Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Культура

Каждой Зине – по корзине

Мне и теперь бывает приятно увидеть на воскресном базаре какого-нибудь старичка, окруженного бокастыми желтоватыми корзинками, будто гусиным выводком. Но еще приятней взять тугую корзинку в руки, подержать её в ладонях, чуть наддавить до легкого хруста, проверяя на прочность, ощутить горьковатый ивовый или черемуховый запах свежих прутьев, весеннего леса, а для меня еще и запах далекого детства.

       Понимающие толк хозяйки охотно берут эти изделия. Они знают, что корзину не заменить ни сумкой, ни целлофановым мешочком, ни тем более сеткой. В корзине продукт – особенно овощи, ягоды, фрукты – будет всегда целехонек, свеж и лучше сохранит свой первоначальный аромат.

       Когда-то обеды на пашню в нашей деревне возили исключительно в корзинках. Моя старшая сестра Марфуша работала поварихой в страдную пору. Ей приходилось запрягать лошадь в высоченный рыдван[1], чтобы уместить все корзинки с торчащими из них горлышками бутылок с молоком или квасом. Корзинки были разносортные и разномерные, они занимали много места. Сестра аккуратно расставляла их в несколько ярусов, одна на одну.

        А представьте, что было бы с продуктами, с теми же бутылками, заткнутыми бумажными пробками или тюричками – катушками из-под ниток, если бы они лежали, скажем, в котомках или сетках!

       У нас в селе многие умели плести корзины. Да и ныне еще не перевелись мастера-корзинщики. Правда, теперь я все больше вижу корзинок таловых, зеленых и бурых, и все меньше белых, о которых как раз мне и хотелось рассказать. Во-первых, потому, что я их лучше знаю, во-вторых, об изготовлении всех корзин, какие только бывают на свете, рассказать просто невозможно. Их плетут и из луба, и из стружки, из круглых ивовых прутьев, из ленточек верхнего слоя древесины, снятого с черемуховых прутьев, из раздвоенных сосновых кореньев, из осоки, из морской травы и даже… из проводов с цветной изоляцией. Материал во многом определяет технологию, однако основы ремесла остаются общими.

        Я бы сказал, плетение корзин – дело философов. Им занимаются обычно лесники, сторожа, пастухи – люди, проводящие много часов наедине с собой, имеющие свободное время и незанятые руки.

         Впрочем, и сельские ребятишки охотно приобщаются к этому притягательному ремеслу. Когда мы были подростками, лучшим корзинщиком среди нас был, пожалуй, Пашка Звягин. Примерно наш одногодок, но рослый, широкий в кости крепыш, за что мы наградили его прозвищем Стальная Грудь. Он выглядел намного взрослее нас не столько внешне, сколько внутренне – самим поведением.  Все работы по дому выполнял наравне с большими. Наши родители постоянно ставили Пашку в пример нам, и, признаться, оттого, что этим примером слишком часто «кололи глаза», я к нему даже испытывал временами что-то вроде неприязни. Трудно любить человека, о котором тебе сто раз на дню говорят: «Вон Пашка назём повез со двора, а ты? Вон Пашка сам подшивает валенки, а ты? Вон Пашка какие корзины плетет, а ты?»

         Плести круглые белые корзины Пашка научился у своего отца, работавшего в колхозе чабаном, и у его напарника Григория Тимшина, тоже большого мастака в этом деле.

        В четырнадцать лет Пашка стал настоящим, общепризнанным мастером на селе. Если мы, учась возле него, лепили кое-как корзинки, скорее похожие на сорочьи гнезда и годные только в пределах своего домашнего хозяйства, то Пашкины шли на заказ по всей округе. Платили ему по пятерке, по десятке за корзинку, в зависимости от её размеров и качества. В тогдашнем исчислении – плата невесть какая, но в те годы на селе и столь скромные деньги водились не у каждого. Нам же Пашкины доходы казались просто баснословными, но мы не завидовали ему, понимая, что он получает свое, законное. Никто из нас не мог сравниться с ним в мастерстве.

       Мы знали и порядок работы, и приемы, но были всего лишь ремесленниками, не умевшими подняться до творчества, до своего «всадника».

        А внешне, казалось бы, дело нехитрое. Сначала сходишь в черемуховый колок и нарубишь длинных молодых деревьев – «вич», какие вырастают только в темных чащах, вытягиваясь к солнцу, – настоящие черемуховые лианы, почти лишенные сучьев, гладкие и ровные от корня до вершинки.

       Принесешь домой вязанку таких вич, загнешь два обруча для будущей корзинки и высушишь на солнце или в русской печке. Потом обработаешь,

свяжешь концы и вставишь кольцо в кольцо, как если бы одно было экватором, другое – нулевым меридианом. На пересечении обручи стянешь лыковиной, подставишь дужки-«рёбра» – и каркас корзины готов. Осталось сплести её.

        Лыковина – это не лыко, не внутренняя часть коры, из которой плетут лапти, а верхний слой древесины, снятой длинной ленточкой. Ленточками этими и заплетают каркас.

        Да, кажется, дело совсем нехитрое. Однако у Пашки корзины получались куда чище, белее, чем у других, прочнее и просто красивее. Он придавал им удивительно соразмерные, изящные формы. При довольно небольших обручах, умело расставляя дужки, мог сделать очень вместительную «грудастую» корзину, которая была устойчивой, удобной в руке и «смотрелась».

        Лыковину Пашка отдирал с виртуозным мастерством. Искусно объезжая сучки, доводил её до завидных размеров – в рост человека. Работал он ловко и быстро, но как будто особо не спешил, до белизны выскабливал каждую лыковинку, тщательно заправлял её концы. Чтобы добиться плотности плетения, то и дело сжимал затканный ряд, действуя при этом не только пальцами, но нередко и зубами.

       Окончив корзинку, Пашка долго вертел её в руках, окидывая критическим взглядом, словно это было уже не его изделие. Поворачивал дном к солнцу и определял, нет ли больших просветов. Пашкины корзины были настолько плотны, что в них на некоторое время задерживалась почерпнутая вода.

        Потом он уносил корзину в сарай и бросал её в открытый лаз погреба, чтобы она не рассохлась.

       Если б остался Пашка в селе и работал бы пастухом, как его отец, или трактористом, как многие из наших общих друзей, он, наверное, поныне плел бы между делом белые корзины всем на диво. Но угораздило его однажды съездить в Абакан грузчиком на колхозной машине с зерном. В городе Пашка впервые в жизни увидел железную дорогу. Мощь паровоза потрясла его. С той минуты заболел он мечтой – стать машинистом. И добился-таки своего. Теперь водит где-то поезда, может, по нашему краю, а может, и по всей России-матушке.

        Были в Таскине и другие корзинщики, даже – корзинщицы. Плели они в основном плоскодонные  корзинки из белотала, краснотала и прочего тальника, но работали весьма посредственно.

        Настоящие корзинщики при случае могли сплести и вентерь, и верши, и дергушу, чтобы поставить их на карасей в сельском пруду или окрестных озерах, и корчажку – особую вершу, длинную, как ракета, которую стоймя пристраивают у стога для ловли косачей – лирохвостых тетеревов, и коробок для тарантаса, и кресло, и даже какой-нибудь ивовый дуршлаг для выемки пельменей из чугуна или солонку, или табакерку.

       Отдельная ветвь корзинщиков – коробейники, то есть мастера, плетущие короба. В иных областях коробом называют и корзину. У нас же это совершенно различные изделия: у корзины одно назначение, у коробов – совсем другое. Из тонких прутьев фигурный коробок – часть выездного экипажа. Прокатиться в таком кузовке, украшенном затейливым орнаментом, плетеными кружевами по бортикам – одно удовольствие. Недаром легкие коробки и тарантасы долго были в ходу у бригадиров, руководителей хозяйств (да и теперь изредка встречаются), несмотря на то, что легковые машины стали общедоступными. Но наиболее распространен незатейливый короб-работяга, удобная тара в крестьянском дворе. В нем, поставленном на телегу или сани, сподручно перевозить всякий груз, который не уложишь в высокий воз – швырковые дрова, мякину, назем.

       Умеющих плести короба в нашем селе всегда было больше, нежели корзинщиков. Наверное, потому, что короб более необходим в хозяйстве и уметь сплести его, как говорится, нужда заставляет.

       Доводилось мне наблюдать искусную работу наших коробейников – красноголового Максима Чучалина, отличного крестьянской хитрецой и сметкой Семена Гужавина, голосистого и резкого в делах и суждениях Павла Богданова. Но, пожалуй, особенно колоритным среди них был наш однофамилец Архип Щербаков, по прозвищу Чердак. Верно, многие в селе считали его человеком с ленцой, поскольку не рвался он на тяжелые колхозные работы – ни на молотьбу, ни под зарод, однако мастеровитости у него было не отнять. Архип отлично тачал сапоги, подшивал валенки, рыбачил… Причем настолько умело и добычливо, что соперники его в этом деле  намекали, будто знал он некий наговор. Это было похоже на правду. Он мог скромно присесть на берегу озера с кем-нибудь рядом, казалось бы, в самом малонадежном месте и  вытягивать рыбку за рыбкой с чисто колдовской методичностью. Сосед, как правило, не выдерживал такого соперничества и нервно сматывал удочки.

       Но, конечно же, не был Архип никаким «чернокнижником» и колдуном, а просто был наблюдательным человеком, хорошим знатоком народных примет и неписаной рыбацкой науки. Суеверный, как все на свете рыбаки, он о своих познаниях и наблюдениях особенно не распространялся — это и давало повод для разных толков.

        Но однажды он сделал исключение. Во всяком случае, однажды для меня. Как-то проверял я утром на озере вентеря, поставленные на ночь. Улов был скромный. Но удивительно, что в одном вентере рыбы оказалось раз в пять больше, чем в другом, хотя они располагались почти рядом. На мое недоумение Архип заметил не без таинственности: «Ставь горловиной к восходу». Может, это была просто шутка старика, но с той поры я неизменно с видом посвященного следовал его совету, даром что секрет оправдывался далеко не всегда.

        Старик чудил. Уже в преклонном возрасте он вдруг разошелся со своей верной старухой, но из дому не ушел, а стал жить за стенкой, в горнице с отдельным входом, заколотив дверь в комнату жены рейками крест-накрест. По слухам, мотивы развода были самые банальные: Архип любил пображничать, старуха же, естественно, относилась к этому без восторга. И вот, став свободным, как ветер в поле, никем не сдерживаемый Архип совсем отпустил тормоза. Гуливал по неделе. Однако когда наступало тяжкое похмелье и в глазах начинали прыгать чертики, которых он называл «фильками», Архип ломал рейки на дверях и, унижаясь, просил убежища у жены на печке. Сердобольная старуха великодушно отодвигалась к стенке.

        Но все это, так сказать, к слову.

      Главное, Архип плел отличные  короба. Нас, ребятишек, завораживало его мастерство.  Для плетения он использовал и  березовые, и черемуховые, и ивовые прутья. Сначала раскладывал их попарно в несколько рядов – так что вершина заходила за вершину, потом проплетал между парами несколько поперечных вич, образуя дно будущего короба. Потом поднимал комлевые концы прутьев на столбики, по кругу набитые в землю, садился по-турецки на дно и начинал плести вкруговую.  Так и «плыл» на месте он в этой плетеной лодке, все наращивая, поднимая её борта, пока сам за ними не скрывался весь, оставляя на поверхности лишь султан седоватых кудрей.

         Как и Пашкины корзины (кстати, Пашка был соседом и любимцем Архипа), короба его отличались добротностью и плотностью плетения, удивительной соразмерностью форм и тем невыразимым изяществом, которое рождается только под мастерской рукой и составляет вечную тайну и притягательность всякой искусной, изрядной работы. Сельскому же заказчику нравилась не столько красота Архиповых коробов, сколько их практичность. Они были вместительны, легки, словно играючи опрокидывались с телег и саней при «самосвальной» разгрузке.

         Между прочим, отец мой тоже умел плести короба. А я вот, хотя и ходил в отрочестве в корзинщиках, принадлежа к «Пашкиной школе», сплести короб так и не собрался. Видно, это не мой «конек»…



[1] Местн. — длинная телега для перевозки снопов и сена.

 

Александр Щербаков

Из цикла "Рассказы о мастерах". Рассказ "Душа мастера".

 

← Вернуться к списку

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru