Конкурс "Наследника"

Девушка не жена, жена – не девушка

Как-то встретился в школьном учебнике по истории средневековья интересный факт: красота рыцарского служения «Даме сердца» (имеется в виду невеста) парадоксально превращалась в зверское избиение этой самой Дамы после свадьбы. Вплоть до членовредительства. С чем это связано? С тем ли, что Дама сердца превращалась из объекта платонической любви в объект любви чувственной? С тем ли, что образ Прекрасной Дамы в рыцарской культуре – аллюзия с Девой Марией? Но после свадьбы дева перестает существовать. Вместо нее появляется женщина.

Так или иначе, контраст имел место быть. Не меньшей силы контраст в описании девушек и жен и в книгах Н.В. Гоголя. Чтобы избежать голословности, стоит пролистать, к примеру, сборники «Вечера на хуторе близ Диканьки», затем «Миргород», и, в заключение, «Выбранные места из переписки с друзьями» (см. таблица).

 

Гоголевские девушки	Contra		Гоголевские жены
Трудно рассказать, что выражало лицо чудной девушки: и суровость в нем была видна, и сквозь суровость какая-то издевка над смутившимся кузнецом, и едва заметная краска досады тонко разливалась по лицу; и все это так смешалось и так было неизобразимо хорошо, что расцеловать ее миллион раз – вот все, что можно было сделать тогда наилучшего…(«Ночь перед Рождеством»)		Кумова жена была такого рода сокровище, каких немало на белом свете. Так же как и ее муж, она почти никогда не сидела дома и почти весь день пресмыкалась у кумушек и зажиточных старух, хвалила и ела с большим аппетитом и дралась только по утрам со своим мужем, потому что только в это время и видела его иногда… Кум, несмотря на всегдашнее хладнокровие, не любил уступать ей и оттого почти всегда уходил из дому с фонарями под обоими глазами, а дорогая половина, охая, плелась рассказывать старушкам о бесчинстве своего мужа и о претерпенных ею побоях («Ночь перед Рождеством»)
Дивилися гости белому лицу пани Катерины, черным, как немецкий бархат, бровям, нарядной сукне, и исподнице из голубого полутабенеку…(«Страшная месть»)
глупая барышня, за которую сватали Ивана Федоровича Шпоньку – Марья Григорьевна
Тетушка Ваилиса Кашпоровна в это время имела лет около 50. Замужем она никогда не была и обыкновенно говорила, что жизнь девическая для нее дороже всего. Впрочем, сколько мне помнится, никто и не сватал ее. Это происходило оттого, что все мужчины чувствовали при ней какую-то робость и никак не имели духу сделать ей признание («Иван Федорович Шпонька и его тетушка»)
		Агафья Федосеевна не была ни родственницей, ни свояченицей, ни даже кумой Ивана Никифоровича. … Она отбирала ключи и весь дом брала на свои руки. … Агафья Федосеевна носила на голове чепец, три бородавки на носу и кофейный капот с желтенькими цветами. … Она сплетничала, и ела вареные юураки по утрам, и отлично хорошо ругалась, - и при всех этих разнообразных занятиях лицо ее ни на минуту не изменяло своего выражения, что обыкновенно могут показывать одни только женщины («Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)
Он поднял глаза и уидел стоявшую у окна красавицу, какой еще не видывал отроду: черноглазую и белую, как снег, озаренный утренним румянцем солнца. Она смеялась от всей души, и смех придавал сверкающую силу ее ослепительной красоте. Та была прелестная, ветреная девушка; это была красавица – женщина во всей развившейся красе своей. … Грудь, шея и плечи заключились в те прекрасные границы, которые назначены внешне развившейся красоте… Как нивелика была ее бледность, но она не помрачила чудесной красы ее; напротив, казалось, как будто придала ей что-то стремительное, неотразимо победоносное  («Тарас Бульба»)		…она была жалка, как всякая женщина того удалого века. Она миг только жила любовью, только в первую горячку страсти, … - и уже суровый прельститель ее покидал ее для сабли, для товарищей, для бражничества. … Она терпела омкорбления, даже побои; она видела из милости только оказываемые ласки, она была какое-то странное существо в этом сборище безженных рыцарей… («стара» - так он обыкновенно называл жену свою) («Тарас Бульба»)
		Пульхерия Ивановна была несколько серьезна, почти никогда не смеялась; но на лице и в глазах ее было написано столько доброты, столько готовности угостить вас всем, что было у них лучшего, что вы, верно, нашли бы улыбку уже чересчур приторною для ее доброго лица (Старосветские помещики)
…на возу сидела хорошенькая дочка с круглым личиком, с черными бровями, ровными дугами поднявшимися над светлыми карими глазами, с беспечно улыбавшимися розовыми губками… и хорошенькие глазки беспрестанно бегали с одного предмета на другой («Сорочинская ярмарка»)		Неугомонная супруга… И она тут же сидела на высоте воза, в нарядной шерстяной зеленой кофте… и в ситцевом цветном очипке, придававшем какую-то особенную важность ее красному, полному лицу, по которому проскальзывало что-то такое неприятное, столь дико, что каждый тотчас спешил перенести встревоженный взгляд свой… («Сорочинская ярмарка»)
… у старого Коржа была дочка-красавца, какую я думаю, вряд ли доставалось вам видывать… полненькие щеки казачки были свежи и ярки, как мак самого тонкого розового цвета, когда, умывшись божьею росою, горит он, распрямляет листики и охорашивается перед только что поднявшимся солнышком… Эх, не доведи Господь возглашать мне больше на крылосе аллилуйя, если бы, вот тут же, не расцеловал ее, несмотря на то, что седь пробирается по всему старому лесу, покрывающему мою макушку… («Вечер накануне Ивана Купалы»)		Но прежней Пидорки уже узнать нельзя было. Ни румянца, ни усмешки: изныла, исчахла, выплакались ясные очи. («Вечер накануне Ивана Купалы»)

 

Есть и еще один, едва мелькнувший, но очень важный женский образ – жена пасичника Рудого Панько: «Старуха моя, с которой живу уже тридцать лет вместе, грамоте сроду не училась; нечего и греха таить. Вот замечаю я, что она пирожки печет на какой-то бумаге… Посмотрел как-то на сподку пирожка, смотрю: писаные слова. Как будто сердце у меня заныло, прихожу к столику - тетрадки и половины нет!. … Что прикажешь делать? на старости лет не подраться же!» Не этого ли боялся Гоголь в личной своей судьбе – непонимающей жены?

К.М. Мочульский (1892 – 1948 гг.), один из авторитетных исследователей биографии и творчества Николая Яновского, ставит ему неутешительный диагноз: «До самой смерти Гоголь не знал любви, этого, по его словам, первого блага на свете». Если вчитаться в образы гоголевских жен и вдов, пожалуй, можно и подписаться под диагнозом уважаемого биографа. В самом деле, Солоха – вдова, ведьма, жена кума Чуба – драчунья и приживалка, Василиса Кашпоровна – властная «самодура», Пульхерия Иванова – добродушная приземистая барыня с ограниченным кругозором и приторным лицом…

Но, помимо прочего, встречаем у Н.В. Гоголя и такие «бриллианты», как Оксана, Катерина, Параска, Пидорка и др. (см. таблицу). Может ли написать такие строки человек, не любящий девичьей красоты?! Для утонченных женоненавистника или мужелюбца характерно, как правило, игнорирование женских образов в творчестве. К примеру, можно ли встретить такой образ у Аристотеля? А у Платона? Или у Ницше?

Гоголь неимоверным усилием воли удерживал себя от любви к женщине. Он писал влюбленному Данилевскому: «очень понимаю и чувствую состояние души твоей, хотя самому, благодаря судьбу, не удалось испытать. Я потому говорю, благодаря, что это пламя меня бы превратило в прах в одно мгновение».

Н.В. Гоголь советовался об уходе в монастырь с оптинским старцем Макарием (Ивановым), и некоторые связывают особенности гоголевских женщин с его монашескими интенциями. Он писал графу А.П. Толстому: «Нет выше звания как монашеское, и да сподобит нас Бог надеть когда-нибудь ризу чернеца, так желанную душе моей, о которой уже и помышленье мне в радость. Но без зова Божьего это не сделать…» Оттого ли Гоголь не полюбил ни одну женщину как жену?!

Некоторые, особо резвые исследователи, пытаются упаковать сознание Гоголя в тару фрейдизма. Тогда и все творчество его формально укладывается в два инстинкта: эрос и танатос. И шинель становится эротической фантазией Акакия Акакиевича, и образ покаявшейся проститутки отдает «душком»… Так ли это?!

В произведениях Н.В. Гоголя не описано практически ни одной счастливой полноценной семьи. Одним из немногих исключений являются Вакула и Оксана из «Ночи перед Рождеством»:

«Проезжал через Диканьку блаженной памяти архиерей, хвалил место, на котором стоит село, и, проезжая по улице, остановился перед новою хатою.

- А чья это такая размалеванная хата? – спросил преосвященный у стоявшей близ дверей красивой женщины с дитятей на руках.

- Кузнеца Вакулы, - сказала ему, кланяясь, Оксана, потому что это именно была она».

Залогом их семейного счастья явилось, в первую очередь, то, что молодые были друг другу «по сердцу» (Вакула неоднократно показывает свою любовь к Оксане, а Оксана, в итоге, соглашается пойти за него замуж «и без черевиков»), а также родительское благословение (несмотря на все препятствия, Чуб говорит Вакуле: «Добре!  присылай сватов!»), Венчание и принесенное кузнецом церковное покаяние.

«Поздний» Гоголь, впрочем, вообще «простил» жену и реабилитировал ее честное имя в «Выбранных местах из переписки с друзьями».

Аксентий Иванов Поприщин, где-то между днем и ночью 86 мартобря сделал интересное открытие: «О, это коварное существо – женщина! Я теперь только постигнул, что такое женщина. До сих пор никто не еще не узнал, в кого она влюблена. Я первый открыл это. Женщина влюблена в черта. … Физики пишут глупости, что она то и то, - она любит только одного черта… и она выйдет за него. Выйдет». Поприщин, конечно, сумасшедший, но женщина есть женщина. Да и Солоха, помнится, благосклонно относилась к ухаживаниям хвостатого друга…

Неужели нет спасения от становления женщиной, этаким «чертом в юбке»?! Но ведь если девушка не станет женщиной, женой, то не станет и матерью. Пожалуй, идеальный вариант перехода из одного состояния в другое – чудесный. Так, к примеру, случилось в семье самого Гоголя: «Когда будущий отец писателя, Василий Афанасьевич, ездил на богомолье к одной из самых почитаемых на Руси чудотворных икон Божией Матери Ахтырской (обретена 2 июля 1739 года, в настоящее время находится в США), во сне ему явилась Царица Небесная и указала на дитя, сидевшее на полу у Ее ног: «…Вот твоя жена». Через некоторое время в грудном младенце, дочери соседей по имению Косяровских, он вдруг, застыв от изумления, узнает те самые черты ребенка, которые показали ему в сне. Спустя тринадцать лет, на протяжении которых Василий Афанасьевич не перестает следить за своей суженой, видение еще раз повторяется, и он просит руки девушки. …»

Но далеко не всем является Божья Матерь. И что получается?! Пока ты девушка, ты - «серденько, красавица, голубко, ясноокая, рыбка, ожерелье, красна калиночка», а потом – «дьявол, столетняя ведьма, бельмо в глазу», да «черт-баба» Ну, в лучшем случае, – «кофейник в чепчике» (матушка Григория Григорьевича Сторченка из «Ивана Федоровича Шпоньки и его тетушки»). Девушка не жена, жена не девушка…. Но Николай Васильевич не был бы Николаем Васильевичем, если бы не указал лекарство от болезни со странным названием: «женщина».

Девство – вот истинная красота для сознания человека стремящегося стать монахом… Однако девушки Гоголя красивы, но не всегда добры: Оксана-девушка - гордая, самовлюбленная (Оксана-жена – иная, «красивая женщина с дитятей на руках», кланяющаяся архиерею). Красавица-ведьма, очаровавшая Фому Брута, - без комментариев. Прекрасная панночка – утопленница, а о мертвых, как говорится, либо хорошо, либо ничего. Красавица-полька, заменившая русскому казаку Отечество – «… с развязностью дитяти, которою отличаются ветреные полячки…».

Как скореллировать величины «девство» и «женственность»? На данный вопрос посредством несложных логических операций можно предложить следующие (а и б, или только а, или только б, ни а, ни б) варианты ответов:

- вместе с девством человек теряет и красоту;

- девственность всегда красива, женственность – никогда;

- по-настоящему красивой может быть только женщина, ибо ее предназначение – деторождение. Девство не дает раскрыться красоте;

- что девушки, что жены – все одно – «Господи Боже мой… И так много всякой дряни на свете, а ты еще и жинок наплодил!».

Но проблема, поднятая Гоголем, еще глубже, чем кажется. Какая красота имеется в виду? Как связана красота духовная и красота телесная? Те же логические операции выдают «на гора» следующие результаты:

- «в красивом теле красивый дух»;

- «урод моральный и физический»;

- «обложка красивая, а внутри – осетрина не первой свежести»;

- «телесная красота – «скоромимоходяща», духовная - вечна».

Именно на последнем варианте и останавливается духовидец-Гоголь. Конечно, лучше быть честным министром, чем подлым дворником, и гоголевская Оксана с дитятей на руках не уступает «Мадонне» Рафаэля… Есть и еще примеры. Пульхерия Александровна Раскольникова – вдова. Однако, красивая, «… и к тому же она казалась гораздо моложе своих лет, что бывает почти всегда с женщинами, сохранившими ясность духа, свежесть впечатлений и честный жар сердца до старости. … сохранить все это есть единственное средство не потерять красоты своей даже в старости…».

Вот тот рецепт красоты – целостной, идеальной, настоящей – который работает. Почему именно гоголевский? Потому что он, как человек целомудренный, смог оценить женскую красоту без страстной привязанности, без мужского кокетства или ехидства.

Красота внешняя + красота внутренняя = идеал. Пожалуй, нет у Гоголя ни одной яркой уродливой, но доброй женщины или девушки.

Н.В. Гоголь в одном из личных писем обращается к жене только что назначенного губернатора: «…Клянусь, женщины гораздо лучше нас, мужчин. В них больше великодушия, больше отважности на все благородное… Клянусь, женщины у нас очнуться прежде мужчин, благородно попрекнут нас, благородно хлестнут и погонят нас бичом стыда и совести, как глупое стадо баранов…»

Или вот еще: «Нигде я не вижу мужа. Пусть же бессильная женщина ему о том напомнит! Стало так теперь все чудно, что жена же должна повелеть мужу, дабы он был ее глава и повелитель». 1846 год. Сейчас – 2007. А мысль актуальна, как никогда. Окинем беглым взглядом женские образы в современной литературе: «дозорная» Светлана Сергея Лукьяненко - Великая Волшебница, а муж, маг Антон Городецкий, определен ей в помощники то ли судьбой то ли инквизицией, но, в любом случае, все с ног на голову. В минаевском «Духless-е», повести о ненастоящем человеке, пожалуй, все-таки есть один настоящий, по крайней мере, набросок настоящего – Юлия. Женщина. В «EMPIRE  V» у Виктора Пелевина Гера – новая Иштар, богиня «баблоса» - жизненной силы людей. Впрочем, эта тема требует не беглого взгляда, но пристального аналитического разглядывания.

Пока же мужчина, в лучшем случае, равноправен, в худшем - иерархически уступает женщине в выполнении вселенских задач, наименьшая из которых – просто быть хорошим человеком. Женщина – глава, мужчина - правая рука. Ребята, может не надо так, а?!

 

Екатерина Канайкина

 

Конкурсная работа 2010 года

← Вернуться к списку