православный молодежный журнал

Точка зрения—Давайте обсудим—Культура—История и мы—Путешествуем вместе—Конкурс "Наследника"

Культура

«Это было раненое сердце...»

10 декабря 2016 года исполняется 195 лет со дня рождения особо дорогого мне русского народного поэта Николая Алексеевича Некрасова

Ф.М. Достоевский сказал, прощаясь с ним: «...это было раненое сердце, раз на всю жизнь, и незакрывавшаяся рана эта и была источником всей его поэзии, всей страстной до мучения любви этого человека ко всему, что страдает от насилия, от жестокости необузданной воли, что гнетет нашу русскую женщину, нашего ребенка в русской семье, нашего простолюдина в горькой, так часто, доле его» (Дневник писателя, декабрь 1877).

В то хмурое декабрьское утро (30 декабря 1877) несколько тысяч провожали Поэта в последний путь, и первым был принесён венок «От русских женщин». Разве забудешь? –

Ключи от счастья женского,

От нашей вольной волюшки

Заброшены, потеряны

У бога самого...

Позвольте же нынче и мне сказать слово о моём первом в жизни Поэте.

Не претендуя на сколь-нибудь глубокий анализ его творчества, хочу лишь, использовав и свои публикации двадцатилетней давности в газетах Одессы, сообщений – на программах Литературной гостиной Одесского Дома учёных, ещё раз склониться в глубоком земном поклоне. Он был дан нашему народу не случайно и – навеки!

Конечно, сегодня, более чем двадцать лет тому назад, могли бы остеречь от «наивных откровений» слова Николая Алексеевича из его письма Л.Н. Толстому? Или – вдохновить? –

«Вам, верно, случалось, говоря или пиша, беспрестанно думать: не смеётся ли слушатель? Так что ж? Надо давать пинка этой мысли каждый раз, как она явится. Все это мелочное самолюбие. Ну, если и посмеются, <…> экая беда! Мы создаем себе какой-то призрак – страшилище, который безотчетно мешает нам быть самими собою, убивает нашу моральную свободу».

«Рутина лицемерия и рутина иронии губят в нас простоту и откровенность», – писал Некрасов. Ох, эти обвинения «в мальчишестве»! Но – «Не мальчишество на этом свете только лежание на пуховике, набитом ассигнациями, накраденными собственной или отцовской рукой».

«О днях и чувствах пережитых»

И Я ВСПОМИНАЮ... Начало сороковых. Война. Но не бомбежками, не затемнением она входит в сознание 3-4-хлетней девочки. Первыми в жизни, выученными со слов мамы ли, бабушки – уже не узнать, не спросить! – стихами:

Кушай тюрю, Яша!

Молочка-то нет! –

Где ж коровка наша? –

Увели, мой свет!

Барин для приплоду

Взял её домой.

Славно жить народу

На Руси святой!

И моим: «Барин – это немец?» И ответ: «Не немец, фашист!»

Такой вот первый (и навсегда!) урок «политграмоты»...

НАЧАЛО пятидесятых. Зима. У открытой печурки, где так уютно и защищённо – с мамой! Она читает:

Ну, трогай, саврасушка! трогай!

Натягивай крепче гужи!

Служил ты хозяину много,

В последний разок послужи!..

И плачем мы вместе, и долго-долго щемит сердце, и так легко запоминаются строфы! Куда больше необходимых по школьной программе! И Русь, Россия, горькая, бесталанная, входит навеки в сердце. Откуда мне знать тогда, что Некрасов «говорил народом» (М. Цветаева)? Не о народе, не для народа – узко! – народом! И что действительно в русской литературе нет писателя, «которого бы эти слова характеризовали столь точно и всеобъемлюще». Так было дано ему одному. В Украине – Тарасу Шевченко.

1956 ГОД. 95 лет со дня смерти Т. Шевченко. И на школьном вечере читаю стихи Н. Некрасова «На смерть Шевченко». С каким-то мистическим страхом доныне:

...Кончилось время его несчастливое,

Все, чего с юности ранней не видывал,

Милое сердцу, ему улыбалося.

Тут ему бог позавидовал:

Жизнь оборвалася.

Когда в 1858 году Т.Г. Шевченко вернулся из ссылки в С.-Петербург, «Современник», редактируемый Н.А. Некрасовым, печатал его стихи, помещал сочувственные статьи о его жизни и творчестве. Некрасов проводил Шевченко и в последний путь.

РАЗМЫШЛЕНИЯ у парадного подъезда, Железная дорога, «Еду ли ночью по улице тёмной...», Нравственный человек, «Я не люблю иронии твоей...», «Мы с тобой бестолковые люди...», Элегия, Сеятелям, многие отрывки из поэм: Мороз, Красный нос, Русские женщины, Крестьянские дети, Кому на Руси жить хорошо и др. – всё это в «репертуаре» чтицы в школьные, студенческие годы...

И что бы там ни говорили новоявленные «барины», но и сегодня:

Средь мира дольнего

Для сердца вольного

Есть два пути.

Взвесь силу гордую,

Взвесь волю твердую –

Каким идти?..

Можно – по «торной, страстей раба» вместе с толпою, к «соблазнам жадной», а можно – по «тесной, дороге честной». Можно с презрением и к «косточкам русским», и «белоруса», и земляков поэта, рождённого в украинском местечке Немирове, и прочих...

Я – не «владельцам роскошных палат», они свой выбор сделали, и им, уж конечно, «о жизни искренней» «мысль смешна». Я просто никак не могу согласиться, что «властитель дум» поколения деятельного, энергичного и чистосердечного, не худшего из русских поколений...» (В. Розанов, выделено автором – Л.В.) сегодняшним молодым так мало известен, далёк.

Куда как легче «в годину горя / Красу долин, небес и моря / И ласку милой воспевать». Это ему было – «ещё стыдней...»

Александр Блок, ответив утвердительно на вопрос «Любите ли вы произведения Некрасова?», к тому, что «не занимался» его «стихотворной техникой», – снова и просто: «Люблю». И – об «очень большом» влиянии Некрасова на его творчество. Блок с мягкой иронией охарактеризовал мнение И. Тургенева, подчеркнул страсть и «неподдельное и настоящее народолюбие» Некрасова.

Недаром, наверное, горячие молодые головы определили его «выше Пушкина», в ответ на мысль Ф.М. Достоевского: «Некрасов, действительно, был в высшей степени своеобразен и, действительно, приходил с "новым словом". Был, например, в свое время поэт Тютчев, поэт обширнее его и художественнее, и, однако, Тютчев никогда не займет такого видного и памятного места в литературе нашей, какое бесспорно останется за Некрасовым. В этом смысле он, в ряду поэтов <…>, должен прямо стоять вслед за Пушкиным и Лермонтовым».

Да, наши великие «страдальцы за народ и убогих» (С. Андриевский) знали, что говорили.

Иные пишут, что к концу жизни Н.А. Некрасов был богатым…

БОГАТЫМ – вряд ли, во всяком случае, много тратил на поддержку «Современника», нуждающихся. Но от горькой нищеты литературного подёнщика, порвавшего с жестоким крепостником-отцом, он ушёл. Напряженно работая, будучи больным, редактируя журналы «Современник», «Отечественные записки»: для одного номера только «прочел 800 писаных листов разных статей, прочел 60 корректурных листов», «два раза переделывал один роман (не мой)»; «переделывал еще несколько статей в корректурах, наконец, написал полсотни писем...»

Он поддерживал многих, тогда начинавших свой путь в литературе, в том числе Л.Н. Толстого: «...Я люблю еще в Вас великую надежду русской литературы, для которой Вы уже много сделали и для которой ещё больше сделаете, когда поймете, что в нашем отечестве роль писателя – есть прежде всего роль учителя и, по возможности, заступника за безгласных и приниженных» (3 сентября 1856) И ещё: «...Человек создан быть опорой другому, потому что ему самому нужна опора. Рассматривайте себя как единицу – и Вы придете в отчаяние. Вот основание хандры в порядочном человеке – думайте, что и с другими происходит то же самое, и спешите им на помощь...» (17 мая 1857).

...СТРЯСЛАСЬ БЕДА. Изломанная, искалеченная «тойотой», в боли – я, как и все, звала маму. И вспоминала старенький альбом её студенческих лет и строки из него. Некрасовские строки:

Великое чувство! У каждых дверей,

В какой стороне не заедем,

Мы слышим, как дети зовут матерей,

Далёких, но рвущихся к детям.

Великое чувство! Его до конца

Мы живо в душе сохраняем –

Мы любим сестру, и жену, и отца

Но в муках мы мать вспоминаем!

И – позволившие мне заплакать после её смерти, может быть, спасительными слезами, строчки:

...День денна моя печальница,

В ночь – ночная богомолица!

Никогда тебя, желанная,