Культура

Виктор Лихоносов: «Историю нужно знать»

"Я много раз давал интервью. Всё уже написано во всех газетах", - сказал он. Через паузу заметно потеплевшим голосом добавил: «Летописи, летописи читайте, нужно молитвы знать, много хороших святоотеческих текстов, это, я молитвы знать, это, я бы даже сказал, лечебные тексты, они лечат душу и, представьте себе, тело".

Так началось наша беседа.

Валентина Чалапко

-  Существует такое мнение, что писательский дар ко многому обязывает, поэтому человек, им обладаю­щий, несчастен...

-  Я не согласен с таким мнением. Несчастье, может быть, только глубже раскрывает талант, вот и всё. Да, пи­сатель тонкая натура. Но, знаете, я никогда не преувели­чивал особенность страдания и величия литераторов пе­ред той же крестьянкой. Я дружил с брянскими стариками и, думаю, что Мария Матвеевна Данькина не менее тонко чувствовала, чем Ахмато­ва, Цветаева, Анна Бунина. Простой че­ловек достоин не меньшего сочувствия, чем актёры или писатели. Простые люди тоже могут быть великими, потому что ближе к природе и тем самым тоньше её чувствуют, понимают.

- Что вы и ваши герои-странники ис­кали в глухих деревнях, зачем ходили по разбитым деревенским дорогам?

-  Ничего я не искал, я жил и чувство­вал. И то, что я любил, мне хотелось за­печатлеть, жил ли на улице Озёрной в Сибири или в посёлке под Анапой. Сей­час, когда страна развалилась, разруше­ны все основы, особенно радостно и гру­стно вспоминать спокойное время. Я был совсем молоденький, для меня деревня была сказкой, в ней было что-то дорогое, что хотелось удержать.

А в Краснодаре оставались "бывшие кости" по домам, никому не нужные. О них не писали, было такое, мягко го­воря, неудобное время для проявления патриотических русских чувств. А я любил, жалел их. И когда погружался в архивы, то млел от сочувствия этому миру казачьему, про­шедшему, убитому, осквернённому.

Я писал не против советской власти, меня интересова­ли люди, забытые, чудные. С Бардадымом мы ходили по дворам. Это было так волшебно, прошлое казалось таким загадочным и великим. Мне нравилась древность, Когда- то я написал "Осень в Тамани". В Тамани не только Лер­монтов, там был летописец Никон и апостол Андрей Пер­возванный. Тамань - это наше древнее место, я бродил там как дитя.

А потом встретил человека, который очаровал меня своими рассказами о Екатеринодаре. Он был душою этого города, таким домовым. Я пошёл в архив, стал рыться, разговаривал со старожилами и написал "Наш маленький Париж". Но говорить об этом очень трудно. Не всё можно рассказать, но кое-что можно почувствовать, если читаешь роман. Нет в нём сюжета, там есть только чувство моё.

- Вы пишете с особой теплотой, любовью о Старой России. Что было в ней главное?

-  Мне дорога убитая Царская Россия. Россия князей, святых, великих императоров, которые строили нашу ро­дину. Это была величайшая держава, величайшая русская цивилизация с длинной-длинной историей.

И когда недавно в связи с Крымом произносили слова в оправдание того, что мы делаем, никто не вспомнил, что мы боремся за Киевскую Русь, и вот там, где, может быть, крещение было, устроили этот вертеп из покрышек, какие- то негодяи ходили с дубинками, были пожары. Ни у кого не дрогнуло сердце, что горит Киевская Русь! Сколько дискуссий было, но ни разу не слышал я этих имен: князь Святослав, Владимир Мономах, Олег, Ярослав, хоть кто- то бы сказал, да так красиво, сильно. Вот это и есть безродство, от этого у России ничего не получается.

Для меня Родина существует не только с того момента, когда я родился, а далёкая-далёкая. Как прекрасно думать об этом, вспоминать, открывать книги, то старые ветхие, то новые, смотреть на гравюры, рисунки поздние, жалеть, что нет тех великих людей с нами. Как они не похожи на нас, не похожи одеждой, какой-то смиренной простотой. Отовсюду веет необыкновенной тишиной, из каждого сто­летия огромными пространствами, сиротливостью, одино­чеством.

Я бы каждый день вечером программу "Время" начинал с оповещения, что столько-то веков назад был подписан Стоглав, родился такой-то святой, что в этом году Ольга ездила в Константинополь, приняла там крещение.

Великая культура православной Руси покоряет всякую душу. Посмотрите, какие тексты оставили нам наши пред­ки! Читали прославленные наши артисты когда-нибудь "Плач вдовы Дмитрия Донского" по радио? Они не способ­ны, у них той мелодии в голосе не будет, потому что это суетливая, московская, ширпотребная публика. Вы знаете, какие тексты не читаны? Вот если бы их слышали наши молодые, другие дети у нас выросли бы.

Когда чувствуешь эту древность, эту изумительную чистую воду истории, то тогда и вся Россия кажется роднее.

- Один безымянный герой есть в "На­шем маленьком Париже", некий молодой князь. Правильно ли я думаю, что этот таинственный юноша существует не только в вашей книге, но был хорошо известен в начале 20 века и звали его Олег Романов?

- Когда я писал роман, то многое не было известно, в том числе про Олега. В романе я не назвал его. И там немножко обобщённо о князьях. Тогда трудно было представить, что когда-то свободно мож­но будет говорить о дореволюционной России, думали, что ещё долго это будет не нравиться советской власти. Поэтому, вставляя что-то, что мне не принадлежало, может быть, я поступил слиш­ком вольно, но я хотел только оповестить современного читателя, насытить его знаниями и чувствами пропавшей истории.

А потом, когда я жил в 1995 году у матушки в Пересыпи, я снова вспомнил об Олеге. Одарённый, дивный мальчик был, правнук Николая I, Пушкиным увлекался, рукописи нашёл в архивах, стихи писал, чисто, изящно, с каким-то привкусом усадебного дворянства, как вот журнал "Столи­ца и усадьба". Я помню, что на огороде работал, и он всё время был со мной, князь Олег, в моих мыслях.

Меня привлекала дворянская великокняжеская среда своей неизвестностью, обособленностью, "тонкой косточ­кой". Хотелось понять, каким было прошлое. Как крестья­нина меня это всё, наверное, волновало. И я так захотел об Олеге чуть-чуть лирично написать, не делая никаких открытий, просто выражая свои чувства. Мой "Светлый князь" - это уж совсем другое, не глава из романа "Наш маленький Париж".

-  Как историк, человек, который всю жизнь посвятил изучению документов, летописей, воспоминаний, скажи­те нам, каковы последствия равнодушия к прошлому?

-  Полное незнание истории очень вредно, особенно для политиков. Если бы политики так же дорожили древ­ней историей, как я вам рассказывал, то многих безобра­зий не произошло бы в нашей стране, они бы чувствова­ли, как всё это досталось, так просто землю нашу не разбрасывали.

Когда вы едете в поезде, вы думаете не о том, что тя­жело и тесно, и жарко, а думаете: "Едешь, едешь, а конца нет". А ведь это наши предки расширяли Русь, берегли земли. Такого чувства не было у советского народа, по­этому мы так быстро потеряли страну. Вот зачем нужно знать историю.

Историю нужно знать ещё и для того, чтобы чувство­вать всех своих праотцов, все гены свои, где-то спрятан­ные в глубине веков, ведь там, поблизости от великого князя Владимира Мономаха, находишься и ты. Люди, ко­торые плакали на площади в Крыму, не только исстрада­лись от украинских националистов, которые замучили их, не давали русскому языку звучать; страдание земли - вы­лились воспоминаниями о том, как и деды умирали за Се­вастополь, Керчь, Феодосию. Это произошло даже на ка­ком-то таинственном Божьем уровне. Крым русский должен быть дома. Америке этого не понять. Сбежавшие­ся со всего света бродяги, ни разу не защищавшие свою землю от врага, что они могут понять? Вот они так себя и ведут. У нас - почва. У них – сберкасса, банк.

 

Источник: День литературы

← Вернуться к списку