Культура

Дымка

Владимир Крупин

Всякий может взять глину, краски, мел, молоко. Но ничего не выйдет, если нет умения. А когда наблюдаешь за работой дымковской мастерицы, кажется всё просто. Вот она отщипнула от глины кусочек, раскатала его колбаской, вот взяла глины побольше, расшлёпала в лепёшку, вот свернула лепёшку воронкой, оказалось — это юбочка. Сверху приделала голову, руку, колбаску изогнула коромыслом, вылепила крохотные ведёрки. Стоит водоноска влажная, коричневая, сохнет, светлеет. А мастерица новую водоноску лепит. Глядишь — совсем другая: кокошник по-другому, на юбочке передник с оборками, а коромысло не на двух плечах, а на одном. А берёшься сам — глина мнётся легко, готова тебе помочь, но ни во что не превращается, как говорят: "Одна мучка, да разные ручки".

Мастерство дымковских мастериц идёт из глубины веков. Ведь это не просто игрушки эти свистульки, эти коровки, лошадки, всадники, няньки — это начало знания для ребёнка о жизни. Он и играл и входил в мир, который его окружает. И мир этот был прекрасен: высокие гордые шеи коней оплетали чёрные витые гривы, русские печи расцветали розами, нарядные деточки прижимались к расписным подолам матерей, отцы шли за сохой по золотой пашне, ручные медведи плясали под игру своей балалайки, на поросятах ехали весёлые музыканты, Крошечка-Хаврошечка стояла под яблоней с наливными яблочками, храбрые богатыри стояли на страже сказочных городов, индюки вздымали разноцветные хвосты...

Одна дымковская вятская игрушка в состоянии преобразить, сделать праздничной квартиру, может быть, именно оттого, что в ней и огромный труд, и его многовековость.

Её называют дымковской по месту происхождения. С высокого берега Вятки видно заречную слободу Дымково. Зимой, когда топятся печи, летом в пасмурные дни, когда туман, слобода вся будто в дыму, в дымке. Здесь хранилось, передавалось мастерство создания игрушки.

Сидит бабушка, рядом внучки, именно внучки, почему-то мальчики не перенимали глиняное мастерство. Терпения у них не хватало. Им бы всё побыстрей.

А тут дело неторопливое, доскональное, скрупулёзное. Кладёт бабушка свою шершавую морщинистую руку на ладошку внучке, направляет её пальчики. Где не справляются пальчики, им на помощь приходит лопатка — прихлопывать глиняную лепёшку. Рядом стоит чашка с водой, в воду то и дело окунаются пальцы, чтоб глина не приставала к рукам. Или мокрая тряпка. Тряпкой на ночь прикрывают глину, чтоб глина не пересохла.

Игрушки стоят на лавке, ждут обжигания в печи. Сейчас в мастерских специальные печи обжига, а раньше игрушки закаляли в русских печах. Топили жаркими берёзовыми дровами, чисто подметали, ставили на под налепленные фигурки.

Выходили они из печи закалённые, звонкие. Остывали. Разведённым на молоке мелом белили игрушки.

И уже после этого наступала пора росписи.

Если посмотреть на узор дымковских игрушек, он необычайно ярок, праздничен, весел. Кажется, что это достигнуто сочетаниями многих линий, а начинаешь вглядываться и поражаешься, насколько просты, экономны средства росписи: точки, клеточки, линии прямые и волнистые, кружочки, пятна. Но всё дело в их сочетании

Может быть, главное волшебство дымковского чуда в том, что его красота не повторяется никогда.

Взять крохотных козликов в модных штанишках — и ни один не похож на другого. Уж что говорить о медведях — у них не только роспись, не только лепка разные, но у каждого свой характер. И ни одного злого. Все добрые и весёлые. Один похитрей, другой простоват, третий себе на уме...

Самое последнее, что делает мастерица с игрушкой, это украшает её золотыми лепестками.

Операция называется "сажать золото". Листочки золота настолько тонки, что легче пуха, и когда "сажают золото", то от сквозняков закрывают форточки, чтоб лепесточки не улетели. Вот мастерица легонько коснулась кисточкой, смоченной в сыром яйце, золотого квадратика, поднесла его к игрушке и посадила на своё место: водоноске и барыням на шляпы, на кокошники, петухам на гребни, оленям на рога, гребцам на вёсла, волшебным деревьям на ствол и яблоки... и игрушки засветились и окончательно стали ненаглядными.

И впрямь, на них не наглядеться. Смотришь, и на душе становится радостно, а на сердце спокойно.

И всё из глины. А глядишь на глину — ничего на ней, кроме крапивы, не растёт.