Культура

Возвращение ссыльной

Екатерина Глушик

 

Рассказ

 

Мы сидим за столом у открытого окна и режемся в подкидного дурака. Это наше обычное занятие по вечерам. Управившись по хозяйству, поужинав, идём за стол и достаём колоду карт. Играем порой по несколько десятков партий. Но накал страстей не ослабевает: каждая победа сильно радует, каждый проигрыш — огорчает.

Вот дядя Гриша и сестра Ленка отыгрались, мы с тётей Нюрой остались один на один. Я хожу, тётя отбивается. Всё, она отбилась, мне подкидывать нечего. У неё две карты, у меня четыре, и её ход.

— Вот на погоны вам, девонька, — тётя выкидывает две «шестёрки», которые потом кладёт мне на плечи.

Я — генерал. Дурацкий генерал. Не просто в дураках осталась, но и погоны заработала. Как это тётя Нюра умеет в генералы произвести, оставив на конец игры на свой ход две «шестёрки», даже без козырной? Произведя в генералы, она смеётся, трясясь всем телом.

Первый раз за всю игру осталась в дураках, и сразу в такой чин возведена. Мне сдавать, тусую колоду.

Вдруг слышу какие-то непонятные, непривычные звуки. Все деревенские звуки наперечёт и давно узнаваемы: мычание, блеяние, кудахтанье, удары кнута, топот копыт, скрип колодца, гул самолёта… Прислушиваюсь. Звуки заинтересовали не меня одну.

— Что это? Не гармошку ли слыхать? — тётя Нюра удивлена. — Никак на гармони кто-то играет?

— Да уж на гармони! Поди-ка, попляши! Услыхала гармонь из своей деревни со своих девичьих лет, — дядя Гриша снисходительно насмешлив. — Почудилося тебе. Последнюю романовскую гармонь Трифон зятю отдал, в Кукуи уехала.

— Правду, Гриша, говорю, гармонь слыхать. Послушай-ка сам.

Звуки уже более явственны. Нет никакого сомнения, что кто-то играет на гармошке, причём направляясь к нашу сторону — звук нарастает, он раздаётся со стороны пруда, вырытого в центре деревни одновременно с её основанием. Дети там купаются, бабы полощут бельё. Все высовываемся в окна.

Наконец-то из-за бугра показывается фигура. Мы не можем рассмотреть, кто это, но именно он играет. Уже и голос слышен.

— Батюшки, да ить Алёша гармóнит! — тётя Нюра в недоумении. — Откуда у него гармони взяться? Умеет он, ли чё ли, с гармонью управляться? Гриша, откуда у Алёши гармонь?

— Кто его, лешака, знает, откуда гармонь волокёт. Ты чё меня пытаешь? Обожди, щас явится, всё вызнаем.

Но не больно-то «щас» всё вызнаешь. Алёша остановился у дома Полинарии, видимо, кликает её. Вот Полинария высунулась в окно, о чем-то поговорили, Алёша пошёл дальше. Она смотрит ему вслед.

Следующая остановка — дом Степана. И Степан был выкликан в окошко, и с ним состоялась беседа о чём-то, после чего новоявленный гармонист продолжил свой путь. У дома глухонемой Федоры Алёша не задержался, шагает без остановки в нашу сторону. Ему нужно миновать ложбинку. Мы в нетерпении: что? Как? Откуда? Где научился играть? Куча вопросов, ответы на которые несёт, пошатываясь, наш сосед.

Вот он появился из-за бугра, яростно растягивая мехи и голося. Мелодия и голос уже довольно хорошо различимы. И сразу же один вопрос отпал, а именно: где научился играть? Нигде. Играть не научился. Беспорядочно нажимает на кнопки, сопровождая своё пение какофонией звуков:

Гармониста я спросила,

Гармонист ответил мне:

Почему зовёт встречаться

В поздний вечер на гумне.

Слышим залихватское Алёшино пение. Побросав карты, высыпаем к воротам. Событие!

— Алёша, здорово живёшь! Ты откуда с таким трофеем?

— Здорово всем. Вы, Еремеевна, Гриша, одне у нас уважение к музыке имеете. Одне вышли честь культуре отдать. А другие приглашения особого дожидалися, чтобы инструмент приветствовать, будто не слышали, что гармонь играет. Кликал их, голос надрывал. А вы вот всем гуртом — стар и мал — выстроились. Молодцы. Я вам за это задушевную сыграю, — Алёша, тыкаясь по кнопкам, поёт:

Ванька Ключник, злой разлучник,

Разлучил князя с женой…

— Гармонь-то откуда, Алёша? — видим, что гармонь не новая.

— Антересно вам, любопытные? Обменял на радиолу лотерейную.

— Да ты что? У кого выменял? Не жалко радиолу-то? (Алёша купил у почтальонши, разносящей пенсии, два лотерейных билета. На один билет выигрыш не выпал, на другой была выиграна радиола. Событие это обсуждалось по всем окрестным деревням. Обсуждали это порознь по домам и сообща на завалинках. Говорили, что Алёша — счастливый: с фронта вернулся целёхонек, за четыре года лишь два касательных ранения, а тут вот ещё в лотерею выиграл. Счастливый человек, позавидуешь!).

А «счастливый человек» был сегодня действительно счастлив. Он то любовно поглаживал гармонь, улыбаясь, то начинал растягивать меха.

— С какого адреса обнову-то выписал?

— Да с Кукуев. Ссыльную домой возвернул.

— Какую ссыльную? Трифона, что ли, гармонь-то? — дядя Гриша присматривается к инструменту и, видимо, узнает его.

— Она. Трифонов зять мне за радиолу выдал. Я с городу с радиолой лотерейной сразу к нему: «Пожалуйте, Васька, совершайте уговорный обмен».

— Договорились ране, ли чё ли?

— Как же?! Ходил к нему загодя нарочно с разговором  этим (до Кукуев 8 километров). Как деревне без гармони? Сиротливо. Щас будем песни петь, плясать. А ну, девки, пляшите! — командует Алёша, приступая к своему наигрышу.

Мы смеёмся и жмёмся к тёте.

— Еремеевна, вели им плясать.

— Да стыдятся оне, погоди, дай обвыкнуться.

— Какой стыд в веселии? — Алёша сам встаёт и начинает топать ногами, полагая, видимо, что пустился в пляс:

Ой, милка моя,

Шевелилка моя,

Шевели, пока работает

Машинка моя.

Тетя Нюра и дядя Гриша хохочут:

— Срамник, рази можно при девках тако петь?

— Я других не знаю. Пусть оне сами чё-ко споют.

К завалинке на звук гармони тянутся Ульяна с внуком, соседская Галька с матерью Клавдией и дед Никанор. Они с неохваченной Алёшиными кличами стороны улицы пришли, услышав музыку.

— Вишь, как овцы подтянулись на наигрыш-то. Айдате к веселию! — кричит приближающимся соседям Алёша.

Клавдия начинает плясать и петь уже на подходе:

На суку сидит ворона,

Кормит воронёночка.

У какой-нибудь разини

Отобью милёночка.

— Чё-то голос у гармони вроде как знакомый. Да ить Трифона гармонь! Алёша, чё тебе Трифон музыку свою доверил? Он ить, кажись, её в Кукуи за дочерью сослал? Зятю, кажись, отписал? — удивляется Ульяна.

— Доверил! Я её с Кукуев вызволил, теперя сам ей хозяин, кому схочу, тому и доверю. А никому и не доверю. Сам буду управлять.

— Да ить ты играть не умеешь. Науке этой не обучен. Трифону дай, он хорошо умеет.

— Науки к гармони я не могу приложить, это верно, Улька. (Ульке уже лет под 70), а я заместо науки душу приложу да старание. Я ить в клуб на сцену не рвуся. Для вас, для себя сбацаю чё-кось. Не по нраву мой звук — извиняй. А Трифону я не дове-е-рю. Он её, злодей, с родины в чужие люди услал. Мы с тобой под её голосок до войны ещё какие пляски заводили, помнишь? А Трифон возьми да лиши нас ейного голосу.

— Да как тебе Васька её отдал? — Клавдия рассматривает давно знакомый инструмент.

— Отдал! В обмене сошлися. Щас он радиолу лотерейную слушает, небось.

— Да ты что? Радиолы лишился?

— Не я радиолы лишился, а Васька гармони. Радиолы у меня вроде как и не было. А гармонь — вот она. Васька не желает себя веселить, утруждаться, мехи тянуть, желает, чтобы ему из радиолы веселье само поступало. Ну и дóбре. Нá тебе радиолу, ленися, лежи на лавке пластом, веселись. А мне гармонь нашу дай. Я желаю сам веселье производить. Я всё на гармони-то завидовал, думал, даст Бог, куплю. Научуся кнопками управлять. Да всё как-то деньги  не сходились. А тут нá тебе, в билете радиола оказалася. Вот тебе и гармонь через это.

— Не осилить тебе уж грамоту-то игральную, — по-прежнему скептически настроена Ульяна. — Поздно уж тебе новую жиличку в дом пускать.

— Ты что, Улька? Рази можно мечте поздней быть? Мечта завсегда ко времени. В любом дому.

Видим, что из-за бугра показались Полинарья и Степан с Варварой, дядя Роман с сыном Шуркой.

— О, идут, щас общее гулянье объявим. Я всех кликнул, гармонь обыгрывать да обплясывать. Как её встретим-приветим, так она у нас и держаться будет, так и веселить согласие даст. Простит, может, что далеко от себя отпустили. Девки, бегите, Федору притащите, скажите, на пляски зовут.

— Бог с тобой, Алёша, как глухонемая под гармонь плясать будет? — изумляется тётя Нюра.

— Так и будет, как ране плясала. Ты, Еремеевна, у нас тут в новинках, а Федора смолоду плясать гораздая. Через воздух, что ли, до неё звук доходит: в плясовую пляшет, в заунывную — качается. Бегите, девки, скоренько.

Мы убегаем за Федорой и знаем, как её надо позвать. Надо пальцем показать на неё, мол, «ты», потом показать на себя, мол, «к нам», потом указательным и средним пальцами перебирать, изображая ход, мол, «пойдём». Ну а ещё, наверное, надо поплясать перед ней, мол, «танцевать». Так мы и делаем.

Федора нас поняла, улыбается, показывает на платок и передник, мол, «переоденусь». Она теребила шерсть во дворе, когда мы пришли. Фартук грязный. Надо, конечно, переодеться.

Бежим обратно и слышим Ульянину частушку:

Ай да девки хороши,

Наплясались от души.

А с утра идти опять,

На работе руки мять.

У нас на завалинке почти вся деревня в сборе. Со двора выкатили чурки, сидят и на них. Все обсуждают возвращённую «ссыльную». Алёша в центре внимания. И по праву. Он настоящий герой и чувствует это.

Пришёл и Трифон, просит Алёшу разрешить «хоть приласкать свою бывшую». Но тот, хотя и в хорошем настроении, непреклонен:

— Ты у неё покамест не в прощении. Она боится тебе в руки даться: а ну как ты её опять с родимых-то мест в чужбину сгонишь? Я тебе её в обиду не дам. Я ей теперя защитник. Пошто её в Кукуи спровадил? Она — бессловесная, упереться да из подчиненья выйти не может. А ты и сгеройствовал над её покорностью — сослал. А щас: «Дай-ко!» На-ко! – Алёша освобождает одну руку и показывает Трифону кукиш.

Все, в том числе и Трифон, смеются:

— Ладно, Алёша, меня винить. Гармонь к веселью должна быть приписана. А у нас в Романово почти одне старики остались. Кому веселиться? Вот я молодым и отдал.

— Как так? А рази старикам веселье не нужно? Веселье всем нужно. Глянь вот на кутят (перед воротами играют два родившихся у нашей собаки Пальмы щенка). Скотине, и той веселье нужно. Молодые-то уж тем веселы, что молоды. А нам надо на свою старость каку-то радость выискивать. Ты вот бражку по какой нужде в употребление пускаешь? Чтоб она тебя к веселью представила.

— А сам ты не потребляешь? — уязвлён Трифон.

— И сам потребляю. Да не для горести, а как раз для веселия. Теперь вот и гармошку буду нýдить себя да вас веселить.

К нам быстро приближается Федора. Она очень нарядна: синее платье в белый горох, красный платок в цветах.

— Вишь, Федора-то по всей форме на гуляние вышла.

Она уже подошла, улыбается, качает головой, всплёскивает радостно руками, гладит гармонь, показывает на Алёшу пальцем и смотрит вопросительно. Тот энергично кивает головой, подтверждая, что гармонь отныне — его собственность:

— Моя, моя. Айда, Федора, пляши.

Желая обеспечить немой плясовую, Алёша почти разрывает мехи. Федора начала плясать действительно очень умело. К ней в пару встал дядя Роман, и они лихо, под хлопанье баб и свист мужиков, отплясывают. И если бы гармонист тоже справлялся со своей ролью, то получилась бы настоящая «Камаринская».

Песни и пляски следуют одна за другой сначала под Алёшины «невпопады», а потом уже под Трифоновские умелые наигрыши. Мы и не думали, что старые уже на наш взгляд местные жители так задорны в веселии. На всех нашёл здоровый кураж, и они рады и сами сплясать, и других посмотреть-послушать:

Не ходите по дрова,

В лесу высокая трава.

Спотыкнёшься, упадёшь —

Домой шишку принесёшь.

Я грибочки собирала

В ивову корзиночку.

Расцелую я милёнка,

Свою ягодиночку.

На улице уже стемнело.

— Ой, звёзды давно уж на наше веселье дивятся, — спохватывается тётя Нюра. — Домой пора.

— В зависти, надо полагать, оне. Им, небось, никто так не наигрыват, — предполагает Алёша, глядя на звёзды.

— Да на них, поди-кось, свои игральщики имеются, — возражает Трифон.

— А вот антиресно: гармонь у них тама така же али кака инакая на взгляд? — рассуждает Полинарья.

— Гармонь она гармонь и есть. Хоть у нас в Романово, хоть в Кукуях, хоть и на какой другой Луне али на звезде. Струны ей не приделаешь, как балалайке — они ей ни к чаму, а кнопки не уберёшь — оне ей для звука нужны, — степенно заявляет дед Никанор.

— Да ить, говорят, и люди там другие, от нас отличительные, на звёздах-то. Стало быть, и гармони у них другие, по себе деланы, — умозаключает Клавдия.

— Какие другие, Бог с тобой! Создатель-то всех по образу и подобию своему сотворил. Так каким им другим быть? У Бога-то один образ, и подобие, стало быть, одно. А он всему миру создатель, — резонно замечает Ульяна.

— Да, давно время Богу кланяться (перед сном тётя всегда подолгу молится, творя глубокие поклоны), а мы, греховодники, распелися. К иконам пора.

Все начинают подниматься. Алёша забирает у Трифона свою гармонь:

— Всё, пообнимался — хватит.

— Ревнуешь? — смеётся Клавдия.

— Как не ревновать, когда твою усладу чужой мужик лапает? Была его — обнимай без меры, а теперя моя — я в обниме хозяин. Ко мне пусть жмётся, — Алеша целует гармонь. — Бывайте здоровы, хорошего сна, лёгкого пробуждения. Спаси Бог за кампанию.

Все хвалят и благодарят Алёшу и идут по своим домам, а мы ещё долго слышим звуки гармони, на которой Алёша у себя во дворе под звёздами пытается подобрать какие-то мелодии. И засыпаем мы под неумелый наигрыш нового деревенского гармониста, звуки гармони которого несутся вверх, к звёздам, подмигивающим ему своими голубыми глазами. Может, подмигивают те из них, на которых сидят у себя во дворах и играют такие же вот гармонисты.

 

 

← Вернуться к списку