Конкурс "Наследника"

В поисках Дома

 

* * *

…Береги этот дом. Но тебя увели

Километры и мили несуженой воли.

Береги… И ложатся до края земли

Километры, снега и великие боли…

По чужим берегам на чужие снега.

Закрутило, да так, что не выйти из круга.

Ох ты, буря моя, ледяная пурга,

Запоздалая вьюга, последняя вьюга.

Если знаешь завет, то не знаешь ключа,

Если ключ при себе – то замка не отыщешь.

К нам когда-то ногой не ступала печаль,

А сегодня остались одни пепелища.

Ты зайди в этот дом, благо, дверь без замка.

И отведай вина из хрустального кубка.

Почему эта боль так была далека?

На столе, как на сердце, осталась зарубка.

Потерялась сума. И найдешь ли ума,

Чтобы кланяться в ноги непройденным землям?

Но встают терема – и приходит зима,

И мы видим большое – да малому внемлем.

На незнаемом поле полынной земли

Очарован звездой – но неведомо имя.

Мы с тобою когда-то из Дома ушли,

А обратно, наверно, вернемся другими.

Будем жить и тужить до последних времен,

То, что знать не дано, даже им непонятно.

Мы давно отреклись от племен и имен,

Мы приходим случайно, и нет нам возврата.

 

* * *

Сюда возвратишься по вечеру, по темноте,

Пройдешь по тропинке, свои же калеча следы.

До боли студеной в висках далеко до воды,

И дом далеко, и не надо гореть на кресте

За этот сосновый, соленый, невысохший снег,

За слезные заводи белых подтаявших рук,

За плеть лебединую синих забывшихся рек…

Не надо терпеть, ты уже не придешь сюда, друг.

А надо прийти, и воды принести, и в следы

Налить помутневшей и брату оставить испить.

Ведь столько идти – до людей, до воды, до беды,

И так далеко, что, наверное, нам не дожить.

 

***

1.

На Итаке прохладнее ночи и тени короче

И теплее оливковый сумрак (О остров! О дом!

Но судьба беспощадна к идущим от берега…). Впрочем,    

Я совсем не о том, Одиссей, я совсем не о том.

Да и дело не в том, что слагают ненужную сагу,                             

Что ослепший Гомер обрывает ладонью струну,

И по-птичьи поет, и глотает соленую влагу,

И твердит про весну, а выходит опять про войну.

Обернешься некстати и вспомнишь в каком-то бараке

До озноба любимый, но всеми оставленный дом.

Только я об Итаке, Улисс, я опять об Итаке,

Я сбиваюсь со строк, я уже не могу о другом.

Я не знаю, как будет: закружится ветер на станах,       

Или боги обманут, а сам не сумеешь доплыть.

И качнутся цепные замки в обезлюдевших храмах,

И безумное войско без лестниц пойдет на валы.

И жена твоя, гордая птица с тугими крылами,

Забывая о мертвом, начнет о живых голосить.

Как слепая вода, всколыхнется стоячая память,

И останется вечность, скитаясь, под сердцем носить

Нежилые дворцы, где ни ждать, ни тревожить не станут,

Золотые сады, где немеряны боли твои,

Зеркала океанской воды, заживляющей раны,    

И щепотку родной неизбывной горячей земли.

2.

Безумные боги сражений поднимутся заново.     

Незрячий аэд позабудет последнюю заповедь.

Расступятся рати, рассыплются стены, наступит прозрение,           

Вот только Итака отныне закрыта от зрения.

Растерто в пыли бесноватой сивиллы пророчество.

А тем, кто вернулся – отныне ни славы, ни почестей.           

3.

Вот и закончился срок. Вот и берег закончился.

Ляжем вдвоем и готовиться будем ко сну.

В глину земную, в прибрежный песок, в праотцовскую вотчину.

Только уснем – навсегда, навсегда унесут.

Ночи короткой неслышное горькое таинство,

Звездный обманчивый полог, несладкая ягода.

Где ты, жена моя, ласка, награда и тягота?

Нам ведь всего и осталось – до света промаяться.

 

***

Разойдется весна по краям ледяной полыньи,

И раздавит края, и останется в самом начале.

Закричат от тоски неземной неземные мои,

Неуемные птицы полыни, души и печали.

Им метаться в незапертой клетке, не видя преград,

Натыкаться на стены, которые сами сложили,

Не держаться друг друга, идти на облет, вперехват

По натянутым струнницам птичьих тугих сухожилий.          

Нам уже не за ними, нам ниже, по полю бежать,

Обдирать голоса о стальную небесную кромку,

Напролом, напролет, не дышать, не держать, не дрожать   

И воздушную рябь ледяными ладонями комкать.      

Мы уже и не птицы, а капли воды на висках,

Беловатые проблески сбоку ослепшего глаза,

Водянистые тени, завернутый в белое страх,

Вороное крыло, на котором еще не летали ни разу.

Поднимается вверх заострившийся спутанный клин,      

Проявляется сквозь оперенье неясная небыль.

Посмотри – незатверженный голос встает из глубин,

Оглянись – мы опять по весне вырастаем до неба.

А по осени снова вернемся в свои берега

И уже не поймем, почему нам осталось немного

То ли рваться по ветру, с полшага пускаясь в бега,

То ли верить в недоброго сильного смертного бога.

 

***

Весна. Кирпичная стена. Толченое стекло.

Весна. Глаза не поднимай – не будет ничего.

Весна. Прокуренный салон. Рифмованная гарь.

И отстающему в вагон войти не помогай.

(Сойдутся лезвия дверей на каждом этаже,

И будет лестница тереть ступни на вираже

Забывшему про слово «да» веселому вралю.   

Он не узнает никогда, за что его люблю.

Он выйдет голым и сухим из всех пяти стихий).

А я взахлеб пишу стихи, взахлеб пишу стихи.

Апрельский брод. Трамвайный путь. Капельные мазки.  

- Ты видел как – когда-нибудь - гниют черновики?

- Я видел, как они горят, сушеные сперва.

Ты из чернил по капле яд выдавливай в слова

И переписывай потом в осеннюю тетрадь.

Как много строчек не о том, как хочется соврать.

Когда-нибудь войдем в азы и встанем меж теней,           

И сочиним другой язык, понятней и верней.

Когда нас будут изучать по школьным букварям,

Когда научимся кричать, слова не говоря,

Когда отпустят из больниц и наградят рублем,

Мы заживем среди страниц, мы славно заживем.

А разойдутся тиражи – порадуйся со мной,

Как безбилетный пассажир, нашедший проездной.

Весна. Раскручиванье рек. Выкручиванье жил.

Полузабытый имярек, дорожный старожил.

 

* * *

Лихолетье. Кони. Кони.

В темном мареве ладони,

В черном зареве душа.

И уходят не спеша

Кони вверх по травостою,

По пустыням, по приморью.

Белой ночью, тьмой степною

В сини – кони, в сини – кони.

Сквозь листву уходит время.

Ни надежды, ни спасенья.

Под копытами столетья.

Годы. Годы. Лихолетье.

Перепутье. На дороге

Сломаны следы, как ноги.

Ночь бросает на колени

Тени, тени, тени, тени.

По траве стекает небо.

Синева уходит в небыль.

Ночи белы, ветры сини

Над Россией, над Россией.

И идут по травостою

Белой ночью, тьмой пустою

(звезды просятся в ладони)

Кони, кони, кони, кони…

           

                        * * *

- Свет мой, зеркальце, скажи мне, глядя в заводи свои,

Почему над тихой речкой замолчали соловьи?

Отчего у струй зеленых прекратился разговор?

- Не мешай мне, мой ребенок, этот день для одного.

Свет зеркальный, стон стеклянный из-под илистой воды,

И качнется, раздвигаясь, отражение беды.

Там идет другая битва, там идет последний бой.

Кто сражается с молитвой, кто с собой и с головой.

Потеряешь – не уронишь ключ от сердца своего.

Не зови друзей на помощь. Каждый змей для одного.

Вылей кровь, пока не поздно. Выбрось блюдце и беги.

Спрячься в слезы, скройся в грозы, чтоб не видели враги.

Будешь драться – и погибнешь, как татарин, без креста.

Поскользнешься на горячих горьких выемках моста…

Конь хвостом махнет лениво – и не будет ничего.

Не подслушивай, мой милый, этот мир – для одного.

Небо вычистило доски, время в землю утекло.

Только зеркальце – не сердце - амальгама и стекло.    

…Упади на эти плиты, меч сжимая в кулаке,

И останься, незабытый, на Смородине-реке.

* * *

По росе, как по следам.

Крест. Осина. Волховство.

Что посеешь – не отдам,

Не в твоем дому росло.

Ветер. Воля. Серебро.

Ночь, как брага, горяча.

Охраняй свое добро.

Рубишь дом – руби сплеча –

Все равно уйдет на дно,

Только кровь из горьких ран

Обжигает, как вино,

Опьяняет, как бурьян.

Как в последний, уходи.

Лес. Дорога. Волчий вой.

То ль укроет-защитит,

То ли выдаст с головой…

Под ружье, так под ружье,

Уходить – так уходить.

Не капканом, так ножом.

Пенна брага. Волчья сыть.

 

* * *

Льется темень.

Бузина в окно стучится,

Разрывая вереницу

Заплетающейся ночи.

Светлый месяц смотрит в очи.

Знаю, сяду у порога –

Будет свет ночной струиться,

Будут ветви серебриться,

Будут ластиться бурьяны,

Темнотой июльской пьяны.

Будет дверь открыта настежь,

Ляжет тенью у порога,

И привидится дорога.

И пойдет по-над землею,

Выстилая путь травою,

Уводя от дома к лесу,

То ли к черту, то ли к бесу,

За собой зовя кого-то

Сквозь чащобы и болота…

А еще - в одной светлице

Будет свет котенком виться…

 

* * *

Все дороги в реку собраны,

И тропинки в кровь истоптаны.

Уходили вслед за вороном

Заповеданными тропами.

Что ни день, то чаща черная,

Что ни конь, то неподкованный.

И летели, не замечены,

Приминая луг оковами.

Чьи-то солнца разворованы,

Чьи-то раны не залечены.

По утрам ходили по воду,

А на смерть ходили – вечером.

Собирались на край света мы,   

Собирались – не доехали,

Испугались и остались там,

Где луна блестит прорехами.

Ждали, сердцем несогретые,

Чтобы в проруби – да оттепель.

На краю весны ли, света ли

Только топи да болотины.

 

***

Уеду ли? Земля, уже почти родная,

Ложится под ногой извилистой тропой,

Она уже горчит, она еще не знает,

Что будет наяву, что сбудется со мной.

Она убережет от боли и от раны,

Когда ударит в грудь пернатая стрела,

Когда болит душа так истинно и странно…

Она пошла травой и к ночи зацвела.

И ты, моей земли печальник и хранитель,

Кладешь ее на хлеб и трогаешь уста.

И тянутся, как сеть, неласковые нити                                

Беленого зимой негрубого холста                                           

Мы встретимся потом за Обью и за Доном,

Желай мне тишины и вечного пути.            

Но кони рвутся вскачь, и падают шеломы,

И сыплется земля, зажатая в горсти.

 

* * *               

…И на рассвете привидится брошенный дом

С белыми ставнями и позабытым прудом.

Тянется ночь, и никак не кончается жизнь.

Все, что на сердце осиновым грузом лежит,

Я потеряю, забуду и снова найду

В белых кустарниках, в полузаросшем саду.

Ночь умерла, умерла, навсегда умерла.

Вянет от боли дрожащая бабочка-мгла.

Я не могу их вернуть, не могу им помочь,

Я не могу, потому что незрячая ночь

Снова пришла и из выдохов воздух сплела

Там, где на белых колоннах горят купола.

Чье-то дыханье на зябкие плечи легло,

Замерших пальцев касается чье-то крыло…

Это случится потом, через ночь, через день.

Между ступенями ляжет спокойная тень,

Или приснится давно позаброшенный дом

С белыми ставнями и одиноким прудом.

 

* * *

Из кленовых ладоней разбитых

Поит ночь молоком недопитым.

День приносит остатки на блюде.

Будет день, но чего-то не будет.

Будем жить на зеленых страницах,

Будем жизни до смерти учиться,

Будет жизни - до смерти – хотеться,

Но без музыки трудно распеться,

Да и песня горька, как калина…

Будет век твой и странным, и длинным.

И того ли еще напророчат?

Век твой – осени, осени хочет.

Только осень уходит из жизни

И гостей собирает на тризну…

А напиток осенний не слаще

Слез багровых осиновой чащи.

Ты последний узнаешь об этом,

Значит, песня твоя не допета,

Значит, чаша твоя не допита…

 

* * *

Если б знали,

Если б знали, как надо,

То не клали бы руки на гордый огонь пятисвечья.

Лучше пасть на колени и биться в падучей.

Нам не надо пощады. Нам Вечность

Уготована

В стиле античных трагедий.

Мы беду Прометея и павшего Рима разделим

Пополам – мне печаль,

А тебе – десятина, руины и осень.

Но не просим.

Мы уже ни о чем не попросим,

Разве только о лаврах для безумного Данко

И для падшей сивиллы.

Они наши по праву наследия счастья.

И кипящая кровь на запястье –

Как клятва

В том, чего не сумеем.

Мы не знали.

Мы не знали про талые воды в камине и мертвые свечи.

Наши руки, как ветви,

Срослись заболевшим началом.

Но ведь может случиться, хотя бы на миг,

Словно боль от ожога,

Что песня

Вспомнит тело, которому пела

Про огонь и слетит на открытую грудь.

Тогда стронутся с мест прирученные горы

От тепла в обожженных ладонях,

И запахнет горелым

Холм Луны.

Наша песня родится под знаком орлиным,

Пятиклинным: две руки, две горы и священная птица.

Да живая вода из-под крана

На горячие раны.

Будет холодно в нашем Аиде.

Потому что не мы всех рассудим

И почти не увидим, как цепи снимают и лечат,

Как прощают…

Потому что я так пожелала,

Так давно, еще в детстве.

Не суметь наглядеться и остаться в камине,

Влиться в свечи под вечер, потому и хочу,

Чтобы знали…

 

* * *

Брошен камень. Круг по воде.

Выбито окно. Быть беде.

Метил в воздух – в сердце попал.

Девять грамм – а тоже металл.

И осколки льдом по пруду.

- Лебеду водой отведу,

Лишь бы не привиделся брод.

Солнцу через реку не ход.

- Через воду броду не быть,

Человеку солнцем не слыть.

Плыл бы, да не хочется плыть,

Пел бы, да не можется петь.

И идешь кольчугу топить.

Разве можно реку согреть -

Унесет огонь твой и мед,

За собой на дно уведет.

А вода на дне глубока,

И струится Ведьма-река,

Подрывая Медну гору.

Не был Царь Кощей на пиру.

И разобран трон из костей,

И не ждать от змея вестей.

- Где же ты так долго ходил?

Все живую воду искал?

- От живой щекочет в груди,

А от мертвой – в сердце тоска.

Черная тоска. Быть любви.

Брошен камень в сердце – лови.

Голову чужую надень,

А от мертвой – кровь по воде.

 

В  МАРТОБРЕ. АЛИСА. МАРТОВСКИЙ  КОТ

За мартом приходит ноябрь. Так всегда по весне.

И сразу вступая в ноябрь, становишься мартом.

Хваленые вина. Козырные гости. Счастливые карты.

Весна говорит обо всех, ничего – обо мне.

Хожу по окраине снега, как ходит по полю перо

А исповедь в марте – ну чем же не исповедь? Только не лету, а Лете.

Ему суждено быть рассказанным в вечном сюжете,

И в быль записаться, и в память вписаться, и встать на ребро.

А после – простить и проститься. И день впопыхах -

То кистью багровой, рябиновой болью болела разлука.

Но память о боли – еще не тягчайшая мука.

Величие осени трудно понять на словах.

Забвение осени сродни весенней воде –

ни вброд перейти, ни проплыть, и уже не уехать.

и слово ночное, слепое скорее помеха,

чем дар. И оно, словно пепел, всегда о беде.

(Ты вспомнишь о многих, но только запомнишь – меня.

Забвение осени – разве не лучший подарок?

Твое оправданье, моя неожиданность дара.

Мы в осень уходим сквозь сполохи злого огня).

Весна не обманет. А осень простит. Листопадная гать.

На ветках тяжелые листья от ветра ослабли.

Вот если бы осенью стать и отдать, все отдать…

Весна. Ледопад. Вроде март, а как будто ноябрь.

 

                        * * *

Запылают оконные дыры кистями рябины,

Растворятся в осенней листве переплеты дверей.

Застывающий город, антенны троллейбусов сдвинув,

Потечет паутиной бездонных дождливых аллей.

Этот вечер опустится траурной шалью на плечи,

Эта осень убьет, и отравит, и вновь воскресит.

По тебе будут плакать безвинно погасшие свечи,

По тебе за окошком потерянный дождь моросит.

Твоя жизнь – последняя в чьем-то недавнем кошмаре…

Остановятся разом все стрелки слепого дождя,

И, запутавшись пальцами в липком ночном тротуаре,

Время медленно взглянет и выбросит вдруг из себя.

Как и не было жизни на грани рывка и полета,

Как и не было сотен измятых разбросанных дней…

Все зальет желтизной и поглотит пустая дремота

И отправит блуждать по этапу ночных фонарей.

А потом крикнет ворон с доселе неведомой грустью,

И окрасится алым видавшая виды заря.

А потом замотает, закрутит и вдруг не отпустит.

Вот и стой в ошалевших от горя ветрах сентября.       

 

                      * * *

В бесконечном небе прятались тополя,

Опускалась ночь по лестницам сентября,

Заливая траур звездами фонарей.

И от этого, наверное, все больней.

Где-то ты один по городу – не дыша.

Где-то ждут – да только молоды, не спешат.

Будто разом что-то кончилось там, в груди…

Ты не думай, я бессмертная, просто жди.

 

 

            * * *

Что случилось? Никто и не понял. Но сразу

Лихорадка и кровь на измятой подушке.

И заря поутру не вставала ни разу.

Ты ночами не спал, умирал от удушья.

Это осень пришла и стоит над домами,

И последние листья кладет на ладони.

И приходит, приходит ночами и снами,

Не дает задохнуться, живыми хоронит.

В переулках луна заплыла фонарями,

И от ветра качаются старые клены.

Разбивается дождь и хрустит под ногами.

Ты стоишь, как давно, безнадежно влюбленный

В эту ночь. Перед черной водой на коленях,

Как на Страшном суде, в эту осень поверив.

Ты уже перешел через грани и двери,

Ты уже умираешь в бездонных аллеях.

Синий город уснул и растаял во мраке,

Синих птиц больше нет, и застыли качели.

Кони крылья сложили и кидаются в драки

На холодной, промокшей от ливней постели

Сентября. Заливают трамваи дороги.

Не умрешь. Почему в этот вечер не спится?

Но дверей больше нет, и разбиты пороги,

И уже ничего, ничего не случится.      

 

***

Когда начинаются первые грозы,

И мы, испугавшись, бросаем поводья,

Мы дарим советы, мы жалуем розы -

Тогда понимаем, что жизнь проходит.

Но с возрастом будут печальней печали,

И боли больнее, и сердце навылет

Забьется, и я, за себя не ручаясь,

Его приколю александровским шпилем.

Пусть бабочкой бьется, колотится резко,

За все отбивая свой такт метрономный,

А я занавешу глаза занавеской 

И буду все больше и больше нескромной.

Ведь мир все равно не изменится в корне,

Зачем же себя распинать по страницам?

Зачем выворачивать мудрые корни –

Состарит и так этих дней вереница.

Мы будем встречаться в каком-нибудь парке,

Стихи сочинять о себе-незнакомых,

Мы будем, как раньше, работать в спарке,

(и будем считать, что мы снова дома).

И будем дружить – через фото и письма,

И будем любить – посторонних и странных,

И будем, случайно ступая на листья,

Друг друга шарахаться, словно по ране

Прошлись незажившей холодным осколком,

И острую прелесть ножа ощущая,

Мы будем счастливей. И так будет долго.

Ведь время нас больше с тобой не смущает.

Пока еще можно – останься на вечер,

Забытым останься, но только – не больным.

Ведь время такое, что больше не лечит,

И сердце себя разъедает невольно.

 

***

Автобус рейсовый от города до города,

В окне малиновая ночь колышется.

И кто-то сбережет тебя от холода,

И что-то теплое в ночи услышится.

И будет музыка целебная и влажная

Стекать по стеклам и кому-то нравиться,

И будут помниться святые, и неважные,

И так и не успевшие состариться.

И будешь думать о речных излучинах,

О неоткрывшихся однажды сумерках.

Шуршат колеса? Скрипят уключины?

Или глаза ее блестят из сумрака?

А ночи в августе – как будто пьяные,

И не было для этой ссоры повода,

И где-то задрожат огни стеклянные,

И ночь прокатится от города до города.

И что-то еще будет – воля случая,

Но хочется дышать и верить хочется,

Что он не стар еще и помнит про попутчицу,

Да и она, как прежде, полуночница.

…От боли не спасает даже музыка,

И мы остервенело и отчаянно

Привязаны к дороге теми узами,

Что тянутся всю жизнь и не кончаются.

И вечен путь незамкнутый по глобусу,

И никогда не кончатся скитания,

И пересядешь из того автобуса

В другой – на неземные расстояния.

 

            ***

Ты становишься старше и в чем-то мудрей

И, как старый философ, отходишь от дел.

Заблуждается змий, отходя от Дверей,

Будто воду не пил, будто в небо глядел.

И в тебе появляется что-то от гор,

От морщинистых скал, от изрезанных льдин, 

И слова заплетаются в странный узор

Из витых перекладин и серых седин.

Ты не веришь в меня. И меня уже нет

Ни в окне, ни в дожде, ни в залысинах скал,

И ты ходишь один по развалинам лет, 

По которым меня ты когда-то искал.

Через несколько весен уже не поймешь

Этот вязкий асфальт, эту дрожь фонарей.

А в окне поутру просыпается дождь,

И наверное, надо уехать скорей.

Но тебя не хотят отражать зеркала,

И на письма твои не приходит ответ.

А за шторами ветер стоит до утра.

И не только меня – и тебя уже нет.

 

***

Угадай меня во тьме,

Нарисуй меня на окнах –

Словно в память о зиме.

Но твое окно промокло

От осеннего дождя –

Нерешительной погоды,

И текут, не заходя

В дом сырой морские воды.

Здесь другие времена –

Не вина и не порука.

И зимою не до сна,

Путь – от бога, черт от крюка.

Кто наводит эту тень?

По ночам бежит из дома?

И затягиваться лень

В синей жизни тихий омут.

Спи, пока не рассвело,

Спи, суровый и неправый,

Сколько снегу намело!

Нам до этой переправы

Не добраться в этот сон,

Не успеть на этом свете.

Может, сделаем на том?

Не заметят?

 

***

Брат сентябрь, чай из блюдца.

Даже дождь уже не плачет. 

Не пора ли захлебнуться

Чаем сладким и горячим?

Не пора ли раздвоиться

В темноте осенней ночи

На беспамятные лица

И срывающийся почерк?

Мы отведали рябины

И дождались листопада,

И остались неповинны,

Не приняв его обряда.

И просветит сквозь печали - 

Междуречье, заоконье,

Зачарованные дали.

Непривязанные кони

Разбрелись по всем дорогам-

И не нашим и не вашим.

Ветры гладили нам ноги,

Наливали полны чаши,

На следы нам наступали,

Нагоняли грусть-тревогу,

Уводили от печали

К чужедальнему порогу.

А потом случится осень,

Неожиданно, как прежде.

И никто уже не спросит

О потерянной надежде.

И протянется до края

По цепочке журавлиной:

Я люблю тебя, родная -

Я не жду тебя, любимый.

 

***

Помоги мне из небытия,

Там, где ночь заламывает руки,

Там, где сводит голову от муки,

Там, где ты - не ты и я - не я.

Позови меня из темноты,

Где слова расходятся на звуки,

Где не доживают до разлуки,

И пусты кленовые листы.

(были воды талые мутны,

люди что-то знали и молчали.

вереск и вода обручены –

многим песням – многие печали).

Дай мне бесконечного пути,

Страшных снов и утренней тревоги,

Светлый терем на краю дороги –

Чтоб всю жизнь идти – и не дойти.

 

 

***

За лесами, за горами глубока вода.

Черный камень, ясный пламень, синяя беда.

Золотится темнохмельный пьяный перецвет.

Нет ни боли и ни воли, и покоя нет.

Где найти такое слово, чтоб разлить беду?

Встану утром поздорову, по воду пойду.

Из колодца, из копытца горяча вода,

Черны реки, плотны веки, холодна беда.

_______________________________________________

Ворон черный, ворон древний с берегов, где ночь всегда.

Плачет солнце над деревней, дремлет черная вода.

Тают мертвые кувшинки, опускаются на дно.

Я жемчужными слезами расшиваю полотно.

Будет месяц, ясный месяц на серебряной воде.

Будет слово о победе и присловье о беде.

Князь вернется из похода, поцелует горячо,

А княгиня перебросит ржавый перстень за плечо.  

 

***

 

Я пойду смотреть, как твою сестру

                        Кроют сваты в темную в три бревна.

Александр Башлачев.

Я воды плесну, я уйду с крыльца.

Помнишь, плыли в темную три бревна?  

По воде, по льду. Поцелуй отца

И забудь, бродяга, что жизнь одна.

Я свой дом срублю из еловых лап,

Ты поставишь свой из сухой травы,

Будем пить да есть, будет мир да лад,

А потом – гуляй, наливай, гори!

Выноси святых. Будем горе пить

Из руки тяжелой да волевой,

Ты черпай смелей, нам уже не жить, 

Мы за все поплатимся трын-травой.

Запевай свою: про лихую власть,

Про чужую честь да сосновый крест.

Позабудь про все. Нам сегодня пасть,

Нам костер с тобой да угольев треск.

Соловьи разбойные во дворах

Закричат и клич понесется вон,

И сольется, сея тоску и страх,

С позывным огнем колокольный звон.

И сорвется голос на пол-струне,

И пойдет по травам через поля,

Тебе выйдет честь – умереть в огне.

Ты меня запомнишь, моя земля.

Эй, дорогу мне! Прочь, караул!

Дай крылу размах да руке разгул.

Даже смерти знак я со лба сотру...

Часовой стоит на лихом ветру.

 

***

Спета песней, переброшена на стол,     

Как в колодце утонувшая вода.

Красный угол развернулся на престол,

Пригорюнилась нежданная беда.

Удержала, не пустила колдовать,

Острый камень запустила по воде.

Раздробилась искалеченная гладь.

Призадумался  разбойник-лиходей.

Набрала себе на платье по стежку

Да по стежке побежала в темный лес.

Размотались русы косы по лужку

И змеею потянулись по земле.

Потерялись белоснежные слова,

Посреди оврага ворохом лежат.

Завязалась неразумная трава,

Не пустила даже к двери подбежать.

Недостреленную птицу отпусти,

Руки в стороны раскинь, как на кресте.

Написался сам собою белый стих

Белой ночью на белесой темноте.

Закружилась-закрутилась голова,

Напои до слез невиданных гостей.

Заскрипела беспокойная кровать,                       

Незаправленная смятая постель                          

Раскидалась-развалилась по углам.

Рвутся струны из отрезанной косы.

Жди, пока не зазвонят колокола,

Не собьются, не рассыплются весы.           

Бусы рваные веревками развесь,

По подвалам, по заборам раскидай.

Долетит к тебе нечаянная весть.

Забывай меня, все время забывай.

 

***

Проклятый порог, кованый сапог,

Жаркий уголек в красный уголок.

Руки на замок. Не течет вода.

У дверей стоит старая беда.

В дом не заходи, в двери не стучи, 

Там не для тебя чаши горячи.

Все равно зайдешь и растопишь печь.

Нечего терять, нечего беречь,

Нечем пировать посреди двора,

Стал бы танцевать, да не та игра.  

Пусть тебя не ждут, пусть уже не дом,

Заколотишь дверь и придешь потом…

...Все равно дошел. Словно до конца.

Что же ты молчишь? Руки от лица.

…Нечего продать, нечем отдарить.

Холодно зимой по воду ходить.

Говоришь, ходил? Говоришь, устал?

Что ты не нашел? Иль не там искал?

Полезай на печь да налей вина,

Если жизнь одна, то и смерть одна…

И поплыл в глазах, растекаясь, лес.

Встали голоса, злые, до небес.

Марево дорог, проклятый порог.

Вот уже земля вышла из-под ног.

Так хотелось жить, только жить не смог…

 

***

Как спичка ломается на ветру,

Так я в этом времени не умру

Останусь в живых, доживу до ста,

Где падает в черный пролет с моста

Далекая спичка (метель. Заря

Из долгого-долгого января).

И гаснет в полете, а я смотрю

В лицо оглушенному фонарю

И вижу, как синий огонь на лед

Садится и тает, звенит и бьет.       

 

***

Поговорим о ночи, талой и выходной,

Кто-то прощаться хочет, кто-то уходит в бой.

 

Надо читать по кругу, хлеб запивать вином.

Помнишь одну подругу? Вместе о ней споем.

 

Время не стало больше, солнце твое молчит.

С каждой зимой все горше острый огонь в печи.

 

Вот и шагай по ветру (только б не побежать!),

По ненадежным, спетым строкам и мятежам,

 

Чтобы уже не вспомнить то, что на ус легло,

Как осторожный ветер вынет из рук перо,

Вскинется, заколдует, скрутит, заворожит

Память твою седую и золотую жизнь.

 

            ***

Этот день не верит вечеру,

Зарастает пыль травой.

А в подполье гаснут свечи и

Пахнет песней и золой.

Трудно разобрать отчаянный

Несложившийся зарок.

Кто осудит неприкаянных?

Кто не пустит на порог?

Расчертили звезды, выстлали

Непрозрачное окно,

Было весело и истинно,

Стало сухо и темно.

Заболит еще бездонное

И светло, и горячо

И опустится ладонями

На чугунное плечо.

И уходит боль без зависти 

В золотые вечера,

Но горят и продолжаются

Неизвестные слова.

 

***

Ты дров принесешь – и от жара проснется печь.

Я свечи зажгу – и по небу пойдет рассвет.

Ты выглянешь вон – а по полю метет метель.

Я к дому приду – а его уже тысячу лет как нет.

И руки к лицу, и по травам опять войска.

И к ночи в сырых полях распрямится трава.

И тысячу лет нам с тобой этот дом искать,

И год после этого комнаты обживать.

***

Камень на пальце греховно-алый

И отражение между граней.

Ты из таких, кто не бьет бокалы.

Как ты сегодня сумеешь ранить?

Так забирают чужое счастье.

Ну почему же ты мне не равный?

Хочется взять тебя за запястье

И рассказать о себе всю правду,

Ту, о которой всегда молчится.

Только на пальце запекся камень.

Может быть, что-то еще случится,

Только, наверно, уже не с нами.

 

***

Княжий терем за великой рекой.

Волчье солнце разгорелось в печи.

Слышишь, по лесу идет дальний вой? –

Так друг друга заклинают в ночи.

Так весну не начинают, мой друг,

Как бы рано не пришел ледоход.

Эта замять не случается вдруг.

А до будущей еще целый год.

Перегрелся чародейный котел,

Наступили на крыло журавлю.

Под ногами закачается пол.

Ты прости меня за то, что люблю.

Будет серый мокрый март и апрель

Перетянет крестовину окна.

И забьется под ногами метель.

Не смотри, что я теперь не одна.

И попробуй мне теперь помешай…

Кто сказал, что это небо без дна?

Почему-то захотелось дышать.

А на небе начиналась весна.

 

Маргарита Чикалина 

Конкурсная работа 2010 года

 

 

← Вернуться к списку