православный молодежный журнал |
КультураБражные хлопотыЕкатерина Глушик
Рассказ
Сестра сидит за ткацким станком и ткёт полотенце. Тётя научила нас ткать половики уже давно. А вот теперь и полотенцам пришёл черёд. Надо правильно нажимать педали, чтобы получился рисунок. Дело это кропотливое, требующее внимания, и Ленуся сосредоточенно сидит за работой, то и дело глядя под ноги: ту ли педаль нажимает. Я буду ткать после сестры, потому что она старше. — Ей замуж вперёд тебя выходить, вот и пусть ране твово приданое себе сготовит, — смеялась тётя, когда мы спорили, кто раньше сядет за станок. — Мы вообще замуж не будем выходить, — заявляем в ответ на тётину реплику. — Чё так? — поинтересовалась она. — Все мальчишки — дураки, мы за них замуж не пойдём,- категорично обосновали мы свое желание остаться в старых девах. — Ну, пока дело до свадьбы дойдёт, поумнеют, может, некоторые, наберутся ума-разума, выравняются с вами. А то шибко вы умные. Где тут ровню выискать. Мы понимаем, что с нами шутят, но стесняемся этих разговоров и убегаем, если их заводят при ком-то из мужчин. Сестра ткёт себе синее полотенце, а моё будет коричневым. Материалом служат распущенные хлопчатобумажные колготки, носки, гольфы. Кто-то из деревенских догадался, что старые чулочные изделия можно пустить таким вот образом в дело, не расходовать дорогие нитки, которые к тому же грубее, чем получаемые из чулочных изделий. Мы в городе собирали по знакомым изношенные вещи, распускали их, в итоге набралось много цветных ниток для полотенец. Я сижу у окна и развлекаю юную ткачиху тем, что рассказываю о творящемся на улице: — Галька из леса идёт, а корзина почти пустая, на донышке только грибов. — Ульяна в огороде копается, её Пашка во дворе сидит. Вижу, что сосед Алёша вышел на своё крыльцо, возится там. У нас высокий дом, из окон вид, как со смотровой площадки, можно наблюдать, что делается во дворах у соседей. Алёшина возня меня заинтересовала. Он тащит что-то к воротам, открывает их, выкатывает это что-то, берёт в руки свою поклажу и направляется к нашему дому. — Алёша идёт! — кричу я и выбегаю под навес, где тётя прядёт шерсть. При известии о приближении Алёши сестра встает из-за станка и выходит во двор. Она боится, что сосед застанет её за работой, как было накануне. Увидев Ленусю за ткачеством, Алёша, как всегда, навеселе, заявил: — Вот молодцы, девки. Вам всю бабью работу надо знать. А которая раньше выткет полотенцы, ту я замуж за себя возьму. Давайте, старайтеся. Сестра, услышав это, сразу убежала. И сейчас боится прослыть Алёшиной невестой. — Девки, — слышим мы голос соседа из-за ворот, — отворяйтеся, ноша у меня тяжёлая да склизкая. Того гляди, падёт, разобьётся. Где вы тама? Только ведь вот в окне одна торчала. Я бегу и открываю ворота. Алёша ещё лишь на подходе, но заранее беспокоится о беспрепятственности своего прохождения. В руках у него бутыль на десять литров, в какой мы ставим квас. Бутыль наполовину заполнена чем-то. — Ну, Еремеевна, принимай на постóй, — Алёша заходит во двор, ставит на землю свою ношу. — Ты с чем пожаловал? Кого на постой-то определять, тебя, что ли? Чё ты тако притащил? – недоумевает тетя. — Брагу. — На что мне твоя брага нужна? — Потому и притащил к тебе, что тебе она не нужна. Была бы ты к ней в интересе, я бы не притащил. Трифону приволок вон прошлый раз тоже на постой, а он всю постоялку-то и вылакал. Вышел он у меня из доверия. Тебе вот доверяю. — В толку не возьму, всё каки-то загадки у тебя. Ясно скажи, на кой леший брагу мне притащил? — Да не тебе, а к тебе. На постой. Пусть у тебя постоит. Какие тута загадки? Ясно говорю: возьми мою бутыль на временное жительство. Интереса к браге у тебя нету, а у меня в том и интерес, что у тебя его нету. Не вылакаешь, как Тришка, вражина. Тебе Бог не позволит брагу мою изничтожить. — Да ты хоть Бога-то с брагой не поминай, греховодник. — А Бога при любом случае помянуть не грех. Всё от его. И ум он дал, чтобы до браги додуматься, и свёколку уродил, чтобы бражку поставить. — Да уж Бог тебя на это дело надоумил! Скажешь ведь, леший. Сатана тебя в бок пинает, как идёшь пойло своё заводить! — Верно, Еремеевна, правильно говоришь. Сатана это. А я сам и не додумал. Не думаю о сатане-то никогда, вот и не сообразил. — Ты о нём не думаешь, а он о нас не забывает, всё мыслит, какие ещё козни сотворить, от Бога отвратить, в какие грехи нас ввергнуть. — Всё верно толкуешь, Еремеевна. Уважаю тебя за это. Потому и брагу тебе доверяю. Ты сатану не послушаешь, не пойдёшь к моей бутыли прикладываться. И я это время от греха вдалеке буду. Буду людям к зиме тепло готовить. Через это ты и Богу послужишь. — Ах ты, лешак ты, лешак! – смеётся тётя. – Всё ведь как вывернуть умеешь! А чё ты бутыль от себя в ссылку отправляешь? — Работа подошла. Заказы скопились. С завтрего берусь. Ну и пить мне, сама понимаешь, непозволительно за работой. Вот потому к тебе жиличку свою и приволок. — Кому валять будешь? Много пар-то? (Алеша — прекрасный пимокат, валяет валенки лучше всех в округе, ему привозят заказы даже из дальних деревень). — Много. Прошлая зима долгая была, стоптал народ обувку. Опять валяй! Ну и ладно, мне не жалко. Сам в самокатках люблю. Я уж и зимой, и летом в валенках фасоню. А ты летом тоже уж, поди, по зимней моде наряжаешься, тоже по избе в валяных туфельках похаживашь? — Да нет пока, Бог миловал. Не шибко ещё ноги зябнут. Ну а бутыль чё одну притащил? Говоришь, три их у тебя в ходу. — Их у меня три, верно. Но подошедшая только одна, по плану. У меня, Еремеевна, плановое хозяйство в дому. Хоть я уж на пенсии давно, на колхоз не гнуся, а плановые работы чту, у себя на дворе их поддерживаю. Другие две очередницы ещё не вызрели, им у меня в избе в спокойствии можно находиться, никто не тронет. — Да кому, окромя тебя, в твоей избе их тронуть позволительно? Кто на них нацелится? — Как кто? Трифон, Никанор, Роман — оне до браги большие охотники. — Да без тебя оне не тронут, а ты не подавай. — Как не подать гостю? Человек в дом зашёл, образам честь отдал, у меня брага спелая, а я не подам? Как можно? В уме ли ты, чё говоришь? — Ну и подай, а сам не пей, мол, работаю. — Как не выпить у себя в избе с гостем? Ещё лучше того придумала! Разве можно так человека не уважить? Никак невозможно. А вот когда спелой браги нету — не выпью, конечно. Нет и нет. Чего нет, того и не выпьешь. Потому и принёс к тебе, чтобы у меня не было. — Да Трифон и недозрелую выпьет, ему любая по вкусу. — Выпить-то он выпьет, да только я ему не подам. Непорядок это — незрелый продукт потреблять. А у меня в доме порядок заведён. У себя делай, что хошь. А ко мне явился — меня почитай, с моими порядками смиряйся. Вытащи-ка из печи пирог недозрелый да отпотчуй гостей. Рази это дело? Аль суп не довари да с мясом ишо. Чё случится? И с брагой такой же уговор: поспела — милости просим отведать; нет — стой дозревай, срока жди. Тётя Нюра смеётся, озадаченная таким доверием: — Сколько работать думаешь? Когда заберёшь свою жиличку-то с постоялого двора? — Не знаю. — Мне не жалко, стой она тута. Да долго если, у тебя уж следующая бутыль дойдёт, а эта перезреет, ещё чего доброго, пропадёт. — Все обстоятельства учёл, Еремеевна. Дозреет вторая, и её притащу к тебе. А к этой буду дальних гостей посылать, ты им от мово имени стаканчик и подашь. — Каких дальних гостей? Кого ждёшь? Из моего двора буфет надумал сделать, ли чё ли? — Гостей не жду, а всё одно прибудут. С Воткинска давно не были, навестят, так и знай. С Кукуев за сеном обещали приехать. Дальний путь как стаканчиком не отметить? Работа работой, а угощенье угощением. А тебя Христа ради прошу моих гостей попотчевать, яви такую милость. И сама, знамо дело, угощайся. Ты — не Трифон, совесть поимеешь всё вылакать. — Чё такое говоришь: угощайся! Ни охоты, ни времени нет у меня брагу пить. А чё, Трифон-то, как выхлестал брагу, порожнюю бутыль так и вернул? — Он, хитрован, не порожнюю вернул. Ещё хуже. Полную. Да только чем наполнил? Брагу выдул, а в гущу воды налил. По форме вроде так оно и было. Честь по чести. Сколько ему принёс, столько и от него уволок. А по содержанию — полная неприятность, чтоб его черти таким пойлом потчевали, вражину! — Алёша морщится, видимо, вспоминая вкус отведанного по вине Трифона напитка. — До того противно! Вспомнить, и то воротит с души! Я, главно дело, притащил домой поселянку, наливаю себе да Семёну, он зашёл, ему подношу. Ну и залпом оба хрясь! Ох, вражина ты, Трифон Аркадьевич, вражина! Заглотили, а понять не можем, что выпили? Что за питьё? Да я ещё в угощальщиках! Срам! Нет, так дело не пойдёт! Пошли оба к Тришке с дознанием: чем напоил нас, леший тебя задери? Он в упор встал: «Ничё не ведаю! Чё принёс, то и унёс. Знать ничё не знаю. Не то рта, носа к твоей браге не подносил!» В полном упоре мужик. Я ему тогда говорю, мол, в опаске мы: чё влил, не помрём ли от выпивки-то этой? Он тута и ляпни: «Кто это от воды колодезной помирал?» Так вот и вызнал, чё он с брагой моей учудил. Может он после этого в доверии состоять? Тётя Нюра и дядя Гриша, подошедший с пасеки к разговору, смеются. — Знаешь, что Тришка до выпивки горазд, чё ему доверился? — Да друг ведь он мне! Мало ли что у друга нравится! Баба, к примеру. Да хоть в какой охоте будь, а дружбу блюди, не погань неумéреньем! Неделю глаза на него не глядели. Потом он ко мне с чекушкой пожаловал мир налаживать. Простить его простил, но из доверия он у меня вышел. Брагу ему боле не доверю. А бабы нету у меня. Тоже бы не доверил. — Ой, с брагой-то тоже случай был, когда я ещё в Воткинске жила, — тётя Нюра трясётся от смеха. …В соседней улице у нас баба одна, Мартыниха, мужа схоронила. Ну и поставила брагу для сороковин, как полагается. И то ли сама кому сказала, что брага настаивается, то ли не подала кому, кто хотел до времени угоститься, а только дошло до милиции, что производят незаконно спиртное в таком-то дому. А у Мартынихи знакомый в той милиции был. Он и предупредил, что донос имеется, с обыском нагрянут. Она, конечно, подготовку провела: брагу слила да упрятала хорошенько, а в оставшуюся гущу воды налила, как Трифон вот. Ну и приходите, обыскивайте, милости просим.Приходят два милиционера. В избу хозяевами идут. Сразу к шкафу -знают, где брагу-то люди хранят, открывают — там бутыль полнёхонька. Ага, нашли. Обрадели. Командуют Мартынихе: — Неси стаканы! Она принесла. Оне наливают до краёв, запрокидывают умеючи, залпом. Что такое? В изумлении, как и ты, Алёша, что за вкус такой? Ещё по глотку давай. Понять не могут ни на запах, ни на вкус. Спрашивают: — Чё эдакое у тебя здеся? — Да вот, — говорит Мартыниха, — у нас по вере нашей в обычае, как покойника обмывают, так воду эту сливают и хранят до сорокового дня, потом на кладбище несут да могилку ею кропят. Вот и стоит водичка эта, покоится в шкафу. Ох, ты, мать ты моя! Как выскочили пробольщики на двор, ну и хлестало же их, бедных! — Чё ты, тетка, не сказывала нам ничего? — Дак вы и не спрашивали. Слова не сказали, зашли, в шкаф залезли, стаканы давай, пить взялися. Я властям покорная, ослушаться да перечить не смею. Все хохочем. — Во-во, вкус-то у воды на гуще не лучше, думаю, чем после обмывки покойника, — продолжает Алёша. — А Тришка всучил мне такое пойло, чумная душа. Давай, Еремеевна, с глаз убирать бутыль-то. Она не икона, чтобы на неё тут любоваться. Куды её определять? — Да вон под верстак кати. — Правильно: и надежно, и у Гриши в ногах надежно ей будет. Только не пни её по неловкости, Гриша. Она бережность уважает, нежности требует, бутыль-то. На ногах глаз у тебя нету, пнёшь нечаянно. — Ничё я ей не сделаю, ставь. Думаешь, я танцую у верстака, ногами в разные стороны коленца выделываю? Не боись, в целости получишь и бутыль, и брагу. Алёша катит бутыль под верстак, устанавливает там, смотрит, прикрывает дощечкой, отходит и опять смотрит. Подошёл петух и тоже глядит в ту сторону. — Чё уставился? На брагу мою метишь? Я тебе голову-то сверну, курятина, сунься только. — Пошто, Алёша, петуха стращаешь? На кой ляд ему твоя брага? — Как на кой ляд брага? Гриша его раз угостил, забыла? Вот он и выведывает, надо полагать, где можно добыть бражки, раз не подносят боле. С той поры он ведь и не опохмелялся ещё. Ему тогда понравилось в кураже-то. Вишь, сразу явился. Кур, небось, ни одной нету, оне вкуса не знают. А этот вон стоит, вынюхивает, — Алёша гонит петуха под общий хохот. — А ну, пошёл, не думай даже к браге моей подступаться. Сосед ещё раз проверят надёжность укрытия бутыли, уходит, наказав: — Мне, если приду, не подавайте. А гостей пришлю — им подайте от моего имени. И сами угощайтеся. Вы совесть блюдете в угощении, не то что Тришка. ← Вернуться к списку Оставить комментарий
|
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |