Культура

Ступени

Евгений Москвин

Рассказ

  Знали ли они, что однажды утром, когда будут катить по свежесолнечной улице эту двухколесную тележку с перекатывающимся от одного угла к другому конопатым от ржавчины ведром… знали ли они, что этот фотограф находится в паре взволнованных березовой зеленью кварталов, - ему было всего-навсего двадцать три, и он только давеча открыл в городе фотосалон…

 Ветер кромсал березы, отзываясь в жилах трех рабочих какой-то странной, разгоняющей кровь отрадой – то была отрада фотографа, которого они никогда не знали и не узнают; его дорога впереди - сколько раз еще за ближайшие сорок лет сработает вспышка в фотосалоне!..

 Пока они катят тележку к гаражам в конце улицы, фотограф сидит на подмостках своего фотосалона…

 Фотограф решил испробовать съемку в режиме ожидания – новое достижение фототехники, - поставил фотоаппарат на парапет справа, десять секунд, девять, - фотограф отходит и садится на ступени, локти упирает в колени, клонит голову… «Будет выглядеть так, будто кто-то снял меня в профиль… посмотрят на фото, спросят: «Кто вас снимал?», - а я отвечу: «Мой фотоаппарат самолично…» - с удовольствием думает фотограф, хочет улыбнуться, у него прекрасное настроение, перспективы…

 …перспектива съемки…

 Нет, он все же удерживает улыбку – словно она способна выдать будущему созерцателю то, как на самом деле происходила съемка…

 Вспышка… почти незаметная в ярко сияющей улице. Только волнующейся березовой листве на секунду добавилось голубоватого оттенка, цвет стал немного похож на тот, который обретает зелень перед грозой, но все же не такой темный…

 Видно, гроза еще нескоро…

 В этот самый момент, - когда срабатывает вспышка, - в двух кварталах отсюда, ведро, перекатываясь из одного угла тележки в противоположный, необъяснимым образом застывает на середине на несколько секунд несмотря на то, что тележка наклонена чуть вперед… (застывает до тех пор, пока фотоаппарат на парапете зуммерно жужжит после вспышки)… Рабочие, между тем, переговариваются, насвистывают, не замечая странного феномена…

 На всех троих – гимнастерки; на щеке среднего рабочего (того, который катит тележку) родимое пятно…

 -Будет дождь.

 -Думаешь?

 -Да. И совсем скоро. И гроза. Взгляни на небо. Видишь, там тучи потемнее? Такой ветрило – сейчас мигом нанесет грозу.

 -Это не очень хорошо. Ключей от гаража нет – нам придется ждать на улице, пока машина подъедет.

 -Ну может быть, мы все равно успеем не попасть под дождь.

 Еще одна фотовспышка, и гроза станет значительно ближе.

 Фотограф поднимается со ступеней, берет с парапета замолчавший фотоаппарат и несколько секунд задумчиво рассматривает объектив, вглядывается, сам не зная во что, – словно старается различить за лабиринтами линз будущую фотографию, - где-то там, в глубине пластмассового глазка, на который будто бы наклеен фиолетовый полиэтилен… Однако в глазке – только неясное, перевернутое отражение фотографа. Черная тень на прозрачном фоне, и кажется, едва-едва заметная голубизна неба добавляет этому фону еще больше прозрачности…

 На губах фотографа, наконец, проявляется запоздалая улыбка – ранее удержанная; которая не проявится на фотографии.

 «Тень в объективе… мое отражение… оно чуть дрогнуло – когда я улыбнулся? Может быть, чуть прояснилось или наоборот – чуть померкло? Или дрогнул фрагмент небесной глади позади – как водная поверхность, когда к ней прикасаешься подушечкой пальца… и появляются маленькие расходящиеся кружки… они быстро затухают, но продолжаешь вглядываться в воду, как я сейчас вглядываюсь в этот небесный фрагмент… вглядываешься и, кажется, долго еще улавливаешь круги на воде, - не зрением, уже нет, но каким-то странным шестым чувством. Круги затухают, разглаживаются в бесконечность, но, значит… и остаются навсегда? Только их все сложнее уловить – в конце концов, и шестое чувство перестает их обнаруживать…                                      

 Дрогнущая небесная гладь – от моей улыбки… нет, конечно, все это только фантазия…»

 На небе ни единого облака. Это другое небо – не то, которое в двух кварталах отсюда. И теперь даже ветер постепенно стихает.

 Фотограф взбегает по ступеням – к дверям фотосалона.

 «Пожалуй, побыстрее проявлю снимок – все равно сегодня, скорее всего, еще не будет ни одного посетителя… ха…»

 Он отворяет дверь.

 «Пройдет какое-то время, возможно, даже совсем небольшое, и съемка в режиме ожидания перестанет удивлять – техника развивается так быстро! В журнале фототехники едва ли не каждый номер какая-нибудь новинка», - продолжает размышлять фотограф, окидывая взглядом помещение фотосалона……………………………………………………

………………………………………..Его настолько удовлетворяет обстановка, что он не выдерживает – поднимает фотоаппарат и делает еще один снимок…

 Вспышка………………………………………………………………………………………………………

………………………………………………………………………………………………………………....................................

 Минуло сорок лет. Зеленая занавесь, скрывающая дверь в проявочную обветшала, обрюзгла, стала мешковатой; продолговатые листья и тройные завитки на занавеси утратили сочность и, напротив, резче очертились на краях, однако это нездоровые очертания старости – цвет сильно выгорел на краях рисунков, - особенно выгорели очертания листьев – до воспаленной рыжины; внутри же цвет побелел – как на засвеченной фотографии.

 Эту занавесь словно опалила фотовспышка – сверкнув еще сорок лет назад, она рассредоточилась по времени, утратив интенсивность и засветив и остарив занавесь уже не внезапно, но в течение сорока лет… но что же тогда такое – эта вспышка? Само время…

 В черном нарисованном силуэте фотографа на двери, с туловищем, походящим на каплю (под туловищем «изменились» часы работы - вместо трафаретной цифры «0» наклеена теперь бумажная единица, выведенная красными чернилами, и выглядит некрасиво, почти вульгарно, и бумага уже пожелтела; этот неровный квадратик вырезан из клеточной тетради), резче обозначились неровности прессованного дерева, особенно в районе грудной клетки, - они словно продавили нарисованное тело изнутри и походят на жировые складки… 

 Теперь фотограф работает с одиннадцати, не с десяти…

 График работы он «подправил» пять лет назад.

 Округлый подбородок силуэта и чуть приоткрытый толстогубый рот теперь уже не кажутся неестественными как раньше, отнюдь; они отлично гармонируют с обозначившимися «жировыми складками», довершая впечатление обрюзглости…

 …рисунка.

 Невольно возникает мысль: неужели изначальная неумелость (а скорее всего, сорок лет назад человек, изобразивший на двери этот силуэт, особенно и не задумывался о законах гармонии, не старался соблюсти их; попросту малевал) явилась предвестником старости, которой проникнут теперь силуэт, старости ненормальной, тоже «рисуночной», которую добавило время.               

 Эта неумелость - как червоточина?

 Определившая постепенное будущее…

 Между тем, черный цвет силуэта нисколько не ослабел и не стерся, не выцвел – в отличие от занавеси он все так же ярок; до странности.

 Вывеска «Вас обслуживает фотограф И. В. Коржавин» изменила свое положение – теперь она висит не над рабочим столом, но просто стоит на нем, прислоненная к боковой стене; в углах вывески застряли изъеденные ржавчиной шурупчики. Под стеклом столешницы – скопище нереализованных фотографий за долгие годы.

 Одна из немногих современных вещей в фотосалоне - компьютер с цветным принтером на втором столе; стол также новый – он был куплен специально для того, чтобы поставить на него компьютер.

 В результате все это выглядит своего рода «островом современности», чем-то посторонним и чуждым остальной обстановке, «содержание» которой почти не изменилось, - просто вещи изменили свое положение.

 Пожилой фотограф суетится с фотоаппаратом возле ламп, бросающих яркий свет на белый экран; перед экраном сидит молодой человек в голубой майке, поверх которой надета джинсовая куртка.

 -Выше… - тихо произносит фотограф – словно адресуя это не молодому человеку, но фотоаппарату, который закрывает все его лицо выше мягко шевелящихся губ; фотограф на чуть согнутых ногах делает небольшой шажок назад, тоже мягкий, осторожный (на ногах у него ветхие домашние тапочки, к которым прилипли многочисленные нитки и пыль), - подбородок выше… - снова произносит фотограф тихо, на одном тоне, будто бы гипнотизируя.

 Молодой человек чуть приподнимает подбородок.

 -Хорошо… снима-аю… - интонация голоса еще понижается…

 Вспышка.

 -Все. Снято, - объявляет фотограф, уже буднично; выпрямляется в полный рост.

 Молодой человек встает и подходит к стенду, висящему на стене, по правую руку, и принимается рассматривать фотографии, - без рам, - они приклеены к стенду обыкновенным скотчем, аккуратно, но совершенно безвкусно. Края на фотографиях кое-где надорвались – от времени.

 -Это посерьезнее фото на паспорт, точно? – осведомляется молодой человек; с добродушной усмешкой.

 У него родимое пятно на щеке. Средних размеров, но выглядит все же не очень приятно, - оно нарушает правильные черты лица.

 Пожилой фотограф стоит, склонившись над принтером, но, услышав реплику, выпрямляется.

 -Что?

 -Я говорил об этих фотографиях. Я в этом ничего не понимаю, конечно… просто говорят ночную съемку вести всегда тяжело… эта женщина на мосту.

 -А-а… - неопределенно протягивает фотограф; тоже подходит к стенду. 

 -Это ведь ночью сфотографировано… Но так все четко, ясно; и лицо вспышкой не затерто. Как это получается! Все настолько хорошо различимо, как если бы я сам просто стоял и смотрел на женщину… Нет, я, помню, сколько ни пробовал, снимать ночью, у меня вообще ничего не было видно на фото…

 -В этом нет никакого особенного секрета. Надо фотографировать на штативе. 

 Молодой человек оборачивается; смотрит на фотографа.

 -На штативе? Да, один мой приятель мне то же самое говорил… но неужели и все?

 Фотограф улыбается; качает головой.

 -Нет… не все.

 -Вот то-то и оно! – тотчас молодой человек задорно подмигивает; как бы отдавая должное мастерству фотографа.

 «Боже мой, как глупо это выглядит. Как банально. Что за глупое восхищение… будь я молод, мне бы это здорово польстило, а теперь это вызывает у меня только раздражение… почему? Просто потому, что я устал? Опять банально…» - мелькают ответные мысли в голове фотографа; между тем, он, разумеется, не только не озвучивает их, но и все так же продолжает удерживать улыбку на лице.

 Впрочем, через несколько секунд отворачивается; возвращается к компьютеру.

 -Когда будут готовы фотографии?

 -Через пять минут.

 -Через пять минут! Так быстро! Два года назад я приходил за заказом только на следующий день.

 Фотограф прекращает щелкать мышью, редактируя фотографию на мониторе; делает короткий взмах рукой; пренебрежительный.

 -Теперь всех нас заставляют перейти на современный метод. Перекачиваешь изображение в компьютер и просто распечатываешь его на принтере с глянцевой бумагой. Больше никаких негативов, никакой проявки! Все быстро – щелк, щелк и готово. Сказать, что я это совершенно не уважаю, значит, не сказать ничего…

 Фотограф снова принялся щелкать мышью, на сей раз с ожесточением; как бы иллюстрируя свое отрицательное отношение.

 -Я понимаю, о чем вы. Я хочу сказать… я понимаю, почему вы плохо к этому относитесь… да, прекрасно понимаю.

 -Я был едва ли не последним, кто поддался, - почти с гордостью заявил фотограф; а потом нахмурился:

 -Но мне уже просто ультиматум поставили: либо, мол, ставь компьютер и печатай мгновенное фото, либо сворачивай дело.

 -Ну, свернуть дело – этого вы, понятно, никак не могли допустить. Вашему салону уже столько лет!..

 -Да, и поэтому тоже, конечно… - согласился фотограф.

 -Моя мать фотографировалась у вас, еще будучи в моем возрасте. А сейчас ей под пятьдесят.

 -Салону сорок лет. И за это время, кажется, я сделал фото на паспорт каждому человеку, живущему в городе.

 -Не удивлюсь, если это так… Но нет, я кстати, пожалуй, уже могу назвать хотя бы одного человека, который у вас никогда не бывал.

 Фотограф кивнул; с усмешкой.

 -Ну ясное дело. Я же не в прямом смысле.

 Молодой человек уже собирался озвучить, о ком именно идет речь, однако вдруг испытал какую-то странную нерешительность – не из-за равнодушной усмешки фотографа; и также не из-за ощущения, что он понял фотографа буквально, и это вызвало неловкость, - нет-нет, у него вдруг просто-напросто до странности отяжелел язык.

 И все же он нашел в себе силы произнести:

 -Мой отец… он никогда не бывал в вашем салоне.

 Лицо фотографа осталось непроницаемым.

 -А этой фотографии… - молодой человек, снова обернувшись к стенду, указал на снимок, где фотограф сидел на ступеньках, - примерно столько же, сколько и вашему салону?.. Я обратил на нее внимание. На самом деле, гораздо большее, чем на снимок с женщиной, - сам не знаю, почему. Вы здесь так молоды…

 -Ровно столько же, - произнес фотограф.

 -Что?   

 -Не «примерно», но ровно столько же. Этому снимку столько же, сколько и фотосалону. День в день.

 -Не может быть!

 -Именно так.

 -Выходит, недаром я заметил его. Мне какое-то чутье подсказало: в нем есть нечто особенное. И вот, пожалуйста, я не ошибся…

 «И все же, сначала он спросил меня о снимке с женщиной, - подумал фотограф, - почему? Потому что хотел дешево польстить мне? Или он просто поддался тому, что вызвало у него более простой интерес… как абсолютное большинство тех, кто подходит к стенду. А снимок, где изображен я? Особенный – ему чутье подсказало? Знал бы он, чем на самом деле вызвано это «чутье»! А впрочем, я и сам не уверен, что именно этим: что я тогда использовал режим ожидания, - ибо что в нем теперь особенного… особенное только то, как я тогда к этому относился, тогда – как к потрясающему новшеству, но это… это могло бы иметь какое-то значение, которое навсегда запечатлелось на снимке и которое вызывает теперь странные впечатления у людей… неужели это действительно возможно? – фотограф покосился на монитор; щелкнул команду «Печать» и встал из-за стола, - и все же – хоть это и будоражило меня, почему это как-то передается другим? Почему почти каждый, кто подходит к стенду, сначала обращает внимание на какой-то другой снимок, а потом спрашивает об этом, на котором я сижу на ступеньках; заявляет, что «в нем есть нечто особенное»? Да, да, почти всегда одними и теми же словами... почему?»   

 Фотограф испытывал странное возбуждение. Много раз возле стенда повторялось одно и то же, однако теперь, ему казалось, что ответ где-то поблизости; в то же время, у него крепло и другое ощущение – что, не смотря на это, он и на сей раз не сумеет ухватить ответа…

 -…потому что это просто невозможно сделать – мыслью… - прошептал фотограф.

 -Что вы сказали?

 Фотограф качнул головой – будто бы стряхивая сон.

 -Ничего. Фотографии готовы.

 Молодой человек оживился; бросил короткий взгляд через плечо – на стенд.

 -Да…

 Он расплатился за фотографии; между тем, так почему-то и не уходил; вернулся к стенду.

 Фотограф стоял и смотрел на него… и вдруг поймал себя на подспудном раздражении, очень легком, зародившемся не пойми откуда.

 Ему было неприятно, что молодой человек не уходит.

 И вдруг в голове фотографа мелькнула новая мысль, и он похолодел, испугался ей. И сам не мог понять причины своего испуга.

 «Я где-то видел этого парня… стоп, что это значит? Ну да, я действительно видел его, когда он приходил два года назад, я даже помню… Да, помню. Но мне кажется… я видел его и где-то раньше, в молодости. Но как это возможно?.. Он что-то говорил о своем отце – быть может, я видел его отца? Но тот не посещал моего фотосалона – парень сам это сказал. Но не это важно – мало ли где я мог видеть похожего человека! – но другое: почему в первый раз, когда парень пришел в фотосалон, я не испытал того же самого ощущения «дежа вю»?.. Почему оно возникло только теперь… неужели… неужели потому, что он подошел к стенду? Нет, это полная бессмыслица. Какова связь? Я не понимаю…» - мысли лихорадочно роились в голове фотографа.

 -…женщина?

 -Что? – очнулся фотограф.

 -Что с вами? Вы задумались?

 Пауза.

 Они смотрели друг другу в глаза.

 -Да, немного. Извините. Вы что-то спросили?

 -Нет. Я просто сказал, что мне пора уходить.

 -Нет-нет, вы что-то спросили о… женщине?

 -На первом снимке? Нет, я ничего не спрашивал.

 -А-а… извините.

 Молодой человек помедлил немного, потом все же отправился к двери, но у выхода задержался; обернулся.

 -Вы чем-то опечалены?

 -…С чего вы взяли?

 -Мне так показалось.

 -Ну… та женщина на фотографии. На ночном мосту. Она умерла. Это моя сестра… - фотограф помедлил, а потом еще прибавил:

 -Моя сестра умерла несколько лет назад.

 -Мне очень жаль. Я не хотел вызвать у вас неприятные…

 -Ничего.   

 Они попрощались; фотограф затворил дверь, затем, помедлив некоторое время, запер ее на замок. Был час дня, рабочий день в самом разгаре, однако…

 Фотограф, сев за стол, откинулся и закрыл глаза.

 Выдохнул.

 Он был поражен. Самим собой. Зачем он только что сказал это? – что женщина на мосту была его сестрой. Это была ложь. Более того, они вообще не состояли ни в какой родственной связи – случайная знакомая из путешествия десятилетней давности, и по возвращении домой между ними держалась переписка, пока женщина не умерла… ее смерть не была неожиданностью – она серьезно болела уже во время путешествия; по сути дела, она отправилась в него, чтобы хоть немного улучшить свое здоровье, - не выздороветь, нет, потому что болезнь была неизлечимой, и женщина знала, что скоро умрет…    

 Но все это прошлое. Собственно, эта женщина не очень много значила для фотографа, и он, когда узнал о ее смерти, опечалился, однако это довольно быстро перестало занимать его…

 И все же он повесил на стенд эту фотографию – не как память нет, но просто как хорошо удавшийся снимок (собственно, молодой человек и обратил на это внимание). А сегодня фотограф даже испытал боль, когда сказал молодому человеку, что женщина умерла, - эту боль будто бы вернуло воспоминание об утрате близкого человека.

 «Полнейшая бессмыслица. Тем более, что этот снимок – не соль всего нашего разговора, так что я никак не могу взять в толк… но мне показалось, он действительно снова заговорил о женщине. Но почему я так ответил ему? Потому что все, кого я снимал… все они – близкие мне люди?»

 Снова выдох; тяжелый, но облегчающий. А за ним – тоска и безвременье внутри. Это – остановившееся дыхание.

 Фотограф открыл глаза; медленно.

 Но позы так и не менял.

 «Все они стали мне близкими, когда я снял их… Поэтому я сказал ему, что это моя сестра? Но откуда же взялась боль – настоящая, искренняя? Не из кровного родства, но пространственной близости… которую я когда-то зафиксировал на снимке. Но есть и что-то еще… что-то… что находится по ту сторону снимка. Весь остальной мир, не вошедший в объектив, но где-то… где-то он все же остается – просто потому, что существует сам снимок… Это пассивный мир, который невозможно увидеть глазами, но он так же зафиксирован, как и изображение на снимке, зафиксирован – только умозрительно; он так же остановился… он – как отрицательная величина; он – полусуществует… Но неужели же мне так ни разу и не удалось подвинуть этот мир, хотя бы подвинуть – к зрительному восприятию… а что если…»

 Фотограф резко встал, подошел к стенду и принялся рассматривать другую фотографию – на которой он сидел на ступеньках, перед дверями фотосалона.

 Сколько раз уже он рассматривал ее за эти десятилетия? Парадокс, но не так уж и много. Все то, что кажется нам давно знакомым и виденным тысячу раз, мы, как правило, не знаем в деталях, - ведь чем больше мы смотрим, тем меньше вглядываемся. «Это мне давно знакомо!», «Я столько уже раз на это смотрел!», однако это закон: каждый раз все с меньшим вниманием, придавая все меньше значения мелким деталям...

 Фотограф прекрасно знал этот снимок? Он ведь не мог, к примеру, ответить на вопрос, сколько лестничных ступеней захватил кадр… а сколько осталось по другую сторону – полусуществует, в отрицательной величине… А березовые листья позади, на снимке – сумел бы он по прошествии времени описать их в точности по памяти? - в каком положении каждый из них – друг по отношению к другу?

 Конечно, нет.

 Фотограф стоял и напряженно вглядывался в снимок, в каждую его деталь, - теперь, - в каждый меленький участочек глянца…

 «Господи, что я стараюсь рассмотреть?..»

 Фотограф отвернулся, прошествовал к столу, снова сел, закрыл глаза… но продолжал вглядываться в «темный экран», как только что вглядывался в фотографию………………..

 ……………………………………………………………………………………………………..

 А рабочие в это время, докатив тележку до конца улицы, свернули за гаражи. Уже никакого солнца – все затянуло влажными сине-свинцовыми облаками, - и только ветер, ветер по-прежнему рвет березы клочьями зелени, но уже темно-яркой, и листья будто бы проникнуты молнией… Вдоль гаражей – клочья сухой пыли и веток; по дороге катится сверкающая жестяная банка, тоже подгоняемая ветром; в ее блеске – голубая искра…  

 Рабочие останавливаются возле одного из гаражей. Слепые, коричневые ворота с рыжими потеками ржавчины. Над висячим замком виднеется странный бетонный нанос; серый, старый, с салатовыми разводами, они едва видны.

 Рабочий с родимым пятном на щеке снимает ведро с тележки и ставит его наземь.

 Нестерпимо пахнет озоном, но пыль гасит этот запах, затирает его до обрыва дыхания, до остановки…

 С неба падают первые крупные капли дождя; одну из капель поглощает плечо в гимнастерке.

 Слева от гаражных ворот – водосток из измятого алюминия, - и над отверстием, к которому заворачивается труба, виднеется еще одно – дыра с острыми, закругленными краями, - и чем сильнее будет идти дождь и распаляться молниями гроза, чем сырее будет сверкать улица и увлажняться поверхность водостока, тем более эта дыра будет походить на рваную рану.

 Вода хлещет из отверстия водостока ниже, а из раны вылетают лишь мелкие звонкие капельки; в ее черноте – шипучие, невидимые струи стекающей воды.

 Странный бетонный нанос над висячим замком потемнеет, а салатовые потеки на наносе проявятся, став гораздо более различимыми.

 Рабочие стоят под дождем выпрямившись. Перед ними тележка и ведро. Они не переговариваются, но в безмолвии ждут; телодвижения, поначалу заметные, с каждой новой молнией и каждым новым раскатом становятся все менее различимыми.  

Источник: Журнал МОЛОКО, № 10, 2016.      

← Вернуться к списку