православный молодежный журнал |
КультураВторое рождениеСергей Пылев Записки мирянина (из цикла «Божьи искорки») «Имеющий Сына (Божия) имеет жизнь; не имеющий Сына Божия не имеет жизни»
Гостиница в минуту стала похожа на казарму, в которой сыграли боевую тревогу. Вся наша труппа примчалась на пожар. В молодецком порыве помочь, поучаствовать в состязании с диким огнем, меня занесло ни мало, ни много на крышу склада готовой продукции. Сквозь щели в железных листах под ногами взрывчато пыхали искры. Над головой судорожно нарезали круги краснокрылые от огня голуби. Помогая пожарным, мы срывали листы баграми, но все это уже было бессмысленно. Никто ничего не мог толком сделать. Даже подкативший пожарный поезд, который попытался накрыть огонь вязкой, лохматой пеной. Кстати, утром в новостях местное радио радостно доложило, что Елецкая мебельная фабрика успешно перевыполнила план третьего квартала. Так что, ради участия в таком печально-казусном событии пути неисповедимые привели меня в Елец? Этому лихому пожару предстоит далее каким-то таинственным образом повернуть мою жизнь и стать моим вторым огненным рождением? Нет, конечно. Я о своем неожиданном огнеборстве скоро забыл думать. Вот лишь сейчас случайно вспомнил. В общем, мои ненасытные исторические странствия по древнему Ельцу продолжались. У меня даже целый добротный список составился: «Дом воеводы», старинная башня городских часов, Воргольские меловые скалы, музей Ивана Бунина, усадьбу отца Лермонтова… Само собой, я никак не мог не поглядеть и на одно известное здешнее захоронение, братскую могилу с воинами, павшими в битве с Тамерланом при разорении им Ельца. В 1395-ом: « посеченными христианами, от безбожнаго царя Тимир Аксака. Собраны и положены в труп. И для того сей Честный Крест сооружен древних лет…» Так вот на розыски этого тогда заброшенного, обветшавшего места особых усилий мне не потребовалось. Как туда пройти, не было более очевидного ориентира во всем Ельце, на который я взволнованно обратил внимание в первый же день по приезду. Его нельзя не увидеть. Где бы ты ни находился здесь, он почти всегда попадал тебе на глаза. Это надо иметь какое-то совсем уже равнодушное зрение, чтобы не узреть подобную гигантскую махину сине-желто-зелено-золотистого стометрового Воскресенского кафедрального собора на высоком прибрежном холме – строгий массив кубических и при все при том воински стройных объемов державного русско-византийского стиля. На его строительство потребовалось более десяти миллионов кирпичей. Что же такое храм для восемнадцатилетнего вчерашнего школьника-комсомольца из СССР?.. Это разговор особый, вовсе не простой. Хотя сейчас он мало кому будет понятен. Было, да быльем поросло. Но и опустить его вовсе тоже не след. Иначе не сладится в точности определить одно важное, все полновесно характеризующее, всему придающее смысл обстоятельство особой решительной важности. Итак, на дворе 1965… Год радостного возвращения народу устраненного в 47-ом праздника Победы, наши эпохальные космические свершения. Но самое главное… То магическое, заветное и всемогущее, что озаренно засияло тогда надо всей страной: «Партия торжественно обещает, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Так пророчески изрек 31 октября 1961 года на XXII съезде КПСС ее первый секретарь Никита Хрущев. В принятом по этому поводу документе даже срок был указан – на все про все исполнению такого невиданного в истории человечества судьбоносного заветного события дается двадцать лет!!! И часы Великой Истории торжественно пошли. С каждым днем мы, несомые бурными волнами счастья, приближались к волнующей победе коммунизма. Того великого времени, когда на исстрадавшийся народ наш сойдет заветное благополучие и воля достойной радостной жизни. Даже деньги будут отменены – для всех бесплатное жилье, бесплатное питание, на улицах каждого ждут заправленные автомобили – бери и езжай, куда пожелаешь; само собой, с преступностью в стране будет покончено раз и навсегда. И ко всему еще полное торжество Морального кодекса строителя коммунизма: «Человек человеку товарищ, друг и брат!» Только одно из этого реестра утопических заповедей исключалось волею КПСС безоговорочно и жестко – вера в Бога. В связи с этим начатый Лениным красный террор против православия при Хрущеве вновь остро заявил о себе. Нет, конечно, священников уже не расстреливали и в прорубях не топили, но уцелевшие храмы продолжали закрывать, в лучшем случае превращая их в музеи атеизма, а общество получило приказ всем поголовно стать безбожниками под бдительным приглядом Комитета государственной безопасности. А тогдашним главным аргументом атеистов с легкой руки Хрущева стал эдакий, с вывертом, вопросик: «Если Бог всесилен, то способен ли он создать камень, который не сможет поднять сам?» И далее – азартный коммунистический хохот. Хрущева его соратники по партии заговорщицки свергли в праздник Покрова Божьей Матери… Да Бог с ним… Главное, волнующее состояло в том, что я на ту пору еще ни разу не был в храме. Да как и большинство моих друзей-товарищей. Как вдруг увидят учителя, милиционеры или агенты всемогущего КГБ? В те советские годы пионеры и комсомольцы с повышенным страхом обходили такие места. Некоторые – с внушенным им отвращением. Ну а о крещении моем и вовсе разговора быть не могло в моей известной в городе и даже в стране семье: гвардии полковника, командира авиационного бомбардировочного полка, участника знаменитого налета на Берлин уже в августе 1941 года. Само собой, коммуниста, члена КПСС. Но здесь, в чужом городе, где никто не знал меня, я с первых минут почувствовал вдохновляющее, почти головокружительное ощущение… свободы. И я доверился ей. Веди меня. Открой мне самого себе… И она привела меня к храму. Что-то как торкнуло меня изнутри при виде его открытых врат. Я понял: такая минута больше не повторится. Это мой единственный шанс. Я всю жизнь себе не прощу, если испугаюсь войти туда и осенить себя крестным знамением. Рука просто-таки зудела в предощущении этого движения. Перехватывало дыхание. Едва дыша, я трепетно заступил в храм. Вернее, как прокрался в него. Однажды я видел, как из жесткого кокона с трудом, страдальчески выбирается мокрая, черно-красно-белая мохнатая бабочка. Сейчас в храме со мной происходило что-то подобное. Я как воскрес к новой жизни в Елецком храме Воскресения Господня. Еще некрещеный, я купил здесь в свечной лавке три картонные иконы и простенький алюминиевый крест. Который тотчас же надел. Мне так хотелось тогда стать на колени посреди храмового корабля и заплакать. До сих пор всей душой сожалею, что тогда не сделал этого. В любом случае на другой день утром я проснулся с живой энергичной бодростью на сердце. Как тяжело больной, которого наконец облегчил долгожданный кризис. Недавно мне в Рунете попалось на глаза рассуждение одного молодого священника о том, как люди приходят ко Господу: «В основном в церковь идут, когда хотят избежать неприятности, – писал он. – Случилось горе, потрясение: развод, болезнь детей, потеря близкого – ищут утешения. Больных много приходит в храм. Бабушки, похоронившие мужей, ищут общинности. Во-первых, они приходят к Богу, а во-вторых – к людям. Нельзя разделить это в церкви. Тех, кто приходит в церковь из жажды истины, мало, 5 к 95. Но все-таки идут не в супермаркет, не в театр, а в церковь, и это подтверждает, что она обладает высоким потенциалом утешения». Как же я? Неприятностей настоящих я еще не знал, общения было всякого предостаточно, все истины в задоре молодого самомнения казались мне уже изведанными, а в утешении я так и вовсе ни в каком не нуждался. И все же паперть храма взволнованно переступил. Так и с первым телесным рождением: ты приходишь в эту жизнь, когда час твой и минута наступили. Впервые опубликовано в журнале «МОЛОКО», № 10, 2016. ← Вернуться к спискуОставить комментарий
|
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |