Культура

Ребро

Игумен Варлаам (Борин)

Рассказ

– Какой орган в теле человека самый главный? – многозначительно вопросил Василий, рыжеватый мужик с морщинистым лицом,  сидящих вокруг стола таких же, как он, церковных трудников.

– Сердце… печень, – раздались голоса сотоварищей, не ведавших философской подоплёки вопроса.

Кто-то называл лёгкие или мозг, а некоторые – органы, с которыми связано размножение.

– Понятно! – заключил Василий. – У кого чего болит… Самым важным, – во всяком случае, у мужчины – является ребро!

Мужики загалдели, засмеялись, стали отпускать шуточки в адрес самозваного учителя и предложили выпить за главный орган. Для кого какой главнее.

– Ребро – первая (!) – невозмутимо продолжал оратор, подняв указательный палец вверх, и повторил, – первая из частей тела, которая упоминается в Священном Писании.

Он взял в руки Библию и зачитал:

И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию.

И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.

И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа.

– Так что, за ребро? – поднял стакан Валера. Он был помоложе других, с седыми волосами, постриженных бобриком. – Или – за создание, которое из ребра?

– Никаких созданий! – отрезал Степан. (Семейная жизнь его не сложилась, а бывшая жена, как он говорит, теперь его ненавидит). – Третью и пятую, как всегда, за отца Григория. Дай Бог ему здоровья!

Степан появился на приходе недавно, остро переживал разрыв с семьёй и пока не представлял, как жить дальше: то ли сидеть-посиживать здесь, то ли идти в мир, зарабатывать деньги и отдавать бывшей жене. Думал он, конечно, не столько о жене, которая уже нашла ему замену, сколько о больном десятилетнем сыне, которого очень любил. 

– Это уже пятая? – спросил обычно молчаливый Серёга. (Дар речи он обретал после второй рюмки.) – Стаканыч, не гони. Ещё за Новый год как следует не выпили.

– Какой это Новый год? – возмутился Василий. – Гражданский? Мы по церковному календарю живём…

– Третья! Значит, за батюшку отца Григория! – уточнил Степан, после чего все дружно опрокинули стаканы.

– А как твоя, Вася, кость от костей? – спросил Валера. – Что-то ты не живёшь с ней, а на приходе скрываешься.

– Чего мне скрываться!.. – нехотя отозвался Василий. – Живу на приходе и живу… Меня старец благословил.

– Всё ясно! Твоя, значит, несмотря на сотворённость из ребра, своевольничает, мужа не ценит, а то и помыкает им? Так, небось? – не унимался Валера.

– Это свойственно многим современным женщинам, – вставил Степан, думая о своём.

– Никто из моего ребра ничего не творил! – твёрдо заключил Василий, не желая далее проповедовать на эту тему. – У меня все рёбра целы… Ну их всех!.. Как говорил Экклезиаст…

– Не бывает плохих женщин, бывает мало водки, – добавил Серёга.

– Некрасивых, – поправил Валера.

– И нашёл я, – невозмутимо продолжил Василий, быстро открыв нужное место в Библии, – что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце её – силки, руки её – оковы; добрый пред Богом спасётся от неё, а грешник уловлён будет ею. Что ещё говорить?! Тут всё сказано. Всё по грехам нашим… – добавил он смиренно. И безнадёжно махнул рукой с неяркой, будто выцветшей за долгие годы, наколкой. Цифры у основания пальцев свидетельствовали о том, что на следующий год Василий вступит в славную когорту пенсионеров.

Для продолжения повествования после Ветхого Завета заглянем в Новый.

Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело…

Не может глаз сказать руке: «ты мне не надобна»; или также голова ногам: «вы мне не нужны».

Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее,

И которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более полагаем попечения…

Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены.

И вы – тело Христово, а порознь – члены.

Как каждый орган в организме выполняет свою функцию, так и в общине каждый человек исполняет свою работу, которую другой не сделает. Говорят, однако, что незаменимых людей нет. Да, не будет отца Григория, пришлют другого священника. А вот не будет истопника!.. Не каждый может приноровиться к котлу и топить его так, чтобы в храме было всегда тепло. А при холоде никакой иерей не поможет, народ в храм не пойдёт. Человеку тепло подавай!..

Потому и является хороший кочегар не только нужным человеком на приходе, но и важным. Иногда – самым…  Василий был опытным истопником! При храме жил уже три года, и забот с отоплением у настоятеля не возникало. Только одна – уголь закупить. У самого же Василия в душе забот было… – хоть отбавляй!

Котёл топил он, конечно, на автомате, не прикладывая к этому усилий. Когда надо, чистил его, подбрасывал уголь, шерудил кочергой… Тут ни большого ума, ни тем более каких-то озабоченностей не требовалось. Все заботы его были о душе, о своём месте в жизни.

Что касается создания, которое из ребра, то… да что говорить, всем было ясно, что эту бабу ему лукавый подсунул! Но прежде чем Тамара стала женой, было у него за плечами двадцать лет сознательно-бессознательной жизни. Возраст – сознательный, а жил… наоборот. За что и расплачивался все эти годы пребыванием в различных местах, которые и обозначаются одинаково, как не столь отдалённые.

А потом у Василия обнаружили рак. Положили в больничку. Предложили операцию. Сбежал. Начал молиться. И так усердно, так искренне просил Василий об исцелении, так упорно убегал из всех больниц, куда его укладывали, что Господь исцелил его! Чудо вдохновило Василия, но не остановило. И когда он откинулся, то есть вышел на свободу, принялся за старое. Тем более сам Кочан, с которым они чалились в Мордовии, пригласил его на ?работу?. Почётно! Разве откажешься.

И вот должны они были брать автомобиль – шестнадцать тысяч долларов стоил. По тем временам – большие деньги! А автомобиль этот стоял у Елоховского собора. Вдруг в душе Василия что-то торкнуло: нельзя. Кресты ли на куполах так подействовали, просто ли ощущение святости этого Богоявленного места, на котором злодейства не должно совершаться, Бог весть.

– Не будем брать! – скомандовал Василий (Кочан, само собою, сам на дело не ходил). – Сегодня не будем… Уходим.

– Как?! Ты чего?.. – возмутились подельники, но Василий ничего не объяснял.

Пока они препирались, вдруг видят: подходят к этой машине другие ?товарищи? и начинают дербанить её. И – что уж всем вдругам вдруг – подходят настоящие товарищи в штатском, но с удостоверениями и берут их.

– Ты знал! – утверждают очевидное соратники Василия. – Скурвился? – И – предъяву ему.

Василий ничего не смог бы доказать им – чем такое докажешь? – но очевидное может быть невероятным не только в известной телепередаче. Кочан верил Василию. И не напрасно.

Василия оставили в покое, тогда как он покой потерял окончательно. Как я живу? Зачем?.. Бог ко мне милость проявляет, а я зло творю!.. Неуютно стало у него на душе, но ?работу? просто так, сразу, не бросишь. Ещё больше заливал своё беспокойство Василий, и Господь, конечно же, проявил к нему очередную милость. Остановил!

К Тамаркиной сестре Любе ходил друг-приятель. Сожитель, проще говоря. Как-то взялся он заступаться за сестёр, которых Василий, бывало, немного обижал. К Любе он не лез, но Тамара была законной женой и потому воспитывать её, указывать на ошибки и неправильности являлось необходимой составляющей их супружеского союза. А тут этот, видите ли, вступился…

– Отойди, – спокойно сказал ему Василий. – Порежу…

Тот ещё больше в крик. Василий взял со стола нож и пырнул скандалиста в живот.

– Ой! – удивился Игорь. – Он меня зарезал…

И стал оседать. Кровища хлещет! А он, Игорь этот, кабан такой, под два метра ростом…

– Ну, я ж предупреждал, – хладнокровно заметил Василий.

Шум, гам, переполох. Скорая, милиция, сёстры, дети… Василий спокойно дал показания, ничего не утаивал и не приукрашивал.  Готов был, как говорится, понести заслуженное наказание.

Следователь предлагал ему мягкий вариант: дать такие сведения, чтобы не посадили. Но Василий отказался: надо отвечать за свои поступки. Да и жить с этой не было уже никаких сил, лучше в привычную обстановку… Дали всего два года и отправили в Пермский край. Там-то священник и сказал ему: в монастырь тебе надо!..

После освобождения подался Василий в монастырь. Принялся за послушание, молитву. Покаялся во всех грехах своих. Не свои тоже просились на язык, тем более, грешим-то мы, как правило, не в одиночку, но Василий о других не говорил… Старался чаще заходить к старцу, но тому редко до Василия было. То паломников тьма тьмущая, то службы, то свои хвори да болезни одолевали. Сам, между прочим, в миру доктором был.

А народ вокруг… Господи помилуй!.. Кто из таких же учреждений, что и Василий, кто из детдомов, кто из наркологии. А уж алкоголиков!.. Каждый второй. Понятно, конечно, Христос пришёл грешников спасать, а не праведников. Но когда собирается столько грешников на один квадратный метр, дышать тяжело. То поскандалит с кем Василий, то не удержится против предложенного угощения, после чего и кулаки в ход пустить может, то монахов нерадивых осудит. А где нынче радивых взять? Все они вышли их Гоголевской «Шинели»!.. Нет, из «Шинели» кто-то другой вышел. Эти – из комсомола да криминала. Несчастные, в сущности, люди, пожалеть их надо… А кто Василия пожалеет?..

Не выдержал он суровой монастырской жизни. Сбёг. А когда вернулся и прожил ещё полгода, перед отъездом попал к старцу. Тот и сказал ему:

 – Не оставляй церковь! В монастыре не получается, живи на приходе.

Что Василий и исполнил.

– Вот, батюшка отец Григорий приютил. Дай Бог ему здоровья! – заключал Василий, рассказывая свою историю очередному пришельцу. Нет, каждому встречному-поперечному он вообще-то душу не открывал, вёл себя сдержанно-достойно, но иногда человеку и поговорить же надо.

– Народ здесь, конечно, тоже не фонтан, но, во-первых, людей на приходе не так много, во-вторых, мужики держатся недолго – как лето наступает, кто куда разлетаются, а в-третьих, отец Григорий – человек понимающий. Много не требует, жить даёт. Не зря Степан за него всегда тост поднимает.

Не ручаемся, что эту тираду Василий кому-нибудь говорил или вообще произносил вслух, но, что так думал, это точно.

Январь выдался не очень морозным: глобальное потепление коснулось и российской глубинки. Хорошо это было или плохо? Кому как. Истопнику, само собою, очень даже неплохо. С вечера подкинул побольше уголька и спи-отдыхай до самого утра. А не то что всю ночь лопатой работай, да кочергой шеруди. Кому-то же, ясное дело, не нравилось. Им мороз подавай, снега побольше, чтобы на лыжах побегать али на санках покататься. Ну да на всех не угодишь!.. И как Господь Бог справляется со всеми нами?

Каждое утро и каждый вечер Василий всматривался в небо. Что оно предвещало? Какую погоду? Нужно ли настраиваться на тяжёлую смену или можно слегка расслабиться. Весь день было облачно, хоть Пермский край вспоминай. Зато сулило оно облегчённый вариант кочегаривания и, значит, возможность побыть на службе. И праздник Великий, и память Великого Василия. Именины! Да и Новый год настоящий, наконец!..

Василий сосредоточенно думал об исповеди, вспоминал грехи. И чем больше вспоминал, тем больше мрачнел. Главная его боль была, конечно, Тамарка. Он уже давно ушёл от неё – вроде бы с глаз долой, из сердца вон, – да только сердце освободить от неё окончательно не получалось. Осенью с каким-то хахалем укатила на юг… На пятнадцать лет младше её! Совсем с катушек съехала баба!.. Ревность? Вот ещё, будет он эту бабу ревновать! Детей жалко. Они хоть уже почти взрослые, школу заканчивают, но каково им видеть загулявшую мамашу!.. Гнев заползал в сердце Василия, разрастался там и искал выхода.

А тут Валерка написался: выпьем, да выпьем.

– К причастию готовлюсь! – отрубил Василий. – Какая выпивка? День ангела у меня завтра!

– Да ладно. Сто грамм не помешают тебе приготовиться… Новый год же! Сам говорил…

– Вот неугомонный! Пошёл отсюда!..

Не зря батюшка выгнал его и не принимает, несмотря на постоянные приходы и неоднократные просьбы. А шлындит Валерка к местному шинкарю, крутится по селу: и выпить всегда найдётся где, да и с кем, и надежда есть, что отец Григорий смилостивится…

Хорошо, батюшка – твёрдый орешек, не даёт слабину…

Как назло!.. – дальше думал Василий. – Как только хочешь причаститься, так искушения начинают сыпаться как из рога изобилия. И гнев, невыплеснутый на этого придурка Валерку, вскисал, как тесто на дрожжах.

Серый дымчатый котёнок с детской непосредственностью ластился к хозяину. Василий любил это существо, приносил ему из трапезной свою порцию рыбы и, лёжа на шконке… ну, тут их кроватями называют, но на деле-то шконка она и есть шконка. Из досок сколочена, тонкий матрас поверх… И, лёжа, гладил своего серого постояльца, не называя ласково, но с глубоким сердечным чувством. Сейчас котёнок мешал ему, отвлекал от дум о грехах, а, значит, и от покаяния. Да, грехи вспоминались, но покаяния не приходило.

– Ну что ты крутишься? Зашибу же!.. – огрызнулся на котёнка Василий, не желая выпускать на него гнев, но и не имея сил приласкать кота. – И вообще мне пора. На службу пошёл…

Но и на службе всё было не так!.. Степан – странный какой-то мужик. Смотрит будто с опаской. Словно ждёт от тебя чего-то. А что ему от меня ждать?! Пошёл он со своей бабой и своими алиментами!..

Серёги, конечно, в храме нет. Он вообще и в Бога-то не верит!.. Так, приживала. И за что его отец Григорий держит?

Распалялся Василий не на шутку. Впору в таком состоянии… выпить. Нет, выпить не поможет. А напиться – всему делу конец. Да и Григорий не потерпит, не примет в расчёт, что сезон. Кого же на топку поставит? Тьфу ты! Уже раздумывает о том, что его выгонят. Сам придурок, а не какой ни Валерка!..

Дошла очередь и до отца Григория. Что он сегодня так медленно тянет? Паки, паки… Зарядил и не знай, когда кончит… А уж кого держит, кого выгоняет, тут совсем всё неправильно. Всё у него наоборот!..

Сколько ни пытался Василий сосредоточиться и думать о своих грехах, чтобы покаяться перед днём ангела, всё думалось у него про других людей. Окружающих, далёких близких, то есть тех близких, которые далеко. Ну Тамарку-то он не вспоминал. Вспоминать её, всё равно что грешить, а не каяться. А вот дети!.. Да, дети у него хорошие: парень и девица. Сын скоро в армию, дочь – в училище, на медсестру… Дай Бог ни по его, ни по её, тамаркиному, пути не пойдут. Он молится о них, только об этом и просит Господа!.. Они навещают его, приезжают сюда, в храм приходят, причащаются… Тоже что-то не звонили давно!..

Грехи грехами, подготовка подготовкой… да и какая подготовка? Господи помилуй!.. Уж лучше пойти топить котёл. Пора уголь подкидывать. Василий вышел из храма и собрался двинуть в сторону кочегарки. Но… Поскользнувшись на ледяной корке, образовавшейся после недавней оттепели и последующего подмораживания, Василий вмиг очутился в роли поверженного врага на ледовом побоище. Со всей силой ударившись ребром о ступеньку крыльца, истопник успел только охнуть. Боль пронзила весь бок, однако… Всё недовольство людьми, окружающим миром, которое сопровождало его весь день и усилилось во время обдумывания исповеди, моментально улетучилось, освободив душу Василия из плена.

Он ещё некоторое время лежал, не в силах подняться, и вдруг вспомнил небесное знамение. Перед обедом, когда он шёл в трапезную, увидел в сплошной серости неба просвет. И вдруг – в зимнее-то время – в этом просвете выскочил обрезок радуги. Это было так необычно и так красиво, что Василий замер в изумлении. Он явственно ощутил, что помимо этого видимого, порой сложного и непонятного мира, искажённого нашими страстями, есть другой мир, не всегда чувствуемый нами, но светлый и совершенный. Этот разноцветный радужный кусочек словно пробился, пророс сквозь толщу испарений человеческих грехов и несовершенств, плотно закрывающих тот идеальный радостный мир. Пробился и дал знак: он существует, есть, помните об этом, знайте!.. И теперь лежащему истопнику это изумление вернулось.

– Приболел что ли, держишься за грудь? – спросил батюшка именинника, когда тот подошёл перед литургией на исповедь.

– Упал. Ребро сломал… – морщась от боли, произнёс Василий.

– Как? Где?

– На крыльце храма – со службы выходил. Зато весь гнев пропал. Вся злоба ушла!.. Такое искушение против всех было! А теперь душа чистая, – и все морщины у него на лице расправились, а синь глаз прояснилась, как небо после грозы.

По всему было видно – не выдумывает Василий. Можно даже молитву о прощении грехов ему не читать.

– Это подарок тебе от Господа. На именины!

Источник: журнал «МОЛОКО», № 9, 2016

← Вернуться к списку