Культура

Вызов забвенью

О книге Натальи Гранцевой “Сказанья русского Гомера”

Имя Михаила Хераскова, поэта XVIII века, ныне помнят разве что истори­ки литературы. Широкому читателю его творчество не знакомо. Между тем, М. Херасков заслуживает признательности потомков как создатель первой на­циональной эпопеи.

Книга Натальи Гранцевой бросает вызов незаслуженному забвению, кото­рым окружено творчества автора “Россиады”. Гранцева прочла “Россиаду” не­предвзято — как поэт, чьё сознание свободно от историко-литературных штам­пов. Она искусно проанализировала текст как человек, умеющий задавать точ­ные вопросы, искать на них ответы и в результате добираться до сути.

“Россиада” посвящена взятию Казани Иваном Грозным в 1552 году, со­бытию, о котором в советской историографии говорилось как-то стыдливо и скупо. Обращаясь к исторической основе поэмы, Н. Гранцева определяет, насколько содержание соответствует современному историческому знанию. На конкретных примерах она показывает, что приведённые Херасковым факты и основные этапы боевых действий соответствуют нынешнему представлению о политической обстановке времён Ивана Грозного, о главных действующих лицах военной кампании 1552 года. Создатель поэмы прекрасно ориентировал­ся ив топографии Казанского царства, великолепно был осведомлён о динас­тических связях разных ордынских группировок, вполне узнаваемо воссоздал планировку города, с достаточной точностью следовал хронологии основных событий осады. Это сегодня летописная, фактографическая, документальная оснащённость содержания “Россиады” нам кажется само собой разумеющей­ся. Но первые тома Полного собрания русских летописей (никогда до этого типографским способом не воспроизводившиеся) увидели свет только в послепушкинское время, да и Карамзин написал свою “Историю государства Российского” уже после смерти М. Хераскова. Н. Гранцева скрупулёзно вы­числяет источники, к которым мог прибегнуть М. Херасков, попутно проясняя спорный момент в биографии своего героя — с какой целью Херасков в 1770 году прибыл в Петербург и что он там делал. Да именно в Петербурге, в Синоде собирались летописные копии, ещё по указу Петра I снимаемые с летописей в монастырях! С ними Херасков и работал — это предположение объясняет многое.

Увы, в России XIX века передовая общественность, потрясённая карамзинскими картинами злодейств Ивана Грозного, уже не в состоянии была рас­сматривать образ молодого героя, покорившего Казань, как образ поэтичес­кий. Процесс исторического “просвещения” россиян, запущенный Н. Карам­зиным, вызвал нешуточные страсти и эмоциональные реакции современни­ков. А у Хераскова был свой взгляд на историю. Его Грозный царь, 22-летний руководитель похода на Казань, в соответствии с исторической правдой изо­бражён как аскет и полководец.

Текст поэмы “Россиада” даёт возможность ответить на ряд непростых во­просов, и ответы эти далеки от стереотипов новейших времён. Достойна ли прославления победа русских над ордынцами? Достойна ли художественного дифирамба Москва времён Грозного? Может, царь Иоанн, как новый кресто­носец, осуществил массовую насильственную христианизацию татар? Н. Гранцева обращается не только к самой “Россиаде”, но и к мнениям ис­следователей и специалистов, к тем, кто стал уже классиками и кто работает сегодня. Ответы, факты весьма красноречивы. Последний казанский царь Едигер не был унижен. Взятый в плен при штурме Казани, он получил в дар обширные владения в Звенигороде под Москвой как полноправный предста­витель элиты, исповедующей христианские ценности. Не было унижено до­стоинство и честь казанской царицы Сумбеки, сохранившей свой царский статус и впоследствии благополучно царствовавшей в Касимове.

Долговременная, почти маниакальная зацикленность отечественной исто­риографии “на ужасах царя Ивашки” явилась ударом и по Хераскову, и по его “Россиаде” — герой поэмы был “не тот”. Вообще, складывается впечатление, что наши представления об истории допетровской Руси намного скуднее, чем знания тех, кто жил в XVIII веке, что наши представления втиснуты в прокрус­тово ложе историографии Х1Х-ХХ веков. Так, если к моменту написания М. Хе­расковым поэмы почти общим местом были связи персонажей русской истории и их взаимодействие на политической арене с представителями Астраханского ханства, по устоявшейся традиции называемыми персами и персиянками, то сегодня мы этих смыслов, занимающих в поэме Хераскова важное место, просто не прочитываем. Таким затенённым историческим смыслам “Россиа- ды” в книге уделено немало места, благодаря чему отечественная история при­обретает яркие, сочные краски и предстает в более крупных ракурсах.

Было бы странно, если бы поэт Наталья Гранцева не занялась исследова­нием поэтики “Россиады”. Кстати, по её мнению, проблема непонимания критиками творения Хераскова коренится именно в непонимании самой по­этики “Россиады”. Гранцева рассматривает “Россиаду” в координатах поэти­ки XVIII века. Перечисляет приёмы, которые обнаружены в “Россиаде”. На конкретных примерах она показывает, что значат эти приёмы, и как, с ка­кой целью они использованы. Разнообразный символический и эмблематиче­ский материал, которым свободно оперировал Херасков, был давно освоен европейской литературой и считался вполне законным и нормативным. Этот материал вкупе с историческим документом Михаил Херасков дополнительно обогатил за счёт фантастического элемента и “преданий старины глубокой”. Создание чудесных образов и волшебных метаморфоз — этот вклад Хераско­ва в литературу — Гранцева называет прорывным и уникальным. И именно он вызвал больше всего негодования в широких литературных кругах. Удиви­тельно, но исследователи даже не предпринимают попыток интерпретировать это новое и фантастическое как символ или эмблему. Почему? Потому что нет соответствующего “толкования”, освящённого чьим-то авторитетом?

Совершенно непривычно для нас то, что Н. Гранцева проводит линии, связующие Хераскова и Горация, Аристотеля, Шекспира, Вольтера да и са­мого Гомера. Впрочем, тем, кто знаком с её предыдущей книгой “Ломоно­сов — соперник Шекспира?” (СПб, 2011), такие сопоставления странными не покажутся. Мы сами обедняем свою литературу, не допуская мысли, что рос­сийская земля может рождать не только собственных Ньютонов и Платонов, но и Гомеров, Шекспиров, Вольтеров...

Неожиданным выглядит и разбор поэмы А. Пушкина “Руслан и Людмила”, которую Гранцева уподобляет большой системной цитате из красочного эпи­зода “Россиады”, волшебно преображенного дерзким молодым пером. Взяв в разработку сюжетный фрагмент “Россиады” — историю о битвах, в которых участвовала персиянка Рамида и три её воздыхателя, — молодой Пушкин вос­произвёл в нём не только внешнюю сторону событий, но и скрытую, символи­ческую. Более того, он использовал фантастические и волшебные элементы “Россиады”, изловчившись внушительную их часть включить в малый объём своей поэмы — шесть песен вместо двенадцати Хераскова, — дав тем самым образец большей концентрации смыслов. Над этой поэтической “безделицей” он работал три года, перед ним стояла особая задача: используя лёгкую, бы­товую, живую речь, сохранить символическую её “начинку”.

Строгая форма, в которой выдержана книга “Сказанья русского Гомера”, безупречная логика автора, живой, образный язык, подчас не без ядовитос­ти и запала комментарии делают, казалось бы, сугубо филологические изыс­кания увлекательным, лёгким для чтения и восприятия расследованием. Это­му способствует и форма подачи материала: разбивка текста на небольшие абзацы, выделение жирным шрифтом начальных слов абзацев, подчинённых строгой логике: Пушкин-Херасков — комментарий автора; факт — объяснение современников — аргумент — комментарий автора. Именно безупречно стро­гая логическая выверенность помогает автору сопоставить поэму Пушкина и поэму Хераскова, разобраться в биографии писателя, в которой много не­ясного и тенденциозного, основанного на сплетнях и домыслах, некритично заимствованного у современников поэта — его завистников и недоброжелате­лей, желавших принизить роль удачливого собрата. Что ж, битвы за место в истории были излюбленной забавой литераторов XVIII века — каждый хотел быть Первым, основоположником чего-нибудь. В случае с М. Херасковым де­ло осложнялось ещё и тем, что современники не понимали механизмов, ко­торые позволили благодушному красавцу сделать блестящую карьеру, не по­нимали причин, по которым он перемещался с одной должности на другую, не могли объяснить непреходящее благоволение к нему монарших особ.

История знает немало примеров того, как ленивые умом современники не постигали масштабных и сложных произведений, созданных великими талан­тами. Но если друзья и коллеги не всегда могли вникнуть в сложный замысел “Россиады”, разобраться в её искусной композиции, найти объяснение и оправдание изобилию сказочного и волшебного применительно к истори­ческому материалу, то современному читателю без должных комментариев это тем более трудно. Н. Гранцева подробно излагает содержание поэмы. После краткого изложения — чёткий и хорошо продуманный план поэмы, ко­торый не смог исчислить с помощью треугольников и прямоугольников гимна­зист-недоучка, просветитель и масон Н. Новиков и понять поэт К. Батюшков. От­дельно выстроена галерея героев поэмы, где даже самые фантазийные обра­зы неразрывно связаны с реалиями историческими. И раскрываются загадки “Россиады”, ответы на которые в несколько ином свете представят читателю и историю покорения Казанского царства, и роль царя Иоанна в этом событии.

Собственно, Н. Гранцева делает то, на что не нашёл времени ни один историк литературы за два века: она возвращает в сокровищницу русской литературы её почти утраченную драгоценность. Более того: она публикует фрагменты “Россиады”, львиную долю которых широкая аудитория не виде­ла свыше двухсот лет.

Книга Натальи Гранцевой написана просто и увлекательно, автор как бы обращается к широкому читателю за поддержкой в борьбе с забвением, на­вязанным поколениями “ленивых и нелюбопытных”. Этот интеллектуально­просветительский жест — по сути, свидетельство веры автора в то, что благо­дарные потомки продолжат работу по возвращению несправедливо забытого. Может быть, лет через двадцать, к 300-летию со дня рождения Михаила Хе­раскова, мы и узнаем — услышан ли этот призыв?

Елена Павлова

Впервые опубликовано в журнале «Наш современник», № 3, 2015

← Вернуться к списку