Конкурс "Наследника"

Неповторимая Купина

Денис Секамов

 

 

Автор о себе: Родился в 1983 году в Москве. В 2006 году закончил философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Стихи пишу с детских лет. Посещал поэтический семинар Валентина Сорокина на Высших Литературных Курсах Литературного института А. М. Горького. С благодарностью вспоминаю каждый семинар этого большого русского поэта. Свои стихи высоко не оцениваю, можно и лучше!

                                                              

 

 

«Прощай, радость, жизнь моя…»

                                              Из русской народной песни.

Неподотчетность

 

Бренность мира. Вечность преступленья.

Города, заводы, провода…

Сытые – обрюзгшие от лени,

Нищие – голодные всегда.

 

Есть ли в мире, что неподотчетно?

Если есть – внезапно промелькнув!

Лишь монах, перебирая четки,

Да ребенок, от игры заснув.

 

Рябина и сирень

                                      А. Б.-Ен. посвящается

Как не знают друг друга

Гроздья сирени и кисти рябины,

Но без них не представить пейзаж

Среднерусский –

                    широкий, равнинный такой –,

Так и мы не узнаем о нас

Ни капли, не то что до половины,

Хоть легко докоснуться

И нежно погладить рукой.

 

Когда ты расцветаешь,

И, цвет свой душисто раскинув, –

Над оградами сел

В огородах глухих деревень,

Сок мой дремлет кровавый

В древесных суставах,

Рябиновых спинах.

Торжество бытия для тебя –

Для меня предрассветная темь.

 

Я так поздно обрел

Осознание предназначенья –

Только осень холодная

Дует, хлестает меня по лицу!

Видишь красный горох,

Что пожух в избяных и

Заборовых щельях –

Это я не успел дотянуться

Душой до тебя и поник –

И распялся, подобно Христу…

 

В поезде

 

Бытие – прекрасно, мир – суров,

Вера – непроявленная пленка.

В мыслях вроде ко всему готов,

А в душе – как мутная затонка.

 

В деревнях таинственных, как сон,

Ивы гнутся к водам сиротливо.

Мчится поезд. Где-то за окном –

Память, детство…

                        на столе бутылка пива.

 

Пусть стоит. Я в мыслях отдохну.

Пусть шумят, подвыпивши, соседи!

А потом я все-таки «махну»!

Все-таки не скоро мы приедем…

 

Ночью перед грозой (по стопам Гесиода)

                                                    

                                               Я ветвь меньшая от ствола России…

                                                                                 Арсений Тарковский, 1960 г.

 

Так тоскует вода о звездах, посыпавших с неба –

Только листья шумят, да нет отраженья во тьме!

Облака разделяют двух богов – Гею, Эреба,

Лишь весталки в полях мотыльковое жгут серебро...

 

А вдали силуэт перекошенных набок избушек,

Лишь Гефест электричеством греет в них пару окон...

С шумом золото звезд опрокинулось счастьем в деревню –

Только кокон из туч подушкой поймал его

                                           в клубьев полночный затон.

 

Я бы слышал их свист, я бы с ветром ловил их дыханье –

Чудный голос небес мне бы весть из галактик донес.

Только Гея не в духе – и в ссоре с мужем Эребом,

Тем, который все глуше Зевса сзывает на кроны берез...

 

О, разлучница ночь! в полях невозможной России

Всё сильнее мне душу стесняет, твой сжигает Эрот.

Расписные избушки, поля – и вдали кресты вековые,

И, конечно же, люди, молитвами чьими из хаоса

                                                                    ствол России возрос...

 

Деревня

 

Я деревню люблю всей душой,

Хоть и в городе шумном родился.

Хоть и часто казался чужой –

Я в деревне России учился!

 

У разрушенных старых церквей,

В земляничных лугах и оврагах.

На полях – (без комбайнов и жней),

Я впивал ее томную брагу.

 

Русь! в просторной крестьянской избе –

Печки-лавочки, много кроватей.

Я порою мечтал о себе,

Как шагаю Есениным к хате.

 

Я по далям печальным сличал,

Что в полотнах видал Левитана.

И дышало Начало начал,

Эта смутная, русская рана!

 

***

 

Мир электричеством богат,

В потоке мчится информаций –

А я избе крестьянской рад,

С березой лезу целоваться!

 

Ну, что ж! Пускай я городской,

Ведь как-никак, а тоже – русский…

Могучей этой красотой

Условностей оковы рвутся…

 

Береза, дом – поля, поля…

Фигурка велосипедиста

По кромке движется. Земля

Неплодородна и комлиста.

 

Господь! я здесь перед Тобой

Как на ладони грешной мира!

Хоть с исковерканной судьбой,

Хоть знаю: родина гонима…

 

Ощущение России

 

Сошлись в одно – и чувства и мечты,

Но только мыслей нет на самом деле.

Там за окном – бегут дома, кресты,

В вагоне я – в невзрачном этом теле…

 

О, почему, как сон, все города,

Проносятся, твои, о Русь, деревни!?

В ответ во мне зияет пустота

Какой-то мутной, сутолокой древней…

 

Я с миром всем в одно соединен,

Я приручен, к нему пришит, привязан.

Так почему же чуждый мира звон –

Не мой как будто, будто мне навязан?!

 

Твои, о Русь, люблю я облака,

Что натекают в мраке неба синем.

Люблю я церкви, дальние стога –

Но все ж во мне как будто странный иней!

 

О, мой мертвец! прошу тебя, очнись!

Кричу я: "Или, лама самахвани!"

Гляжу я чрез окно куда-то ввысь –

Моя страна богата мертвецами…

 

***

 

Как сходит мгла туманной поволоки

Над тишиной предутренних полей,

Так все сойдут предательства и склоки,

Что застят взгляд твоих – о, Русь! – очей.

 

Их не было. Так солнце исчезает,

Когда нагрянет бездна черных туч.

Но дождь пройдет. И вот опять крепчают

Лучи сквозь мрак небес, хоть он могуч.

 

И вновь кресты твоих церквей блистают,

И шлют в равнину поймой благовесть.

И вновь бредет за тучей черный Каин,

Что не сумел предательства довесть.

 

Так я с холма на сон взираю голый

Твоих – о, Русь! – печальных деревень.

Но чую в этой сутолоке новый,

Послераскатный звон твоих церквей…

 

 

Снег

 

Вновь думами исполнено чело,

Вновь я бреду сквозь снега поволоку.

Вчера как будто горы намело –

И я иду, как прежде, одинокий.

 

А город спит – и снега тишина

Как будто говорит: «Не ты последний!»

Изваяна из камня, причтена

Вся городская твердь к небесной тверди.

 

Снег так скрипит, как будто бы чужда

Ему людская явь – прохожий, транспорт.

Он будто хочет вечность отражать,

А не последствия урбанизаций!

 

И я иду – снег подо мной скрипит,

За Яузой мерцает Спас-Андроник.

Белее дня, в ночи светлей вершин,

Тех, коими Кавказ в ночи уронен!

 

Философ

 

                            А. Ю. Ашекрову

 

В троллейбусе сквозь снег философ едет,

Уставших дум плоть выспренно несет.

А город за окном тосклив и бредит

Сквозь снега ворох, сквозь водоворот.

 

Сомнениям поверил он мечтанья,

Что человечество лелеяло во тьме.

Его душа – как будто поле брани,

И вся – как снег, и вся – в самой себе!

 

Он упреждает каждое движенье,

Что жадный разум незаконно шлет.

А рядом бабка с внуком ест печенье,

Им дела нет: в его душе – полет!

 

И эта общая, невидимая вязкость

Переполняет мирозданья плен.

О, если бы с очей сорвать повязку!

Троллейбус едет сквозь московский снег…

 

Господи, даруй!

 

Господи! Даруй любовь мне зрети!

Господи! Мои старанья виждь!

Нет! Так просто чтобы умереть мне,

Не могу, коль ты мне не простишь!

 

Нет! Еще в душе не отмечталось

То, что в моей жизни не сбылось!

Пусть томит постыдная усталость

И живу как будто «на авось»!

 

Я своим сомнениям не верю,

Хоть во мне растет такая мгла!

Это просто сквозь сомненья двери

Мне метель отчаянье намела…

 

Но своей Голгофы не отрину

И своих отцов не отрекусь!

Бедная, красивая Марина,

Ты ушла. Я с вами остаюсь!

 

 

Батюшка

 

                      Протоирею о. Александру Кузину

 

Тот батюшка не просто горлопан,

Что фарисейства соль щепоткой гложет.

В его очах порою хулиган,

Порою Бог, порой философ тоже.

 

Он прям, как дар Руси, иконостас,

Что устремлен червленой позолотой.

Он крепок так, как будто кроткий Спас,

И лицемерью не дает он квоты.

 

К нему придешь – разорван, расточен,

И думаешь: «Скорее Бог прибрал бы!»,

Но скажет слово – ты уж научен,

И расползлись лихих сомнений крабы.

 

Наверно, Петр-апостол был таков,

Недаром говорят: христианства камень!

Желаю вам – без всяких дураков! –

Стоять таким же в нашем русском храме!

 

Царь поэтов

 

                  Поэту В. В. Сорокину

 

Он мятежный, гордый, как орел,

В нем сошлась как будто прежних сила.

Он вобрал поэтов ореол,

Чья судьба, что Русь, неповторима.

 

На него ты смотришь – грозный царь,

Чья душа для битвы бурь открыта!

Он вошел – и тут же киноварь

Враз уйдет в дырявое корыто.

 

Над тобой тугие небеса,

Как для сына, тучи раздвигают:

«На, пари! Чтоб смелые глаза

Образец твоей души познали!»

 

Ты несешь печаль былых годов,

Боль несешь безвременно ушедших.

«Где твой меч?!» - ты повторяешь вновь,

Чтобы Слово закалялось крепче!

 

Предательнице

 

Я сказал тебе: «Сорвемся мы

Со скалы в овраг судьбы мятежной?!»

Ты сказала: «Это полбеды,

Пусть скала при этом будет снежной!»

 

Я сказал: «Конечно, хорошо!

Даже лучше так для нас обоих!»

«Да! – сказала ты. – И вот еще,

Прежде лучше б съездить нам на море!»

 

Я сказал: «Любимая, прости!

Разве время нам для развлечений?!»

Но потом сказал: «Все глупости!

Раньше, позже – в этом ли значенье?»

 

Мы приехали – песчаный, жаркий пляж,

Твои груди, влажный рот, купальник.

Ты сказала: «В этом – смысл наш!».

Я подумал: «Вот, опять наврали…».

 

А потом, когда пошел нырять

Я в пучину с трубкою и маской,

Оказалось, что не устоять

Перед чьей-то ветреною лаской.

 

Вынырнул – и сразу все сказал:

«Не нужны твой влажный рот и груди!»,

И пошел скорее на вокзал.

Ты сказала: «Странные причуды!»

 

 

Конкурсная работа 2010 года

← Вернуться к списку