Культура

 

Тему передачи “Культурная революция” от 28 февраля 2013 года (телека­нал “Культура”) её ведущий М. Е. Швыдкой (напомним, что он же является специальным представителем Президента РФ по международному культурно­му сотрудничеству) обозначил как изначально дискуссионную: “Цифровое по­коление” думать не научишь”. Естественно, что и споры здесь разгорелись нешуточные. Диапазон мнений участников передачи о компьютеризации и ин­тернете — от полного отрицания до преклонения и обожествления — можно градуировать по убывающей возраста.

Абсолютно противоположные позиции заняли основные оппоненты: лите­ратурный критик, журналист, переводчик, кандидат филологических на­ук, профессор Российского гуманитарного университета Дмитрий Петрович Бак (возраст 51 год) и писатель, автор 35 книг Дмитрий Алексеевич Глуховский (33 года).

Кроме них, свою точку зрения высказали и другие авторитетные люди: философ и футуролог Д. А. Медведев (33 года); политолог и социолог В. А. Касамара (36 лет); генеральный директор Государственной публичной научно-технической библиотеки России, доктор технических наук, профес­сор, заслуженный работник культуры РФ Я. Л. Шрайберг (60 лет); кандидат философских наук из Института философии РАН Е. И. Ярославцева (59 лет). Футуролог, в частности, предсказал, что скоро мы все будем ходить с чипа­ми в голове и посредством этих чипов напрямую связываться с глобальной сетью для получения нужной информации. Примечательно, что именно аполо­геты повальной компьютеризации выказали очень некрасивое отношение к женщине и старшему по возрасту человеку Е. И. Ярославцевой, практически не давая ей говорить.

Что касается основных оппонентов, то на позиции отрицания стоял, разу­меется, профессор Д. П. Бак. При этом он сокрушался, что ушла эпоха писем с её многолетними ритуалами: неторопливым писанием и выправлением напи­санного, хождением к почтовому ящику и долгим ожиданием ответа. Перепис­ку по электронной почте он считает менее одушевлённым занятием. Другой минус профессор гуманитарного университета видит в доступности и обилии информации, когда студент очень быстро может найти взгляды различных учё­ных на любую проблему и скомпилировать их, практически не читая, тем бо­лее не переписывая, и — реферат или доклад готов! Такой способ получения информации — без походов в библиотеку, без поиска нужных книг — он считает губительным для мыслительной деятельности личности: “Человек становится не человеком, а функцией кнопки, которая находится не в ваших руках. И с этим ничего не поделаешь”.

Автор 35 книг в 33 года, повидавший мир и владеющий пятью языками Дмитрий Глуховский, чьи жанровые предпочтения определяются как альтер­нативная история, научная фантастика и современная проза, считает, что нет никакой разницы, где сказать сокровенное “Я тебя люблю!” — в сети или на бумаге. По его мнению, поиск информации в книгах, хождение в библиотеку, на почту за конвертом, ожидание письма — для цифрового поколения чистая потеря времени...

 

“Всё” превращается в “ничто”

 

Кто прав? По-моему, и оба, и никто! Бесспорно, интернет позволяет на­много быстрее бежать по жизни, быть на порядок информированнее того, кто “прозябает” над традиционной книгой или толстым журналом. И знает мно­гое, но о немногом — по сравнению с “интернетным” человеком, который зна­ет обо всём, но так бегло и поверхностно, что это “всё”, с точки зрения эру­дита, превращается в “ничто”.

В плане познания жизни “виртуальщика” и “реалиста” можно сравнить с бегуном и альпинистом. Первый мчится, и окружающий мир (в виде инфор­мации) только мелькает перед его глазами: “Летят деревни и сады, // Летят дома, соборы, // Равнины, реки и пруды, // Леса, долины, горы” (Г. Бюр­гер, “Ленора”). Альпинист же поднимается в гору, и пейзаж перед ним меня­ется крайне медленно... Но почему он так завораживает? Почему альпинист рискует здоровьем и жизнью, почему для него “лучше гор могут быть только горы, // на которых ещё не бывал” (В. Высоцкий)?

Ох, как много иной успеет пробежать, объехать, облететь, пока другой упорно штурмует Эверест или любуется неисчерпаемыми оттенками и полуто­нами моря, подолгу оставаясь на одном берегу, вникая, как писал Г. Гайда, “в ропот деревьев и рокот морей, // в грохот горных лавин...” Так что же луч­ше? Бежать или восходить?

Что лучше: посетить службу в церкви, помолиться у любимой иконы, по­медитировать, позаниматься цигуном, в общем, побыть с собой и Господом наедине или же пообщаться за это время со множеством приятелей в “сети”, пробежать кучу новостей, успеть сыграть в покер и другие игры (в общем, со­вершить массу “неотложных” дел!)?..

Кто-то, конечно, умудрится успеть и то, и другое. Поэтому не будем га­дать, что лучше. Нужны и “бегуны”, и “альпинисты”. Но вся беда в том, что компьютеры наступают на нас такой густой сетью, перегораживая реку жизни от поверхности и до самого дна, что непохожих, сохраняющих свою “альпи­нистскую” стать, скоро может не остаться вовсе. Ведь редких, нетипичных людей, к сожалению, не заносят в Красную книгу. Их непохожесть на других безжалостно истребляют с раннего детства мелкоячеистыми электронно-бра­коньерскими сетями.

Бьются с этой беспощадной сетью “последние из могикан”, пытаясь про­бить её рукописями стихов и прозы, как правило, “деревенской”, а также письмами, телеграммами, открытками, да и простыми записками на клочке обыкновенной бумаги.

Не умирайте же, две тысячи лет прожившие письма, простые карандаши, ручки и чернила! Вы ещё так нужны!

Ведь письмо с его, на первый взгляд, рутинным, неторопливым ритуа­лом, нешуточным временем ожидания ответа позволяет человеку глубже ос­мыслить и прочувствовать происходящее, успеть не спеша взойти на свой ду­ховный Эверест. И так во всём. Хочешь в мыслях, в чувствах, да и в страсти подняться выше — не торопись, не разбрасывайся, сосредоточься на одном. Хочешь быть победителем игры “Что, где, когда?”, то есть “знатоком”, как правило, поверхностным? Тренируйся, “бегай” целыми днями по фактам, со­бытиям, новостям, но поймёшь ли ты при этом, что настоящие мысль и чув­ство, как живое существо, вынашиваются тем дольше и старательнее, чем они сложнее и совершеннее?

Возможно ли представить гениальных Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толсто­го, А. П. Чехова, А. С. Пушкина часами просиживающими в интернете? А их персонажей? Какой бы накал страстей был у Дмитрия Карамазова, Татьяны Лариной, Евгения Онегина, если бы человеческие чувства не захватывали их целиком, если бы наши любимые литературные герои общались в ICQ или в “Одноклассниках”, а не вынашивали чувства в своей душе и не лелеяли их, как малых детей.

Выплеснутое зарождающееся чувство или мысль подобны несчастному выкидышу, который уже никогда не сможет дозреть...

Повивальной бабкой человеческих чувств является классическая литера­тура. Но из года в год не без давления отвлекающей и развлекающей элек­троники идёт упрощение образования, особенно его практической и гумани­тарной составляющих. Уже почти не учат стихов, резко сокращено количест­во авторов и произведений, предназначенных для изучения в школе. В новой программе нет даже Гоголя с его истинно русскими типажами в “Мёртвых ду­шах”, патриотическим Тарасом Бульбой, с завораживающим украинским ко­лоритом “Вечеров на хуторе близ Диканьки”... Исчезают из учебников “Евге­ний Онегин”, басни Крылова. На смену homo sapiens идёт безнациональный global sapiens. Высокая русская классика ему противопоказана.

Два года назад я написал стихотворение с такими строками:

 

Мы с вожделением грызём,

Как в басне, корни у культуры.

Могуч был дуб, но мы дожмём —

Крылов писал свинью с натуры.

Поэтов русских наизусть

Учили в годы коммунизма,

А нынче, вынув душу, Русь

Хоронят слуги глобализма...

 

Теперь можно добавить, что внедряемая ныне система образования вку­пе с компьютеризацией отбирает у современного ребёнка не только нацио­нальность, но и характер.

 

Свой почерк

 

Личность подобна морю, наполняющемуся разными реками и ручейками. Как у каждого моря или озера различается состав воды в зависимости от главных рек, его питающих, так и у каждого человека есть (скоро, возмож­но, придётся говорить “был”) свой почерк. Специалисты-графологи исполь­зуют анализ написанного от руки текста в качестве инструмента психодиагно­стики человека, по почерку они могут нарисовать полный психологический портрет личности, дать исчерпывающую характеристику его наклонностей и характера.

Свой почерк имеет даже печатание на пишущей машинке. О многом гово­рит и сила, и угол удара, и скорость печати. Компьютер же в этом плане и глух и нем.

В мире всё взаимосвязано. Связь всегда и прямая, и обратная. Думаю, что отработка почерка в детстве в немалой степени формировала и характер подрастающего человека, который, как минимум, был более упорным. Ярче выражалась и индивидуальность ребёнка. Неоспорима также польза для пси­хики детей от развития мелкой моторики, связанной с письмом. Тыканье в клавиши компьютера сопровождается примитивными движениями. Письмо же ручкой, особенно не шариковой, а перьевой, как в нашем детстве, — это сов­сем другое дело. Мы старательно выводили вначале даже не сами буквы, а от­дельные завитки, чередуя толстые и волосяные линии, при этом всё время предохранялись от клякс, обмакивая плавными осторожными движениями ручку в чернильницу, оценивая на глазок объём капли в овале пёрышка, и не менее плавно опускали кончик пера на поверхность листа, регулируя толщи­ну линий силой нежного нажима. Да ещё двигали напрочь забытую сегодня промокашку, держа влажную от старания руку на ней, а не на странице тет­ради. Насколько эта техника письма сложней и разнообразней в сравнении с писанием шариковой ручкой, не говоря уже о компьютерной клавиатуре!

Скоро такую экзотическую технику, наверное, будет прописывать психо­терапевт для лечения закомпьютеренных детей.

Старательное письмо закреплялось в школе и уроками чистописания. Принцип этого урока был “ленинский”: лучше меньше, да лучше. То есть практически это были уроки почти художественной каллиграфии. У нас, на­пример, в классе шло соревнование в красоте написания слов. Лучшие рабо­ты демонстрировались на родительском собрании наряду с лучшими рисунка­ми. Это ли не творческий процесс?

Продолжением этой тонкой работы являлись, в общем-то, все уроки “до-шариковой эпохи” и в школе, и в институте.

“Дошариковой” я назвал эпоху перьевых ручек с чернильницей или с чер­нилами внутри ручки для старших детей. И тут же ассоциативно представилась страшная эпоха шариковых по Булгакову. Спаси нас, Господи, от их нашест­вия! Жаль, что признаки приближения этой эпохи становятся всё отчётливей.

Но и во взрослом возрасте письмо ручкой, пусть и шариковой, отличается от бездушного компьютерописания. По почерку можно определить настроение близкого человека, его самочувствие, да и отношение к адресату. Не забуду, как обиделась одна моя знакомая, когда в открытке я наспех, некрасиво на­писал её имя. Особенно неудачной, какой-то хромой была заглавная буква. С тех пор при написании имён я всегда вспоминаю уроки чистописания, что­бы открытка или надпись на книге не вызывали обратного эффекта...

И, я надеюсь, не одному мне некоторые письма на бумаге хочется хранить вечно, в отличие от компьютерно-ЗМЗ’ных посланий. Да что далеко ходить: ка­кие деньги выкладывают на аукционах за автографы великих людей, и вряд ли кто-то заплатит хоть цент за страничку, набранную ими на клавиатуре!

Но вернёмся к противопоставлению библиотеки и интернета.

 

Тупик для фантазии

 

Если речь идёт о быстром поиске информации: дат, событий, новостей, — конечно, удобнее интернет. Если же речь идёт о художественном произведе­нии или серьёзной научной работе, на мой взгляд, нужна только живая книга.

Мир оформления книг разнообразен и часто одушевлён художником. По­лиграфия — это искусство. Осязание книги, как и любого предмета, по восточ­ным учениям, очень важно. Не случайно есть отдельные провидцы, которые, взяв в руки книгу или письмо, могут рассказать их содержание. Обычный че­ловек лишён такой способности, но я не могу избавиться от ощущения, что осязание книги, особенно старой, помогает её освоить. Старая книга имеет мистическое значение: её держали и осмысливали единомышленники, радо­вались и страдали над ней, делали пометки. Старая книга для меня в чём-то сродни намоленной иконе и уже этим отличается от бездушного импортного, устаревающего каждые несколько лет экрана... И фонограмма — музыка, да только не та, не живая. Язык не обманешь: неживая — значит, мёртвая. Так и с книгой на экране: она содержательна, но мертва.

Важен и сам ритуал поиска, иногда долгого, и покупки книги. В наше вре­мя жгли в очередях ночные костры, чтобы принять участие в лотерее, дающей шанс стать обладателем желанной подписки на собрание сочинений родного классика. Это сродни мучительному ожиданию письма. Какие тайны души от­крываются в это время, какая “слюна” для переваривания чужих судеб и чувств выделяется в мозговой сфере? Мы не знаем. Но что-то важное проис­ходило: вожделенная книга завораживала, и от неё было трудней оторваться.

Даже дети подтверждают, что информация, которую они мучительно оты­скивают в энциклопедии, запоминается надолго, в отличие от мгновенно вы­дернутой из интернет-сети.

Не безобидны и компьютерные игры. Сделаны они так же хитро, как пеп­си, кола и наркотики: затягивают так, что не выбраться. И время в виртуаль­ном мире, как по Эйнштейну или по прозорливым русским сказкам, течёт с другой скоростью.

В одной русской народной сказке провалился мужик в склеп и был там вроде бы недолго, а выбрался на поверхность и понял, что уже лет сто как прошло: идёт, и всё ему не знакомо. Так и с современниками. Оторвался от игр, глядь — а детство и молодость уже пролетели. И не до семьи, не до ка­рьеры переросткам, оставшимся в своём личностном развитии на уровне под­ростков. Для многих и сама жизнь становится виртуальной.

Не сегодня возникла эта ситуация, думали о ней и эмоционально пережи­вали её уже многие и многие родители. И ещё в конце прошлого десятилетия я как отец выплеснул свои опасения в стихотворении “Перегрузка”:

 

В сети всемирной молодёжь

Слезу не выкажет берёзки.

Ссудивши души под грабёж,

Теперь мы вечные подростки.

В и-нете мудрость не скачать,

С живым цветком не повстречаться,

Тень состраданья не сыскать,

И всё трудней рвёт сети мать,

Чтоб грудью к первенцу прижаться.

 

Опасность современных компьютерных игр ещё и в том, что они уничто­жают образное мышление — чахнет без него правое полушарие. Живёт такой человек одной только левой — конкретной, логической половиной мозга. Но, как сказал И. В. Гёте: “Всё сущее не делится на разум без остатка”. Творче­ство и неразрывно связанная с ним интуиция — прерогатива не одной только логики.

Ещё со своего детства помню я оскорбительное слово “полоумный”. По этимологическому толкованию, оно образовано соединением слов “полый” и “ум”, то есть, полоумный — это человек, имеющий пустой ум. Однако случай­ной ли является распространённая описка: “полуумный” — то есть имеющий половину ума? Язык ведь развивается, отражая действительность, и как бы эта описка-намёк не стала нормой для характеристики современного поколе­ния с одним развитым полушарием!

Большой простор для фантазии давал ранее “нецивилизованный” город­ской ландшафт. Это и заросшие травой и кустарником пустыри с оврагами, и бесконечное разнообразие деревянной застройки: непохожие один на дру­гой, со своими мирами дома, окружённые дровяниками, чуланами, кладов­ками, со своим неповторимым колоритом; до сих пор они питают творчество лучших иркутских живописцев.

Немудрёные игрушки, карандаши, пластилин, а иногда и глина занима­ли огромное безэлектронное пространство жизни детей. Как нас волновали непредсказуемостью преображений белые листы бумаги! А какого рода вол­нение может испытывать ребёнок, сидящий перед монитором, пространство которого заполняют корысти ради чужие тёти и дяди, причём совершенно конкретным, внешним по отношению к тебе, чужим изображением суперма­шин и суперлюдей, в одеждах и без, с боями и гонками, эротикой и даже сексом? А лист бумаги ребёнок заполнял сам, оживляя своей фантазией, ри­сунками, а часто и просто “каракулями”.

Впрочем, каракулями это было для взрослых, разучившихся разгады­вать тайны. Для детей же в линиях и цветовых пятнах могло скрываться и сражение на поле брани, и джунгли, и состязания, и образы любимых геро­ев и зверей. Не из такого ли непонятного и таинственного детского творче­ства вырос, собственно, и золотой, и серебряный век нашей литературы и живописи?

А кого, кроме гениальных биржевых игроков, даст компьютерный век? Большой вопрос.

Об утраченном пространстве для развития фантазии Г. Гайда писал ещё в предкомпьютерные годы:

 

Ветер хлопает уличной дверью

И подъездом гуляет всю ночь.

Нелегко городскому безверию,

А в бессонницу — просто невмочь...

Ляжешь поздно — поднимешься рано:

Всё-то непогодь зло веселится.

А в дому ни шестка, ни чулана,

Где бы мог домовой поселиться,

Где бы сказка могла завестись....

Ты о чём это, милый? Окстись!

Эра новых свершений грядёт,

Сказку мы воплотим... А покуда

Зло юродствующий анекдот

Заменяет и сказку, и чудо.

1986

 

Эпоха сверхпотребления

 

Мы загнали себя в настолько разнообразный и тупиковый мир потребле­ния тел и вещей, еды и промышленной продукции, что управлять им и ориен­тироваться в нём уже немыслимо без компьютеризованной армии учётчиков, экономистов, бухгалтеров, финансистов, диспетчеров... Войны также не мыслимы без компьютеров. “На коне” будет тот, кто быстрее считает и лучше целится. Но вот незадача — нужны ли современному человечеству войны, как и одуряющий переизбыток товаров, контактов и торговых центров?

Может быть, пора уже нам сбавить скорость уничтожения планеты сверх­потреблением? Не производить одуряющее море шмотья и летящих по мёртво­му морю асфальтовых удавок быстроходных кусков железа и пластика с туча­ми выхлопных газов, которые могут и нас самих скоро выхлопнуть с планеты Земля? Может, лучше направить усилия на оздоровление природы, борьбу с лесными пожарами, устройство в городах скверов и парков со свежим возду­хом, цветами, фонтанами и пением птиц?

Как здесь не вспомнить стихотворение замечательного поэта Николая Зи­новьева “Безделье”:

 

Я весь день лежу под ивой,

Мне в глаза летит пыльца.

Я порой рукой лениво

Муравья смахну с лица.

Облака ползут волнами,

Но не жжёт мне душу стыд —

Знаю: нашими делами

Бог уже по горло сыт.