мимо Лавры шагом до простой

Шаткой - валкой ивы невпопад,

У которой снег лежит густой,

Словно веки вечные назад.

 

Подойдём к лоточникам, у них

Безделушки, серьги, дешевняк.

Год за два, а ветер за троих

Рвёт слюду столешную, чудак.

 

Всё бы в радость – лютики-цветы,

Да зима-дерюга бьёт взашей,

Потому прижмусь для теплоты

Холодком щеки к щеке твоей.

 

Мельтешат маршрутки по шоссе.

Птицею душа в пуховике,

А по всей закатной полосе

Ходит-бродит юность налегке.

 

 

 

***

 

В вагоне, где окошки сальные

считали молча остановки,

где воцарились коммунальные,

порядки, нравы, установки

 

толпились школьники с "Каскадами",

тем славя русский велопром,

сидели дачницы с рассадами,

заставив кладью всё кругом.

 

И в этом хаосе, слиянии

привычных споров, дрязг дорог

одна лишь ты была молчанием

и тонкой строчкой между строк.

 

Была, как книга не открытая,

песчаный берег без следа,

как будто облаком забытая,

как будто раз и навсегда...

 

***

 

Сотни раз родные я пенаты

Электричкой синей покидал.

Механизм дверной молодцеватый

Сам себя учтиво закрывал.

 

Как садился - крышею вокзальной

Город уходил за небеса

И романсом преданным, прощальным

Лабухи терзали голоса

 

Канифольным, старым, довоенным

Под баян, во здравие мехов,

И червонец падал вожделенный

В холщевую сумку, как улов.

 

Выдь, бывало, в тамбур, как на Волгу -

Стон колёс раздастся в пустоте

И плывут за окнами подолгу

Косогоры, пашни, нивы те,

 

По которым часто из столицы

Богомольный иноков народ

К Троице и Сергию молиться

Проходил, как сонмище бород.

 

Трафарет гласил: «Не прислоняться»,

Прислонишься – оторопь берёт:

Продолжает молча продолжаться

Нескончаем, долог крестный ход.

 

И, наверно, при таком раскладе

Человек всего лишь птаха, мышь…

…И внимаешь лабухов руладе,

И по жизни в тамбуре стоишь.

 

ПЕТЕРБУРГСКИЕ СТРОФЫ

1

А пузатый Исаакий боялся от нас уходить

Тяжеленною поступью мчался за нами и мчался

Но, споткнувшись о волны Фонтанки, охваченный фарсом,

Он до крови разбил ослабевших колон малахит.

 

2

И стучался Тирессий о стену морщинистым лбом:

Ты хоть тресни, а рок непременно возьмёт и свершится

Мне продула тоска петербургских ветров поясницу -

Это будет почище, чем древних трагедий конон.

 

3

Поднимались абстрактно ступени холодной воды

В постоянной прогрессии злого осеннего спора

На чахоточных зданий в химерах резные фронтоны…

И вопрос возникает, остался ли воздух простым!?

 

Об авторе: Александров Илья Алексеевич. Родился 4 июня 1991 года в городе Загорске (ныне – Сергиев Посад), Московской области. В 2008 году поступил в Литературный институт имени А.М.Горького. Писать стихи начал в детстве. Стихи публиковались в периодических изданиях России и Украины.

Впервые опубликовано в журнале "МОЛОКО"

 

← Вернуться к списку