Культура

Аллочка + Лиза

Рассказ

Парикмахер Костя Метёлкин поругался с невестой в самое неподходящее время: почти перед свадьбой и поездкой за границу, когда надо было выкупать путёвки. Поругался вполне справедливо, но не мог свою справедливость объяснить Лизе. Спокойно объяснить не удалось бы, а приклеивать некрасивые слова не хотелось, потому что тогда Лиза сразу начнёт обзывать Аллочкой. А это так обидно, когда дразнят девчоночьим именем, хотя и было из-за чего! Бывало, пацаны в сквере футбольный мяч гоняют, а Костя на детской площадке с соседками в «классики» играет. Зимой ребята шайбу дубасят, а Метёлкин в драматическом кружке разучивает роль Мальвины. Над ним подшучивали, даже смеялись, обзывали обидными словами, а он будто ничего не замечал, хотя и переживал. А когда и мама пристыдила, то и вовсе расплакался, но дружить с девчонками не перестал.

С возрастом эта привязанность прошла, но прозвище так и осталось. Рос Костя нескладным, немужественным, зато не курил, как большинство сверстником. Служба в армии, куда сам напросился, не изменила его особенно, хотя демобилизовался окрепшим, жилистым – десять раз подтягивался на перекладине.

После армии сразу не мог найти работу, пока не разговорился с Лизочкой, с которой когда-то играл в куклы да «классики».

– Приходи в «Локон». Сейчас группу парикмахеров в училище набирают – не теряйся! Заодно подстригу бесплатно! – как-то сказала она.

– Ладно, подумаю! – пообещал нехотя.

Пришёл Костя в «Локон», а она сразу улыбнулась, засуетилась. Сама росточка невысокого, глазки зелёные изумрудно светятся. Метёлкин съёжился от её любопытства, а она уважительно пригласила в кресло. Пока подстригала, заглядывая через зеркало в его серые глаза, обо всём расспросила, а потом даже укорила, когда он отдал деньги за стрижку:

– Всю жизнь, что ли, будешь на мать надеяться?! Пойдём, поговорим с заведующей – она на курсы парикмахеров отправит.

За несколько месяцев Метёлкин действительно выучился на парикмахера и начал работать вместе с Лизой. И на работу они ходили вместе, потому что жили в одном дворе. Само собой произошло. А вскоре начали встречаться по-настоящему. Почти год хороводились, даже начали готовиться к свадьбе. Костя к этому времени накопил денег, чтобы потом съездить с Лизочкой за границу. Но когда и загранпаспорта выправили, и пришло время сыграть свадьбу – неожиданно всё расстроилось в их отношениях; Костина мама, Александра Захаровна, неожиданно разболелась, и дело дошло до операции. Тогда Костя отдал все накопления, и свадьбу стало не на что играть. Поэтому, слово за слово, он поругались с невестой. Да так, что не осталось возможности вместе работать.

Костя уволился, а найти работу в районном городе не очень-то легко. И тогда, дождавшись, когда мама оклемается после операции, Метёлкин решил отправиться в Москву: и от Лизы подальше, и подзаработать не мешало бы. Поэтому, получив материнское благословение, собрав в сумку инструменты, уехал на автобусе из родной Шуи. Оказавшись в Москве рано утром, он потом так намотался, ничего не найдя подходящего, что еле добрался до вокзала, чтобы переночевать. Хотя какая ночёвка на вокзале – сплошное мучение. Еле-еле Костя дождался следующего утра и отправился на новые поиски. Опять весь день ходил по улицам и всё-таки сумел найти работу, и несказанно обрадовался этому. Пусть зарплата низкая по московским меркам, зато с жильём повезло.

– За пять тысяч чего не жить. Год поработаешь и домой на иномарке уедешь. А может, невесту здесь найдёшь! – грубовато сказала при устройстве полная, коротко подстриженная хозяйка парикмахерской, располагавшейся на первом этаже жилого здания. – Так что оставайся и с завтрашнего дня начинай работать! Всё равно ведь ночевать негде!

Комната, где предстояло жить Метёлкину, оказалась без окон, и до недавнего времени была кладовкой. Зато в помещении имелся санузел с душем, а это то, что надо, особенно летом. Помимо него, в кладовке жил приезжий из Украины по фамилии Зинчук, оставивший на время семью. Надо бы, конечно, поговорить с соседом, разузнать о здешнем порядке, но он в этот день стоял у кресла в зале, из которого в кладовку притекал запах дешёвого одеколона. Костя прилёг на металлическую кровать, показавшуюся очень уютной после двух дней мотаний по столице, и долго представлял жизнь, которая начнётся с завтрашнего дня. Хорошая или плохая – пока не понять, но теперь он был готов к любой, потому что решил, если уж так повезло, поработать годик-другой, а далее будет видно, что делать.

В тесном зальчике стояло пять кресел. У трёх работали молодые женщины-мастера – упитанные, крепкие, тоже приезжие, снимавшие «однушку» в соседнем доме, ещё за одним суетился кучерявый, улыбчивый украинец, а пятое кресло пустовало.

– Вот, девчонки, жених вам свежий! – сказала хозяйка перед началом работы, указав Косте на его рабочее место. – Только учтите: если будете глазки строить – не поздоровится! Закончите смену, тогда делайте с ним, что хотите.

Парикмахерская открывалась в девять, и в первый «социальный» час обслуживали пенсионеров-льготников, выстраивавшихся по утрам в очередь. После них работа шла ни валко, ни шатко. Даже было время на шутки. Особенно Зинчук любил трещать. Одну из женщин звали Аллой, и когда он игриво называл её Аллочкой, то Метёлкин вздрагивал, особенно в первый день. 

Отработав смену, Костя начал осваивать ближайшие магазины; ему было приятно ходить по московским улицам, чувствовать себя жителем столицы. Он заглядывал в глаза прохожим, пытаясь узнать: догадываются ли они, что он, можно сказать, гастарбайтер, живёт в подсобке без окон. Ведь скажи им о своём местожительстве, то они не поверят, что так можно жить. А он жил и не страдал от этого особенно, и внешне ничем не выделялся среди прохожих.

Была и ещё причина, по которой он ходил по магазинам, – мечтал познакомиться с какой-нибудь местной девчонкой. Но первый день оказался неудачным, как и несколько последующих. Он так ни с кем и не познакомился, а на своих девах, с кем работал, он даже не смотрел по-настоящему. Во-первых, потому что все они курили, а во-вторых, были приезжими. Зачем ему такие, если он сам жил на птичьих правах.  

Так прошли две бесполезных недели. Это обижало и удивляло. Всегда девчонки в нём души не чаяли, а теперь, если он пытался заговорить с какой-нибудь, она сразу отворачивалась. «Или, может, в Москве все капризные?!» – думал Костя и не понимал, что происходит, почему не может хотя бы поболтать.

Он почти перестал звонить маме. Теперь чаще звонила она или посылала эсэмэски. «Как ты там?» – спросит заботливо. «Всё нормально!» – ответит он, особенно не откровенничая. Это как в армии, когда первое время трезвонил чуть ли не каждый день, а потом мало-помалу охладел к общению. Так и теперь, хотя на душе было не очень-то комфортно. Вроде и привык к коллегам-мастерам, и с соседом сложились нормальные отношения, а всё равно Косте чего-то не хватало. Будто он по ошибке оказался в этой компании, хотя его ласково называли Костиком. Это, конечно, нравилось. Лишь он сам себе не нравился. А как-то некстати вспомнилась Лиза, хотя он пока не знал, сможет ли простить ей обиду, когда она в сердцах крикнула: «Ну и живи со своей мамочкой!» Не захотела понять, что родную мать он никогда и ни на кого не променяет. Но это всё-таки можно простить, списать на горячность. А как простить то, что обозвала Аллочкой?! Так что о Лизе и думать нечего: нет – так нет!

О его переживаниях никто, конечно, не знал, но мама словно что-то чувствовала.

– Лизоньке звонишь? – как-то спросила будто случайно.

– А почему я должен ей звонить?!

После встречного вопроса Александра Захаровна более ни о чём не спрашивала, видимо, надеясь, что со временем сын всё-таки помирится с недавней невестой. Конечно, если бы мама знала настоящую глубину размолвки, знала бы, из-за кого всё произошло, то, быть может, и сама забыла бы Елизаветку. Но, ничего по-настоящему не зная, постоянно напоминала о ней, и Костю это стало раздражать.

– Я давно забыл о ней! – сказал он, когда Александра Захаровна в очередной раз напомнила.

– А мне показалось, что она ждёт тебя… Недавно заходила…

– Чего она, вещи, что ли, забрала?!

– Нет, мы просто чаю попили…

Лучше бы Костя ничего не знал об этой подхалимке! Хотя, нет. Хорошо, что узнал, какая она есть на самом деле, лишний раз удостоверился, что с девчонками только интересно в детстве водиться. А теперь от них надо подальше держаться. Особенно от таких, как Лизка.  

Думать-то так Метёлкин думал, но с того звонка, когда узнал о визите Лизы, в нём всё-таки что-то изменилось. Чуть-чуть, в самой глубине души, но изменилось. Теперь, что бы он ни делал, вспоминал о ней. И почему-то чаще всего вспоминались детские годы, когда играли в «классики». Именно в те годы они были по-настоящему счастливы своей откровенностью, далёкой от лукавства взрослых. Они всё принимали буквально: обида – так обида, дружба – так дружба! А теперь и не поймёшь, у кого что на душе.  

Мысли одолевали, но всё-таки они забывались, когда он стоял в зале и обслуживал клиентов. Когда клиентов не было – выходил во двор, нежился на солнце, пытаясь хоть чуть-чуть загореть. Ведь на календаре июнь, а он будто только что из подземелья выбрался – бледный, как картофельный росток. В одну из таких минут расслабления он возьми, да позвони Елизавете! А почему решился – хоть убей, не смог бы объяснить даже самому себе. Рука будто сама потянулась к телефону. Он даже сразу и не понял, когда услышал в трубке голос, что это Лиза нарисовалась.

– Слушаю! – сказала она. – Ты где?

– На солнышке во дворе загораю!

– Не надоело по дворам болтаться? Уехал, мать бросил, а она переживает за тебя.

– Тебе-то откуда это известно?

– Известно вот… В магазине встретила. Долго говорили о тебе.

– Ну и чего ей наболтала?

– Ничего…

– Ничего, так ничего… Ладно, я пошёл, а то меня зовут! Я всё-таки на работе.

Разговор их начался неожиданно, и оборвался так же. И если сперва Метёлкин не придал ему особенного значения, то мало-помалу разогрел себя воображением, ему уж казалось, что поговорил с Лизой совсем мало, ничего не узнал, как она обходится без него, чем занимается в свободное время. «Ведь наверняка не одна! У парикмахерш это не заржавеет – весь день среди мужиков вертятся!» Костя думать об этом думал, но всё-таки успокаивал себя тем, что Лиза у него не такая. Ведь сколько он её знал, никогда не замечал за ней ничего сомнительного, а ведь больше года вместе работал! За это время любой человек сто раз проявит себя.   

После разговора ему хотелось ещё позвонить ей, но сдерживал себя. В конце концов, она его обидела, а не он. Вот теперь пусть побегает. А то маму в магазине встретила… Хотя бы не врала – больше веры было! Но нет – женщинам обязательно надо соврать, что-нибудь придумать-наплести даже и тогда, когда врать необязательно, а потом притворно глазками хлопать.

Костя хотя и переживал, но мало-помалу отработал месяц, появились деньги, но они теперь и не радовала особенно. В эти дни всё более угнетало невыносимое однообразие и одиночество, хотя он весь день крутился среди людей. Да и лето разогрелось по-настоящему, даже по ночам было тепло, а иногда и душно. Особенно в их каморке без окон. Они включали вентилятор, но без притока свежего воздуха пользы от него почти никакой. Вроде гонит воздух, а он перегретый, перемешанный с запахом парикмахерской. Костя всегда любил этот запах, а теперь он стал невыносимым. Поэтому ночами, когда долго не мог заснуть, выходил во двор, дышал свежим воздухом, притекавшим из парка и напоминавший воздух, разливавшийся вечерами из-за родной речки Тезы.

Может быть, от такой душевной неустроенности и печали, он как-то вечером позвонил Лизе, спросил о новостях.

– Какие у меня новости: работа и дом! А у тебя как дела? – поинтересовалась она.

– Обычно. Весь день на ногах, выходной один, да и тот частенько работаю. Как там моя матушка? – спросил Костя, зная, что Лиза ещё к ней наведывалась.

– Не звонит, значит, нормально! – не открылась она, опять схитрила.

Костя не стал уточнять, сменил тему:

– А у тебя как на личном фронте?

– Никак… Тебя жду!

– Да ладно… Долго ждать придётся!

– Если уж из армии ждала, то теперь пара пустяков…

От такого признания Метёлкин чуть не поперхнулся. Таким оно показалось доверительным, сказанным с такой любовью, какую он совсем не ожидал. Он-то думал, что Лиза самая обычная, а она, оказывается, совсем другая. Какая именно – сразу не понять, если он даже не догадывался, что она ждала его из армии, ведь прежде-то никогда не говорила об этом. И с чего вдруг: провожать приходила вместе с подругами, звонить не звонила… Или, может, она кого-то другого ожидала, да сорвалось её ожидание. Поэтому и глаз на него положила, в отместку кому-то?!

Вопросов было много, и ответа ни на один не находилось. Всё это заставляло постоянно думать о Лизе, и сильнее хотелось увидеть её саму. Ведь всё так хорошо было в последние месяцы. Они и спать ложились, и вставали с улыбкой, поцелуями – не могли налюбоваться друг другом… А потом как стена выросла поперечная. Упёрлись они в эту стену упрямыми лбами, и никто уступить не хотел. А сейчас, получалось, каждый готов пойти на уступки, но не знал, как это сделать, чтобы самолюбие не огорчать. А как-то Лиза совсем раззадорила, сообщив:

– Не думаешь возвращаться? А то одна девочка скоро в декрет уходит – место освобождается… Если хочешь, поговорю с заведующей – она оставит его для тебя!

– Надо подумать!

Он не стал всего объяснять, что тревожило в последнее время, потому что до конца не знал: готов ли вернуться, готов ли простить Лизе капризные зигзаги. Или, может, зря серчает. Ну, вспылила, ну, не очень-то симпатично проявила себя. Теперь что: всю жизнь казнить её за это?! Ведь и его вина была в ссоре, пусть и небольшая. Надо бы проявить выдержку, спокойно объяснить, что у них будет ещё время съездить за границу, но вместо этого он и разговаривать не захотел. Всё закончился тем, чем закончилось: теперь она ожидала его в Шуе, а он томился в московской душной кладовке.

Частенько Зинчук приводил после смены в кладовку свою Аллу, а его просил часок «подышать» воздухом во дворе. Метёлкин не только часок, а всю ночь, была бы возможность, провёл во дворе, потому что возвращаться в кладовку после таких «встреч» сослуживцев было не очень-то приятно.

Может, это обстоятельство повлияло, а может, что-то иное, но однажды он позвонил Лизе и спросил:

– Ты серьёзно говорила о нашей парикмахерской?

– Что – созрел?

– Пока не очень, но начинаю с одного бока краснеть!

– Тогда приезжай, пока не поздно, а то кого-нибудь другого возьмут!

– Сперва с хозяйкой надо переговорить! – пообещал Костя.

Сказал вроде бы нехотя, но теперь сам неожиданно загорелся новой мыслью. Поэтому на следующий день сообщил хозяйке, что надумал уволиться. Другой бы сказал напористо, даже грубо, но у Метёлкина характер не тот. Поэтому договорились, что доработает до конца месяца. Это и к лучшему: подкопит денег и, вернувшись в Шую, женится. А чего тянуть. Как раз август будет – самое время!

Костя пока только строил планы, не решаясь сообщать о них ни маме, ни Лизе. Первой – потому что сразу расскажет Лизе, а той – потому что всё расскажет Александре Захаровне. Он бы молчал до самого отъезда, но Лиза на следующий день сама спросила:

– Ну и как идёт созревание?

– Нормально… Через две недели закончится. Так что держи место в нашем «Локоне». Приеду – устроюсь, заявку подадим, если, конечно, не будешь против!

– Мы уж раз подавали, но зря суетились…

– Почему же зря?! Загранпаспорт у каждого есть. А заявку подадим теперь по-настоящему!

– Правда?! – спросила Лиза, и Костя даже по телефону почувствовал, как она замерла, дожидаясь ответа.

– Правда, правда… Только маме моей ничего не говори. И своим родителям – тоже. А то увидят друг дружку – сразу всё станет известно! – сказал Костя и вздохнул.

– Всё поняла… Целую тебя!

– Я – тоже!

Теперь, когда обо всём договорились, он начал работать спокойнее, ни на что не обращая внимания, зная лишь, что надо ехать в Шую не с пустыми руками. Он и раньше-то прихватывал смены, а теперь с утра до вечера стоял у кресла. Даже хозяйка удивилась:

– Хочешь все деньги заработать? Или жениться собрался?

– Собрался! – похвалился Метёлкин.

И так ему сделалось славно от этого признания, такой показалось хозяйка доброй, хотя он всегда недолюбливал её, что теперь был готов простить ей ворчания и жадность. Всё простить, чтобы вернуться домой с лёгкой, почти невесомой от радостного замирания душой. Он даже представил, как совсем скоро полетит, помчится, как на крыльях, в родной город, как обнимет и расцелует свою зеленоглазую Лизу-Лизоньку. 

Владимир Пронский

Источник: журнал МОЛОКО, № 11, 2015

← Вернуться к списку