Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Культура

Молитвы художника

Валентин Фёдорович Папко

О творчестве Валентина Фёдоровича Папко

Одно из центральных зданий в исторической части Краснодара — Дом книги — украшает огромная мозаика “Я вызову любое из столетий”. Все, кто впервые бывает в городе, спешат увидеть её. Я помню, как, задрав голову, заворожённо рассматривала монументальное полотно, представляющее исто­рию книгопечатания на Руси. Оно выполнено из цветной смальты, так блестя­ще передающей пластику линий, игру цветовых пятен. Художнику удалось за­печатлеть пафос величайшего достижения — книгопечатания и, одновременно, показать уникальность книги, передающей информацию от сердца к сердцу. Ясность и спокойствие, крепость духа и в то же время особая лиричность и эмоциональность в центральной фигуре Мастера, бережно держащего кни­гу. И во всей работе, с чертами русского стиля, тяжёлым монументализмом византийства — вдохновенная поэтическая цельность! Буквально дух захваты­вает и от замысла художника, и от столь впечатляющей его реализации! Автор мозаики — живописец-монументалист Валентин Фёдорович Папко.

Судьба подарила мне возможность познакомиться с художником. Это случилось более двадцати лет назад на семейном празднике. И глядя на его чуть смущённую улыбку, открытый взгляд ясных голубых глаз собеседника, я всё же не могла до конца поверить, что он тот самый Валентин Папко, титу­лованный участник многих международных (Германия, Франция, Бельгия), республиканских, региональных выставок. С того памятного дня началось для меня открытие мира Валентина Папко, общение с человеком, наделённым ве­ликим даром отражать время, слышать чужую боль, переносить на холст кра­соту земли и “души изменчивой приметы”.

Работы Валентина Папко, я уверена, — один из ценнейших вкладов в культурную сокровищницу России. Родившись на кубанской земле, свой та­лант он посвятил родному краю, украшая и воспевая его, открывая малоиз­вестные страницы его истории, раздумывая о прошлом его и настоящем, про­зревая будущее. Если сравнивать художника с композитором или писателем, пожалуй, созвучными его картинам я назвала бы “Курские песни” Георгия Свиридова, с их синтезом академического и фольклорного искусства, с их яр­чайшей интонационной и тембровой палитрой, и “Русскую тетрадь” Валерия

Гаврилина, воплотившего в хоровом музицировании образ северорусской кре­стьянки. И ещё я поставила бы созданное художником рядом с литературным наследием его тёзки Валентина Распутина, так много сказавшего в романах “Живи и помни”, “Прощание с Матёрой”, “Дочь Ивана, мать Ивана” о русском характере и судьбе. По году рождения писатель и художник — ровесники. Ва­лентин Папко родился в сентябре 1939-го в станице Новоминской Каневского района. Вскоре началась война. Памяти о пережитом хватило на всю остав­шуюся жизнь. Тема Великой Отечественной — самая напряжённая доминанта в творчестве мастера. Видя созданное им, понимаешь: главной своей мисси­ей на земле считает он свидетельство о виденном, рассказ о самой кровопро­литной битве светлых и тёмных сил. Увековечить победителей, солдат, вете­ранов, их матерей, жён, сестёр — вот главная задача его творчества.

Спасаясь от оккупантов, мать художника, Нина Ивановна, увезла малыша в зерносовхоз Тихорецкий. Картина “Земля и небо моей памяти” — свидетель­ство тех дней, когда на еле живых после зимовки бурёнках женщины прокла­дывали борозды, чтобы бросить в них последние хлебные зёрна. И никто не знал, доживёт ли до нового урожая. И никто не знал, сколько ещё будут ле­теть на восток эти чёрные, грозно рычащие в стылом небе немецкие самолё­ты. А дети, боязливо жмущиеся к материнским коленкам, думали, что так бы­ло всегда, ведь они не видели другой жизни.

После освобождения Кубани от фашистов семья Папко вернулась в Ново­минскую, где Валентин впервые взял в руки карандаш. Художник вспомина­ет, как брат отца, танкист, привёз ему, пятилетнему мальчишке, толстую те­традь, вроде какой-то амбарной книги. У матери оказались четыре цветных карандаша: красный, жёлтый, синий и коричневый — главные базовые цвета. И вот этими карандашами она нарисовала сынишке картинку — джунгли с яр­ким жёлтым солнышком и высокими зелёными деревьями. “И в комнате ста­ло теплее, — вспоминает Валентин Фёдорович. — Я открывал картинку и не мог наглядеться на неё”. Потом были новые рисунки — Нина Ивановна, как могла, радовала ими сына. А вскоре и он сам потянулся к бумаге.

Подросшему мальчику карандаши и краски выписывали из Ростова, по­тому что в станице купить их было невозможно. В 1956 году семнадцатилет­ний Валентин уезжает в Краснодар, сдавать экзамены в художественное учи­лище. От своего нового товарища — абитуриента Гриши Когана — за два дня до вступительных испытаний он узнает, что такое палитра, этюдник. Григорий взял его с собой на пленэр. И первый в жизни будущего художника этюд — это изображение Троицкой церкви, что неподалёку от Тургеневского моста в Краснодаре.

По результатам экзаменов и Григорий, и Валентин набрали 15,5 балла, до проходного им не хватило всего полбалла. На предложение остаться в учи­лище на правах кандидата Валентин гордо отказался. А вот Гриша Коган согла­сился на кандидатство и через полгода был зачислен в списки студентов пер­вого курса. Как будто знал, что на следующий год набора в училище не будет.

Валентину же пришлось подать документы в Пензенское художественное училище им. К. А. Савицкого, где он учился с 1957-го по 1959 год, а в 1960 году перевёлся в Краснодарское художественное училище и окончил его с отличием.

Своё образование Валентин Фёдорович завершил в Московском высшем художественно-промышленном училище (бывшем Строгановском) на отделе­нии монументальной живописи в мастерской народного художника СССР и действительного члена Академии художеств СССР Г. М. Коржева.

Мне не раз приходилось слышать, с каким глубочайшим уважением гово­рит Валентин Фёдорович о Гелии Михайловиче. Своему наставнику посвятил он недавнюю работу “У своих. Памяти Г. М. Коржева”, где, бережно прикрытый шинелью, спит мальчишка и его маленький дружок-щенок под надёжной охра­ной бывалого воина-пехотинца. Бой закончен, тлеют угли пожарища, и уже про­бился на свет первый робкий подснежник — символ пробуждения жизни.

Думаю, не ошибусь, если назову знаменитого художника Г. М. Коржева своеобразным чутким и точным камертоном, по которому строит свою жизнь его талантливый выпускник Валентин Папко. И не только законы живописи, каноны “сурового стиля” продолжает, но и правила жизни учителя важны и близки ему. “Жизнь вне искусства, вне живописи для меня попросту утра­чивает всякий смысл. А в творчестве я более всего дорожу свободой. Свобо­да — писать то, что я хочу и так, как чувствую и могу”, — под этими словами учителя, я уверена, поставил бы свою подпись и его ученик.

Я не ставлю задачу охватить творческий путь В. Папко в хронологической последовательности. Я лишь хочу рассказать о собственных наблюдениях. О том, что незабываемо живёт в моём сердце. Наверное, я не была бы сего­дняшней без работ Валентина Фёдоровича.

И потому начну с полотна, которое очень многое рассказало мне об авто­ре и, самое главное, помогло разобраться в сложных, жизненно важных во­просах.

“За Родину” (1986) — на картине изображено поле жестокой битвы, бой в самом разгаре, зарево пожаров, небо закрыто клубами дыма. На переднем плане — падающий с взвившегося в прыжке белого коня сражённый пулей знаменосец, на втором — перехватывающий из его рук красное знамя казак- всадник с оголённой, будто звенящей от напряжения шашкой.

Как сделана эта работа! Сколько силы в летящем белом коне, как почти коснулось земли уже мёртвое тело знаменосца, как уверенно, точно, мощно перехватывает древко знамени, похожего на огромное, обращённое к небе­сам крыло, мгновенно оказавшийся рядом кубанский казак на лихом гнедом! Картина захватывает и, кажется, движется!

Искусствоведы делят творчество Валентина Фёдоровича на два периода: 70-80-е годы и конец девяностых — двухтысячные. Практически каждое живо­писное полотно последнего десятилетия имеет сюжет, сродни рассказу, по­вести, роману.

“Блудный сын” — размышление художника о конфликте города и деревни. Да, пожалуй, это — стержневая тема работы, но как много сказано о героях картины помимо неё! Раннее летнее утро ещё туманится лёгкой дымкой над гладью реки, камышами, уходящей за горизонт степью. Солнце взошло не­давно, и народившийся день будто замер в своей утренней чистоте. Именно в эту минуту особенно трогает сердце красота родной земли. Вот почему не спится “блудному сыну” — городскому жителю, приехавшему, видимо, в от­чий дом на побывку. Так наскучался он по родной станице, что ночлег они с женой устроили на чердаке сеновала, открытом в сторону реки. Герой кар­тины сидит спиной зрителю, понурив голову. Уже немолодой, растерявший половину шевелюры, с выпирающими лопатками, словно поработавший и за­метно износившийся коняга... А прямо на зрителя обращена женщина, почти нагое юное тело её идеально вылеплено, волосы разметались по подушке. Но рука, прикрывающая лицо, напряжена. Значит, в столь ранний час жен­щина не спит. Прислушивается, как вздыхает он, как, может быть, теребит травинку или ломает спичку. Жизнь движется стремительно, улетели молодые года, а что в остатке? Скорее всего, городская жизнь не складывается “ряд­ком да ладком”. И стал он горожанином, бросив родню в станице ради город­ской дивы, уж больно молодая и ухоженная женщина рядом с ним. И вот смо­трит теперь на речные дали, на стоящего на берегу, словно немой укор, ста- рика-отца, обречённого на сиротскую старость... Картина, на первый взгляд напоённая утренним покоем, вся составлена из конфликтов — между городом и деревней, между сыном и отцом, между мужчиной и женщиной.

В противовес “Блудному сыну” целый цикл работ, которые я бы объеди­нила общим названием “Тёплая земля” (одноимённое название у каталога, выпущенного к юбилейной выставке художника в 2005 году, и небольшого пейзажного полотна). Это и “Отставной капитан Марья Ивановна”, и “Поцелуй у калитки”, и “Кукует кукушка”, “С покоса. Большая луна”, “Сельская мадон­на”, “Старая яблоня”, “Лето господне”. И пейзажи, на которых у В. Ф. Папко обязательно присутствует человек, — стожок сена, привязанная лодка, сель­ские хаты, еле различимые на степных увалах лошади и пастушки, и т. д. “Станичная любовь” — написана в 1983 году. Немолодая пара на фоне распах­нутой степи занимается будничной своей работой. Женщина на ветру просе­ивает семечки подсолнуха, а мужчина помогает, подгребает лопатой и напол­няет вёдра. И вот эта почти идиллическая слаженность, уверенное стояние мужчины и женщины делают землю тёплой. Работа, которая, как сказал муд­рец, и есть видимая часть любви, согревает пространство. И, конечно, лю­бовь мужа и жены — верная, до последнего срока, каждую минуту готовы они дать ответ Богу, потому что живут ради друг друга, продолжая свой род и обе­регая свою землю.

Те же открытые чувства в глазах героев на картинах “Иван да Марья” (2007) и “Снег выпал” (1996). И, кажется, слышишь счастливый женский смех, любуясь румяными на морозе лицами. И уверенно знаешь теперь: есть в жизни счастье! Вот оно — простое, человеческое, которое не зависит от сло­ва “успешность”. А ведь мы даже не заметили, как именно им подменено в наши дни то самое понятие счастья человеческого, напрямую связанного с душой. Нынче же, как убеждают нас СМИ, главное в жизни — именно успеш­ность, благополучие и комфорт. Но принесут ли они счастье?..

“Перекрёсток. Звонят колокола” (2003) — это полотно никого не оставит равнодушным. Поток машин, закрывающих переход к православному храму красного кирпича, с огромной фреской Богоматери с младенцем Христом. Тормознув на светофоре, из окна иномарки смотрит на молодого инвалида дева явно не пуританского поведения. Мужчина-инвалид без ноги, на косты­лях стоит спиной к зрителю. Мы не видим его глаз, его лица. Как может от­вечать он на явно провоцирующий своей усмешкой женский взгляд? По тому, как напряжены накачанные бугры мышц на плечах, жёстко-прямой спине, по­нятно, что герою не до смеха. Может быть, когда-то, до службы парня в го­рячей точке, — а ногу он потерял точно не в мирной жизни, — они были зна­комы с девушкой. Он направляется в храм, она — на вызов. В зеркале видна ухмылка сутенёра... Да, девица улыбается, она в шикарном авто, но встре­тит ли она счастье на своём пути?

Как и девочка с полотна “Малолетка. На дорогах России” (2009). В пра­вой половине картины, в полуоборот к зрителю, до пояса обнажённая фигура бритоголового дальнобойщика, лет сорока, массивного, уставшего от зной­ного дня, тело лоснится от пота и, кажется, кабина фуры за ним ещё дышит жаром. Упершись руками в бока, чуть опустив массивный подбородок, он ци­нично смотрит на малолетку, оценивая, и, видимо, соображая, стоит ли брать её в свою машину...

В левой половине картины — огромное закатное солнце. В багровых под­палинах лежит равнина с голубой прожилкой реки, упираясь в слоистое от об­лаков небо. На фоне раскалённого малинового шара стоит девчонка в голу­бом коротком платьице, не зная, куда деть руки, не в силах поднять глаза на дядю-дальнобойщика, принимающего сейчас решение. Впереди ночь. Доро­га пуста. Что будет с ней, когда так похожий на прожжённого зека “дядя” возьмёт её с собой? А если останется одна на ночной дороге в степи?..

Не могу не сказать о картине “Падение” (2006), где изображён бездом­ный художник, спящий прямо на асфальте после внушительной дозы спиртно­го, рядом с ним — его молодая жена с плачущим ребёнком. Ещё одно созвуч­ное по теме полотно — “Бездомные. По России”: палуба баржи, на первом плане — чемоданы, баулы. Сгорбившись, полностью погружённые в нерадо­стные думы сидят старик и его жена, и даже малолетние внуки притихли, при­горюнились, почувствовав, видно, настроение стариков. Реют, купаются в вольном ветре над водой белые чайки, плывёт вдали панорама города с ку­полами церквей. Но слишком чётко видна надпись на открывшейся вдруг две­ри в кубрик “НЕ ВЫХОДИТЬ”, написанная красной краской...

Конечно, перечисленные работы — это картины-обвинения, сродни тем, что писали передвижники, когда щемящая боль вложена в каждый холст и в каждый мазок! Глядя на них, кто-то, быть может, и скажет: “Ну, вот уж... ну, зачем же так... ”

Да, среди роскошных пейзажей и натюрмортов, обычно в массе пред­ставленных на нынешних выставках, именно полотна Валентина Папко трево­жат сердца, взывают к милосердию, рассказывают, обличают, вопиют и во­прошают.

В цикл, названный Валентином Фёдоровичем “Россия”, вошли полотна, написанные в 2011 году. Открывает его картина “Закрома 1933 года”, которая посвящена жертвам голодомора, она написана по воспоминаниям матери ху­дожника, семья которого выжила лишь благодаря мышиным норам в степи, где зверьки прятали зерно, — этот “хлеб” не смогли конфисковать власти.

Далее — целый ряд работ, посвящённых Великой Отечественной. “Шёл солдат”, где на берегу реки сушит портянки и сапоги рано поседевший побе­дитель, с медалями и орденами на гимнастёрке, задумчиво глядит он на раз­горевшийся костёр. “Саженцы издалека” — по тронутой первой оттепелью сельской дороге идёт солдат-инвалид на протезе, идёт, опираясь на палку, но играет улыбка на его добром лице! Ведь и в руках, и за спиной несёт он саженцы, а из-за пазухи выглядывает крохотная белая собачонка. Сколько оптимизма в этой работе! И сколько трагизма в “Даже не снилось”, хотя, на первый взгляд, показана идиллическая картина семейной спальни: спящие молодые родители и младенец, но, возможно, это последняя минута в их жизни! Ведь небо в окне уже закрыто армадой фашистских бомбардировщи­ков. И виден силуэт старухи-матери, она стоит спиной к зрителю, обречённо опустив руки.

И “Спасительный свет”, где ждут машину будущие молодые родители, и “В райцентр. В роддом”, и “Вдовы” — из далёкой военной памяти художника.

Монументальные работы Валентина Папко несут в себе черты древнерус­ской иконы. Получая столь высокое классическое художественное образование, нельзя было не соприкасаться с сюжетами на библейские темы. Сам художник обратился к ним в двухтысячных. Одна из таких картин — “Слеза Иуды” (2008). Это эмоционально насыщенная и многослойная трактовка-прочтение хорошо известного сюжета, в которой важен каждый элемент. Иуда у Валентина Пап­ко — почти седой старик, с лицом, изрезанным грубыми морщинами. Компо­зиция картины сложная, зритель видит лишь тень распятого Спасителя, видит лестницу и мощные лодыжки стоящего на ней мучителя Христа. Вдали — на­род, пришедший к месту казни. И прямо на зрителя, опустив голову и смахи­вая слезу, движется Иуда, глаза и лицо его чуть опущены, так что нельзя по­нять — маска это или действительно слезу раскаяния стирает он со щеки. По виду стоящего позади него стражника с копьём, по саркастически-лукавой улыбке его при виде плачущего становится ясно, как стражник оценил актёр­ские способности Иуды. Охранник хорошо знает, кто предал Христа, но спо- двигнет ли его Господь узнать когда-нибудь, какова истинная цена мутной слезы Иуды, предавшего Спасителя?..

И в заключение, говоря о творчестве кубанского художника Валентина Фё­доровича Папко, могу утверждать, что во всех перечисленных мною работах есть главное, что их объединяет, то, что дано миру от начала его: центр Все­ленной — человек. Господь сотворил мир и в последний день творения создал человека. И весь мир подчинил человеку. Вот эта мысль, что мир создан под человека и живёт в человеке, красной нитью проходит через творчество Вален­тина Фёдоровича. Через все его полотна, написанные и в молодые годы, и со­зданные сегодня и сейчас, проходит тема любви к людям, любви к ближнему своему. И это своё понимание Божественного устройства мира Валентин Пап­ко утверждает всеми своими произведениями и убеждает в нём нас.

Вот что пишет сам художник в статье о современном искусстве “Вместо любви к человеку — концептуальное трюкачество”: “Искусство, которое выра­жает дух эпохи, — это и есть АВАНГАРД. Художник, который в своей жизни сделает одну хорошую работу, отмечен Божьей милостью. Но каждую карти­ну следует делать, как долг, как молитву. Труд художника должен стать мо­литвой за своих сограждан, за бездомных, за брошенных малолеток, за за­бытых стариков, за героев Отчизны, за “братьев наших меньших”, за небо, за землю, за Россию, чтобы мы видели всегда поля, горы, леса”.

В минувшем году Валентин Фёдорович Папко, профессор, декан отделе­ния монументальной живописи Краснодарского государственного университе­та культуры и искусств, отметил свой юбилей. За годы нашего знакомства я никогда не слышала ни нотки снобизма в его голосе. Он прост в общении, сдержан на эмоции, порой немногословен, и в то же время, если разговор ка­сается горячей для него темы, — убедителен и категоричен в своих оценках! Он очень много работает в мастерской, где нет отопления. Но это, по мнению художника, не повод “мыть кисти”. И потому на юбилейной персональной вы­ставке будет представлен целый ряд совсем новых его работ. Они без ложно­го пафоса и актёрства, как “Эх, дороги”, “Будем жить”, продолжают прямой разговор на самые трудные темы, а порой, как полотно “Разные судьбы”, они гремят набатом, взывая к ныне живущим от имени павших!

Крайне важно, чтобы не остались в стороне от затронутых художником тем наши дети. Не прошли мимо, стыдливо опустив глаза... И крайне важно нам всем быть участниками этого разговора!

Я желаю Валентину Фёдоровичу Папко долгих плодотворных лет жизни и крепкого здоровья ему и его близким!

Светлана Макарова-Гриценко

Впервые опубликовано в журнале «Наш современник», № 3, 2015

← Вернуться к списку

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru