Культура

Мария

Быль

I

                                   

 …И в клеть, сколоченную грубо,

Вошла без ропота она.

Осенний свет струился скупо

Из невысокого окна…

Замок повешен тяжеленный,

Надёжно спрятан хитрый ключ:

Пусть вихрь безумия могуч –

Ему не вырваться из плена!

Без малого на полстолетья

Дубовая закрылась дверь, –

И жутко мечется по клети

Несчастный человекозверь…

II

Беде способствовал немало

Суровый, сумрачный отец.

Какое светлое начало!

Какой трагический конец!

Для жутких мук сердца родные

Судьба на ярмарке свела:

Девчонка милая, Мария,

Влюбилась в парня из села

Соседнего. Но не забыли

О давней распре их отцы, –

И раскулаченный Василий,

Скрипя зубами, под уздцы

Вёл ненависть чернее ночи;

Когда же время подошло,

Не преминул вражду упрочить

И преумножить в мире зло.

Решили дети втихомолку:

«Поженимся! Что нам вражда?».

Но от желаний мало толку,

Когда семья семье чужда.

Явился лишь жених нежданный,

Василий вон его взашей.

Для дочери и для Ивана

Старик не пожалел вожжей.                                                                                                                     

Рванулась со двора Мария,

Схватив верёвку сгоряча,

И прочь – под вязы вековые,

К певучей свежести ключа.

В прохладу руки опустила

И зарыдала не таясь.

И вдруг неведомая сила

На горький плач отозвалась.

«Мария, ведай: горя много

Заключено в твоей судьбе.

Смотри: сбывается дорога,

Что предначертана тебе».      

И отдалился голос вещий…

Испугана, утомлена,

Тревогой пронзена зловещей,

Домой направилась она.

«Идти туда, где всё немило…

Но возвращаться надо всё ж…

Не жить мне на земле постылой,

Здесь каждый шаг, как в сердце нож!..».

По-прежнему кудахчут куры,

Ворона облетает двор.

Отец спокоен, мать понура,

Неласковы глаза сестёр.

Настали горестные ночи:

Черны – одна другой под стать;

Всё глуше дни и всё короче,

Она устала их считать…

А с Ваней – разговор короткий

(Кто постарался тут помочь?), –

Забрали парня по наводке

С папашей вместе в ту же ночь…

                       

                      III

Молилась: «Господи, спаси Ты!

Одной не вынести удар…».

Ворота накрепко закрыты,

И с каждой ночью пуще жар.

Ночами непомерно жутко…

«Любимый, где ты? Не молчи!»…

Вдруг – помрачение рассудка;

Свезли в больницу, и врачи

                                                                                                            2

Недолго думали, рядили

Над взбунтовавшейся больной:

Её в рубашку обрядили,

Стянули узел за спиной.

Пришла в себя.

Страшней, нелепей

За днями дни текли, текли…

Томилась жизнь в могильном склепе

Вдали от солнца и земли.

Явились мать с отцом однажды.

Она, спокойно и легко:

«Я повторять не стану дважды:

Ходить не нужно далеко.

Сбегу. Железная дорога –

За рощей. Голову свою –

На рельсы».

                       «Дочь, побойся Бога!».

«Клянусь – на этом и стою».

Забрали.

Выпросили справку

У старенького главврача.

Сперва ругался сгоряча,

И вдруг, вздохнув, присел на лавку.

«Что ж, забирайте – не держу!

 Болезнь утихла… Воля ваша.

Не долечили, но пишу:

«Здорова». Будь здорова, Маша!».

                         IV

Войдя в избу, старик отец,

Как ни упрашивала мама, –

Тоской истерзанный вконец,

За дело принялся упрямо…

«Молчи, жена! Ни слова впредь!

Не видишь, что ли, – всё готово».

И на исходе дня второго

Марию поместили в клеть.

И поселился страх великий

В избе: поклоны да кресты,

Лампадки, свечи да вериги,

Молитвы, строгие посты…

В деревне глохла жизнь, а там уж

Преставились отец и мать.

Не захотели сёстры замуж –                                                              3

Одни остались вековать.

Марии есть давали мало

И пить: боялись – крепнет бес

От хлеба и воды. Лежала –

Однажды кот больной залез

Погреться. Задушила, съела,

Звериной яростью полна.

Меняли прутья то и дело –

Сгрызала дерево она.

И всё же, голодая люто,

Пережила отца и мать,

Сестёр пережила, и – чудо! –

Вдруг стала слышать, понимать.

                   V

Когда сестёр похоронили,

Пришла учительница в дом.

«Ты голодна? Покушай! Или

Томишься в доме ты пустом?».

Мария, бедная Мария!

За пятьдесят постылых лет

К ней обращаются впервые…

Она не может дать ответ.

Всё понимает с полуслова,

Но головой трясёт, мыча.

Тогда пришла старушка снова

И привела с собой врача.

От страха пленница забилась,

Рыча по-волчьи, в самый мрак.

«Простите, доктор…».

«Божья милость,

Тамара Львовна, Божий знак!

Перенести такие беды,

В живых  остаться. Жуткий вид!..

Господь – Он числит наши лета,

Он и взыскует, и хранит.

Голубушка, а вы могли бы

Здесь лучше доктора помочь».

«Степан Игнатьевич, спасибо.

Я так же думаю, точь-в-точь:

Она хранима Вышней силой».

«Прощайте, милые. Пора!».

И до калитки проводила,

И не ступила со двора.

«Я здесь останусь: больно, жалко.

Она одна… Да сто причин!».

Старик, постукивая палкой,

Пошёл по улице один.

                     VI

И вот – поставлено корыто

Среди натопленной избы.

В старушке стриженой, умытой

Марию не узнать. Клопы,

Вши, тараканы, черви, мухи –

Любая нечисть – за порог.

И просветлели две старухи,

Затеплив Божий огонёк…

Кровать опрятна и укромна.

«Иди, подруга, почивать!».

Пошла Мария в угол тёмный

И стала клетку открывать.

И ни мольбы, ни уговоры,

Ни убедительная речь,

Ни даже строгие укоры

Её не побудили лечь

На простынь белую…

                                      «Ну, что же!

Наверно, так и быть тому.

Спокойной ночи…Святый Боже!

По воле собственной – в тюрьму».

Заснули. Вьются сновиденья

Толпою пёстрой и пустой.

И вдруг – чудесное свеченье,

Огонь небесный золотой.

Тамара Львовна встрепенулась,

Понять не может, что к чему,

Ещё не полностью проснулась –

И всматривается во тьму.

«Нет, померещилось, пожалуй…».

И снова – в сон: тяжёлый день…

Над крышей бедной, обветшалой

Сгущается ночная тень.

                    VIII

Подруги жили понемногу

Среди обыденных забот,                                                                   

Пока Тамара Львовна ногу

Не поломала в гололёд.

Обледенелого крылечка

Шатнулась ветхая ступень.

Не зря три раза гасла свечка

Перед иконой в этот день!

В больницу отвезли на «Скорой»,

Гипс наложили и укол

Ей сделали. Домой нескоро

Она попала. Дождик шёл,

Срывался снег. Темно и грязно

Повсюду в мире, а к себе

Вошла – и обомлела: ясно,

Тепло и радостно в избе!

Белее снега занавески,

До блеска вымыты полы.

Бессильны здесь холодный, резкий,

Злой ветер и набеги мглы.

                  

                  VIII

Но годы, годы-то какие!..

К полуночи поднялся жар.

То мнятся пропасти глухие,

То огненный хвостатый шар

Мерещится.

Тамара Львовна

Томится, мечется в бреду,

И сердце бьётся так неровно,

Проваливаясь в пустоту…

Глаза открыла еле-еле.

«Иль снова снится? Что за блажь?» –

Стоит Мария у постели

И тихо шепчет «Отче наш».

Такой неяркий и незнойный

В лампадке теплится огонь.

На смятую постель спокойно

Мария села – и ладонь

Одну – на ногу положила,

Другой – по сердцу провела:

И побеждает Божья сила,

И отступает вражья мгла!

Тамара Львовна утомлённо

Глаза прикрыла. Странный сон –                                                    5

Неверный, неопределённый.

Наутро вспомнится ли он?

А маета всё меньше, тише,

Всё легче жар и сердца стук

Ровней, спокойней.

                                  «Маша, ты же

Меня спасаешь, милый друг!

Старуху гонишь, что из мрака

Пришла – и рвётся в нашу дверь…».

И снова забытьё, однако

Оно целительно теперь.

Но невдомёк Тамаре Львовне,

И не открылось ей пока,

Что нет великой силе ровни,

Что это – Господа рука.

                    IX

Не позабылся случай редкий,

И повторился он опять –

Мария помогла соседке

Болезнь лихую отогнать.

Соседка в центре побывала

И рассказала всё родне, –

И удивлялись все немало,

Но доверяли ей вполне.

…И белым днём, и ночью тёмной

К Марии страждущие шли.

Молва о ней, старушке скромной,

Неслась во все концы земли.

Ребёнок чистый и наивный,

Всегда печальна и светла,

Она владела силой дивной –

И ни копейки не брала…

Колдуньей иль святой когда-то

Её потомки назовут?

Превозносить её не надо,

А осуждать – напрасный труд.

Туманны времена иные…

Но, что бы ни было в судьбе,

Пусть не изгладится, Мария,

Живая память о тебе.

Сергей Луценко

Павловск

Источник: журнал МОЛОКО, № 1, 2016

← Вернуться к списку