Культура

Поклон истокам

Наш русский мудрец Лев Николаевич Толстой заметил однажды, что человек, отправившийся в дальний путь, сначала думает о том, с чем он расстался, но по мере приближения к месту назначения – все больше о том, что его ждет впереди. Метафора довольно прозрачна. Однако, да простит меня тень гения, кажется, не совсем точна. По крайней мере, я, грешный, ловлю себя на мысли, что, приближаясь к "месту назначения", все чаще думаю о начале жизненного "путешествия".

А "начиналось" оно в селе Таскино Каратузского района, на самом юге Красноярского края. Там, у подножия Саян, на берегах Амыла и Тубы, моя родина, моя отчая земля. И поныне дня не бывает, чтобы не вспомнил я о ней, о ее лесах и горах, о родниках и речках, о проселках и бревенчатых избах под тесовыми крышами, о широком и вольном небе над ними... И, конечно же, о людях, о земляках, о самых близких моих соотечественниках.

Мне не нужно прилагать усилий, чтобы вспомнить родное село. Образы его то и дело сами приходят ко мне, всплывая вдруг из самых первородных и заповедных глубин памяти. То непроизвольно ввернешь в разговор присловье или характерное словцо, наше, таскинское, зримое, запашистое, не попавшее покуда в толковые словари, – и тотчас вспомнятся отец и мать, сестры и братья, от которых я когда-то впервые услышал его. То увидишь: как-то по-особому приветливо качнется ветка дерева за городским окном – и представится отцовский сад, окружавший дом, или недалекий Гурин лог, полный черемуховых колков, вороньего грая, сорочьего стрекота и звонких голосов твоих друзей детства. А то вдруг в сонме лиц на шумной улице мелькнет вроде бы знакомое:

– Не Ванча ли Теплых из нашего Таскино?

И невольно отметишь про себя: что-то с годами все чаще стали попадатся люди, похожие на таскинских соседей, на бывших одноклассников и на односельчан. И вообще – все больше встречаешь таких лиц, которые ты уже, кажется, видел когда-то. Да и не только лиц.

 Довелось мне как-то побывать на международном кинофестивале в Москве. По долгу журналистской службы я целую неделю смотрел фильмы с утра до ночи. И как ни странно, среди великого множества картин самых разных стран и народов меня более всего поразила одна, колумбийская, которой, кажется, кроме меня, никто и не заметил. А дело в том, что ландшафты далекой Колумбии, расположенной на обратной стороне планеты, показались мне удивительно похожими на наши таскинские, каратузские, минусинские места...

 

Словом, отчая земля, однажды войдя в наше сердце, до конца дней остается для нас мерилом всех вещей, деяний и событий. Все отчетливее понимаю я с годами, что с тех пор, как покинул родное село, в моей жизни не произошло ничего значительного. Мало что и нового открылось мне с тех пор. Кажется, все повторяется только – картины природы, лица и характеры людей, их слова и поступки.

Как много значит она, "малая родина", в нашем становлении и воспитании, в формировании наших представлений о назначении жизни, о людях, о добре и зле. Впрочем, почему же "малая"? Говорят, это выражение "пустил" в свет Александр Твардовский. Большой русский поэт, наверное, выразился так не без конъюнктурных соображений, диктуемых временем. Чтобы не быть обвиненным космополитами (по-нынешнему, «либералами") в "квасном патриотизме", "патриархальщине" или в чем похуже. Но такое определение родной земли мне кажется неполным и неточным.

Родина не может быть "большой" или "малой". Родина у нас одна. И она не гнездышко, привязанное к ветке, не поляна, огороженная частоколом боровых сосен, а скорее река, которая одновременно и родник, и речка, и полноводный поток, стремящийся к морю. И достигая устья, мы не забываем о своих истоках. Они всегда с нами, в нас, в нашей плоти и крови. Недаром же родник и Родина, отчина и Отчизна имеют одни общие корни.

Александр Щербаков. Из книги "Мельница времён"

 Красноярск

 

← Вернуться к списку