Культура

«Суздальские родники» и другие стихи

Алексей Полубота родился в 1975 году в Мурманске, до 20 лет жил в родном городе. К его юношеским стихам доброжелательно отнеслись поэт Виктор Тимофеев и писатель Виталий Маслов. В 2000-м Алексей окончил Литературный институт им. А.М. Горького, в этом же году принят в Союз писателей России.

Лауреат поэтической премии губернатора Мурманской области имени Баёва-Подстаницкого (2001), дипломант 5-го Московского международного конкурса поэзии «Золотое перо» (2008). Алексей Полубота - ответственный секретарь комиссии по литературному наследию Н.И. Тряпкина, инициатор, а также один из организаторов Всероссийского фестиваля имени Николая Тряпкина «Неизбывный вертоград».

Автор поэтического сборника «Время года — любовь». Стихи, рассказы, очерки, сказки печатались в журналах «Север», «Наш современник», «Московский вестник», в альманахах «Братина», «День поэзии», в «Литературной газете», «Литературной России», в периодике Мурманской и Московской областей.

Работал электромонтёром в Мурманском рыбном порту, охранником, продавцом, журналистом, главным специалистом Московского института социально-культурных программ. Известен как обозреватель «Литературной газеты» и «Свободной прессы».

Женат, отец двоих детей. Живёт в подмосковном Реутове.

 

Алексей Полубота

 

«Суздальские родники»

 

1

 

 бабушке

 

Родниковая страна

Звонных колоколен.

Богородица видна

В синеве над полем.

 

Вот идёт она, светла,

Облачной дорогой,

Озаряет купола,

Улыбаясь Богу.

 

2

 

Жить бы здесь, писать стихи

В тишину влюблённые,

Чтобы гнали прочь грехи

Мысли побелённые.

 

Чтоб душа, как купола

Стала вдруг лучистою,

Чтоб рекою жизнь текла,

Родниково чистою.

 

3

 

Суздаль – звонкая монета,

Вдруг сверкнувшая на солнце.

Синева и зелень лета,

Заглянувшие в оконце.

 

Суздаль – буквы завитушка

На страницах древних поля.

Суздаль – пёстрые макушки

Земляничных колоколен.

 

4

                         Ольге

 

Неподвижная река

Зацветает. Облака

Шепчут вечности на ушко.

Даль задумчиво светла,

Зарастают купола

Заколоченной церквушки.

 

У меня в руке – рука

Стройной девушки. Легка

Из-под ног бежит дорога.

Вслед за ней взбежим и мы

На лучистые холмы,

Чтобы стать чуть ближе к Богу.

 

5

 Ольге

 

Купола – серебряные голуби

Засверкали в звонкой вышине.

Положи мне на колени голову,

Успокой улыбкой сердце мне.

 

Чтобы песня, как родник доверчивый

Заструилась из глубин души,

Чтобы счастье – ветерок изменчивый

Вдруг повеяло в серебряной тиши.

 

«Таинство»

 

Светает. Таинство рыбалки

Я совершаю в оный час.

Пол жизни, кажется, не жалко

За мой речной иконостас.

 

В реке мерцающие ивы,

Как лики явленных святых.

И я внимаю над обрывом

Пророчествам мужей седых.

 

На солнце вспыхнули верхушки

Как свечи восковых дерев.

Проснувшись, робкая пичужка

Творит молитву нараспев.

 

И вот смотрю, тая дыханье,

Как тихо дрогнул поплавок.

Быть может, тайну мирозданья

В сей миг мне приоткроет Бог.

 

 

***

 

Земля извечно молода.

                 Н. Тряпкин

 

Кузнечики, кузнечики

распрыгались в траве!

Весёлые кузнечики,

как мысли в голове.

 

А я ловлю кузнечиков,

Чтоб раз - и в коробок.

"Допрыгались, беспечные!

Вот я вас - на крючок!"

 

Поймаю на кузнечика

красавца головля,

и вспыхнет краской вечною

стыдливая земля.

 

Сложу в суму заплечную

свой гаснущий улов.

И песню про кузнечиков

сложу из бойких слов.

 

Кузнечики, кузнечики,

умолк весёлый звон.

А воды быстротечные

глубокий видят сон.

 

 

***

 

Владимирщина. Хмурые холмы

В размытой глине дух тысячелетий,

Улыбки увядающих соцветий,

Бессильные перед лицом зимы.

 

Здесь раньше, оглашая тишину,

Скакали грозные опричники Ивана,

А нынче заросли вселенского бурьяна,

Втихую одолевшего страну.

 

Вот серой птицы промелькнула тень.

Как стон её и жалобен, и зычен!

Неужто беды новые накличет

На головы поникших деревень?!

 

Порывисто вздыхает близкий лес,

И ветер клонит травы ниже, ниже.

И кажется: я больше не увижу

Простор ликующий безоблачных небес.

 

 

***

 

Холодным ветром выдувает осень

Последнее тепло из древ земли.

Беспечный люд свои забавы бросив,

Уже растаял в городской дали.

 

Лишь я один среди полей  усталых,

Смотрю, как ветер клонит выи трав

И говорит, что счастья в мире мало,

Что этот мир не место для забав.

 

Свинцовой грудой наплывая, тучи

На голову принизили холмы

И листья падают, пугаясь неминучей,

Как гробовщик для нас, людей, зимы.

 

Лишь голубые капли незабудок

Упрямо не сдаются холодам.

И тихо шепчут: «Счастье будет, будет

Для всех непокорившихся ветрам».

 

***

 

А в берёзовых рощах

молодые грибы.

Как хотелось бы проще

в этой жизни мне быть.

 

Как хотелось бы в небе

лёгким облаком плыть,

и о том, кем я не был,

никогда не грустить.

 

И, вдыхая прохладу

золотистых полей,

вдруг почувствовать радость

незнакомых  людей.

 

 

Варзуга

 

Речка сёмгой серебристою

На порогах звонких плещется,

Где взмахнёт хвостом, там тысячи

Золотых сверкают брызг.

То ревёт, как будто сердится,

На камнях вскипая пеною,

А то вдруг воронкой солнечной

Улыбнётся берегам.

 

Лес над речкой неуёмною

Ни одной не вздрогнет веткою,

Паутиной шелковистою

Ловит позднее тепло.

На припёке разомлевшие

Мхи брусникой алой светятся,

Слышат ели-чародейницы

Близкой осени шаги.

 

Из цикла

«В краю золотых форелей»

 

1

 

Слышу: плещется в плёсах форель,

Нет восторженней звука на свете!

Приобнял золотистую ель

Затаивший дыхание ветер.

 

Я смотрю и смотрю на закат,

На задумчиво тающий слиток;

Розовея, беззвучно горят

Облаков серебристые нити.

 

Как ненужные, я отложил

Все свои рыболовные снасти.

Не за рыбой сюда я спешил,

Вот за этим забывчивым счастьем.

 

2

 

Золотые форельи края.

Раскраснелись грибы на полянах.

На заре беспокойным ручьям

О покое вещают туманы.

 

Здесь озёрная пристальна гладь,

До глубин видно ей человека.

Только здесь я могу отдыхать

От машинно-мышиного века.

 

Только здесь, затерявшись во мхах,

Я прощаю былые напасти,

Только здесь вспоминаю в стихах

Позабытое мной слово счастье.

 

 

Вечность

 

А может, я останусь навсегда

Солёным камнем — слушать песни моря.

И будет мне студёная вода

Подругой верной в радости и в горе.

 

И в оный день на мой замшелый бок

Присядет девушка с тоскою безголосой.

И будет, улыбаясь, гладить Бог

Прядь непокорную волос её белёсых.

 

И будут сосны весело звенеть,

В свои объятья принимая ветер.

И будет капелька брусники алой зреть,

Единственная для меня на свете.

 

 

«Тихое»

 

Варзуга. Тихо жемчужные

В небе плывут облака.

Мысли смурные, недужные

Тихо уносит река.

 

Тянутся ели макушками

В розовый тихий закат.

Слышу, как с тихой церквушкою

Тихо века говорят.

 

В тихой дали море Белое

Тихо вздыхает во сне.

Счастье черникой неспелою

Зреет в седой тишине.

 

 

Родителям

 

На ослепительном снегу

Ни пятнышка, ни тени.

Спят облака, как на бегу

Застывшие олени.

 

Знакомый с детства снежный край!

Край замерших просторов,

Где в тишине собачий лай

Мерещится озёрам.

 

Где редкий куст, увяз в снегу,

Валун – старик угрюмый,

При ярком солнце и в пургу

Свои лелеет думы

 

 

 «Серые сны»

 

Серые комнаты душат меня,

Здесь электричество, вместо огня,

Здесь равнодушие каменных стен

   К трепету вен.

 

Серые плиты панельных домов,

Серые запахи серых ветров,

И в небе полночном, вместо луны,

   Серые сны.

 

Где же ты, где ты, старушка луна?!

Серая съела тебя пелена?!

Хищный туман выползает из губ

   Пепельных труб.

 

Что же мне делать, о чём же мне петь?!

Я не хочу в этом всём умереть!

Снова над городом ночь, и луна

                                         Еле видна.

 

 

***

 

В двадцатом веке серп кровавый

Прошёлся по моей стране.

Там было всё, позор и слава,

И корчи в адовом огне.

 

Мы осуждать его не вправе,

Безумством заболевший век:

Чем дальше он, тем величавей

Встаёт в нём русский человек.

 

 

***

 

Эти вросшие в землю старухи –

Отголоски ушедшей страны,

Той, что стала великой прорухой

Для великой прорухи-войны.

 

Всё стоят у забытых околиц,

В лицах боль отболевших утрат,

И сквозь жизни прожитое поле

Устремлён в бесконечность их взгляд.

 

Навевает берёзовый шелест

Им обманчиво-сладкие сны,

Будто вдруг засмеялись, запели

Не рождённые в муках сыны.

 

Будто вновь огласила гармошка

Обуявшую даль тишину,

Дразнит запах печёной картошки

Над ночными лугами луну.

 

Всё трудней уходить от видений,

Словно тень покосился плетень…

Над забывчивостью поколений

Заповедный покой деревень.

 

 

***

 

«Все мы, построившись в колонны,

             шагаем в ад…»

      Из газет

 

 

Нет, Бог ещё не вовсе отвернулся

От неуёмных скопищ человечьих.

Во гневе праведном Всевышний не отрёкся

От всех племён, снедаемых развратом.

Когда гляжу на светлый луг весенний,

Где непорочна красота соцветий,

Где каждая травинка благодарна

За миг безвестный своего рожденья,

Я верю: Бог оставил нам надежду.

 

 

***

 

Я люблю былинные страницы

Этих неразгаданных холмов.

Беспокойно суетятся птицы

Над покоем вечным куполов.

 

Я люблю, взобравшись ближе к небу,

Слушать древний шёпот облаков.

Здесь поёт мне: “Не единым хлебом”

Дальний перезвон колоколов.

 

 

Ласточки

 

 

Помню, студентами в общежитии,

уставшие от бесконечных пьянок и грязных стен,

мы смотрели в окно

на громыхающую грузовиками Москву.

Останкинская башня привычно впрыскивала

невидимый наркотик

в тихо розовеющие облака.

На деревьях темнели довольно большие листья,

и было грустно, что эта весна

почти уже прошла мимо нас.

И вдруг я услышал звук,

в котором была радость.

Стремительная радость полёта

и неукротимо звенящей жизни.

Как будто Бог натянул над нами

ликующую струну своей гитары,

а кто-то задорно-юный то и дело задевал её.

Я посмотрел наверх, и увидел ласточек.

Ну, конечно, как же я мог забыть о них,

об этих милых вестницах

весны переходящей в лето!

И сразу жизнь наполнилась для меня смыслом,

и я с надеждой смотрел в посветлевшие глаза

моей девушки.

 

 

***

 

Зажжённая доверчивым закатом

Малиновая тает полоса.

А соловей на дереве косматом

Всё прославляет жизни чудеса.

 

И что с того, что вдалеке дорога

Рокочет, словно грозная река.

Я в шорохе листвы услышал Бога,

Я зачерпнул Любви из родника.

 

Пусть ждёт меня за чёрными лесами

О тишине забывшая Москва.

Я донесу ей тихими стихами

Глоток незамутнённый волшебства.

 

 

"Холодное самосожженье"

 

Померкло золото берёз.

И гладь реки блестит суровей.

К воде приникнув, чёрный пёс

Лакает небо в сгустках крови.

 

И сам я строже и мрачней

Смотрю на гаснущие дали,

И даже в памяти моей

Всё больше леденящей стали.

 

В крикливой саже воронья

Я вижу верное знаменье,

Что не минует и меня

Холодное самосожженье.

 

 

***

 

На краю державы каменистом

Я корнями прорастаю в лёд.

Ветер гонит облака со свистом,

Но меня он с места не сорвёт!

Я теперь душой навек в граните

Нелюдимой северной земли.

Корабли погромче прогудите,

Растворяясь в сумрачной дали!

 

***

 

В Реутове, в доме 25 по улице Ленина

в годы Великой отечественной войны

находился госпиталь

 

Есть в Реутове дом Весной объятый,

Победной, всепрощающей Весной

Она была по счёту сорок пятой

В том веке, опалившем мир войной.

 

Я к дому подхожу и отступает

Вся суета сегодняшнего дня.

И слышу я: в окне гармонь играет

Из той Весны, чтоб поддержать меня.

 

Бойцы кричат: "Браток, пошире плечи!

Сегодня день рождения второй

У всей страны!" Забыв свои увечья,

Они смеются в тишине земной.

 

И в этот миг я становлюсь солдатом,

Израненным, но победившим - жить!

Черёмухой с утра цветут палаты,

Сумевшей запах смерти перебить.

 

Врачует душу светлый птичий щебет,

И кажется - так будет на века.

Цветут сады, а в безмятежном небе,

Как корабли победы - облака.

← Вернуться к списку