Культура

Рассказ

 

Исход марта. Вчерашний тёплый дождь подхлестнул усталые стада зачуханных снегов. И они, наблудившись по оврагам да балкам, суетясь и тол­каясь, рванули резвыми ручьями в пойму реки Кромы, чтобы там бесследно затеряться среди таких же, как они, чумазых и грязных...

Павлуше скучно одному на хуторе. Мать с утра до вечера по хозяйству, а отец и соседский Лукич пропадают второй день в Савином урочище — го­товятся к тетеревиному току. Лукич — заядлый охотник. Несколько лет на­зад сманил отца с собою. Известно, кто побывал хоть раз на тетеревиной охо­те, заболевает ею навсегда. И вот теперь из разговоров, а порою и жарких споров отца и Лукича Павлуша знает всё об этих замечательных птицах.

Иногда отцу удаётся подстрелить парочку тетеревов, и бабуля готовит та­кое жаркое! Небольшие ломтики мяса по какому-то волшебному рецепту за­пекает она в гоголе-моголе и щедро сдабривает подмороженной калиной.

В конце марта — начале апреля на вырубки, на лесные поляны слета­ются тетерева потоковать. Самое время помериться силой, похвастаться опе­реньем перед самочками.

Таких токовищ в наших краях несколько. Дед Лукич сказывает, кроме Савина леса, встречал он тетеревов и в сенокосах у Большего лога, и в Ко­пытцах, где они облюбовали небольшое местечко в зарослях лещинника.

Сколько Павлик ни клянчил, сколько ни умолял взять его взглянуть на диковинные тетеревиные танцы, охотники не соглашались. “На следующий год обязательно”, — отнекивались каждый раз.

По всему видно, схрон готов. Ещё с вечера отец переговорил с Лукичом, почистил ружьё, просмотрел патронташ, собрал тормосок.

Павлик решил во что бы то ни стало увязаться за охотниками. Из дому они выйдут до свету, и чтобы не прозевать, парнишка улёгся на ночь в гор­нице. Он уже знал, что тетерева начинают токовать в полнейшей темноте, за час до рассвета.

Не успел отец подняться с постели, Павлик в полной амуниции уже си­дел на кухне, дожидался. Деваться некуда! Сколько раз отговаривались.

—                  А ты куда это, пострел, навострился? — подивился Павликовой пры­ти появившийся на пороге Лукич.

—                  На токовище, за тетеревами, — ничуть не смущаясь, выпалил Павлик.

—                  Ну, что ж... За тетеревами, так за тетеревами... Только не распужай ненароком, — крякнул недовольный Лукич и с надеждой посмотрел на отца.

У Павлика замерло сердце... Сейчас отец передумает и отправит досыпать!

Но тот будто не заметил ворчания старика, перекинул тормосок через плечо и вышел на крыльцо.

Павлуша с облегчением вздохнул, нахлобучил предусмотрительно, чтоб уж не возвращаться в дом, кроличий треух на голову и шмыгнул за дверь. “Колька с Ромкой дрыхнут и ни о чём не догадываются! Обзавидуются па­цаны!” — радостно промелькнуло в голове.

Зрелая мартовская ночь дышала лёгким морозцем. Двинулись гуськом: впереди Лукич, следом — Павлуша, а отец, чуть поотстав, замыкающим.

Из перелесков тянуло перепрелой прошлогодней листвой, из оврагов — талой водой и размокшей глиной, с обочин — полынью, а с дороги, от рас­христанных там и тут охапок силоса — прогорклостью и прокисшими щами.

Шли молча. В этот час малейший шёпот слышно за версту. Павлик по­отстал и зашушукался с отцом, но Лукич цыкнул на них, и мальчишка до самого леса уже не смел открыть рта.

Луна белая-пребелая, словно застывший круг топлёного смальца, выка­тилась было над Глиняной дорогой, но то ли от пара, поднимающегося из Марьиной лощины, то ли от дыхания споро движущихся людей начала за­метно таять. А когда остановились передохнуть у росстаней, от неё почти и след простыл. Истончилась. Не луна, а чуть приметная дымка.

Справа из полумрака вышел кособокий омёт. Запахло мокрой мякиной и мышами. “Уху!” — послышалось над головами охотников, и, сверкнув хищными зелёными звёздочками, тяжело взмахнула сова. “Уху!” — послы­шалось уже со стороны сосняка.

—                  Мышкует плутовка, — шепнул отец мальчишке на ухо.

Лукич подал знак, и, притаив дыхание, охотники вошли в Савин лог. Павлик старался ступать так, чтобы не хрустнула веточка, не щёлкнул ка­мушек. Первый раз на тетеревиной охоте! Не мог же он подвести отца. Ка­жется, у мальчишки даже сердце остановилось. И забилось опять лишь по­сле того, как услышал: “Всё. Пришли”.

Павлик огляделся. Шалаш так ловко запрятан, что никакая птица его не распознает. Берёзовый хмызник переплетал вбитые в талую землю колья. Шалашик притулился под густой развесистой сосной. Мохнатые лапы её слу­жили надёжной крышей. Постараешься — ничего не разглядишь. А уж те­теревам додуматься ума точно не хватит. Да и не до того им. В этой поре они полуглухие, полуслепые, настолько токованием увлечены.

—                  Главное, чтобы понизу схрон неприметным был. Высоко-то они сей­час не заглядывают, всё по земле вытанцовывают, — пояснил Павлику отец.

Лукич дело своё знает. Всё предусмотрел. Шалаш как раз в самом цен­тре токовища сладил. И обзор из замаскированных лапником бойничек-око- шек — что надо! Даже ольховые пенёчки-сиденья имеются. Павлик устроил­ся на одном таком круглячке и замер.

Кажется, чуть посветлело. А может, просто глаза пообвыклись. Утро в лесу наступает после того, как слетятся старые петухи-тетерева на токови­ще. И для почину оттокуют около часа, заманивая на свои весенние турни­ры молодняк, а вместе с ним и рассвет.

Боясь пропустить появление петухов, Павлик изо всех сил вглядывался в березняк.

Старый тетеревятник Лукич ходил в байкальской тайге на глухарей, на Сахалине брал рябчика. По молодости бывал в Приполярье. Там водится ещё одна родственница нашего тетерева — белая куропатка. Каких только охотничьих баек-небылиц о тетеревиных не знает старик!

“Птица эта не простая, — говорит он, — для царской охоты. В старые времена государи наши выезжали в марте-апреле полюбоваться токующими тетеревами. Блюда из дичи у них завсегда не сходили со стола, а уж тетере­ва были украшением любого пира”.

Все тетеревиные неприхотливы, питаются, чем Бог послал. Зимой из-под снега какой корм добудешь? Перебивается птица в холода с веточек на поч­ки, с почек на хвою. Иногда, правда, посчастливится полакомиться в ореш­нике серёжками.

Летом, конечно, попривольнее: и травка, и цветочки. А коли комарик- паучок под клюв попадётся, так и он сгодится.

Осень — самая сытная пора. И ягодка любая, и грибы — клюй, не хо­чу. Отъедаются тетерева, запасаются впрок.

Вспомнилось Павлику, как ходили они с отцом на лыжах под Новый год за ёлкой. На поляне в Ярочкином логу прямо из-под ног у него тетеревок вы­порхнул. Подивился Павлик, узнав, какое необычное зимовье устраивают эти птицы. Выкапывают в снегу лапами и клювом камерку-жилище размером чуть побольше себя, чтобы места хватило оперенье распушить, “угреться”.