православный молодежный журнал |
КультураВечер утра мудренееРассказ – Нет у меня. Самой, не знаю, хватит ли. – Как же быть? – Как другие выкручиваются, так и ты. В ломбард сходи, если есть что заложить. Морозно-дымная, туманная хмарь натискана трамвайным визгом, стылым сопеньем автобусов, голосам, стуками. – До вечера, Виктор Николаич. Что вы говорите! Нет, не знал. Обязательно! Извините, потом расскажете – мой номер идёт... – Везёт же, чёрт возьми. Как вас встречу – обязательно опоздаю на работу. Нет уж, не обижайтесь, пожалуйста, Валечка – мне с вами одно удовольствие! – Ловелас вы, однако, Борис Иваныч. Уже обиделись? Простите. Конечно, вы хороший... Люди же кругом, Борис... Не надо, до вечера... А вдруг кто знает вас – расскажет жене. Я шучу: в такой толпе это невероятно, согласна с вами. – Скажите, пожалуйста, где здесь ломбард? – Ломбард? По левой стороне идите. Там увидите. Утро борется с ночью. Замороженные дымы заводов висят низко над домами. Но голубой свет всё настойчивей заполняет улицы и небо. «Где-то здесь, наверное, он должен быть. За чем-то очередь? Может занять? – деньги ведь будут после заклада. Ой, господи, это же в ломбард. Стыдно-то как, все смотрят, думают: нищая пришла, докатилась до чего. – Кто последний? – Последняя у попа жена. А вообще-то спрашивать надо во-он там. Хвост уходит во двор, там должно быть. «Хорошо ещё в сумерках не так видно. Во дворе стоять даже лучше, никто внимания не обратит. Вряд ли успею сегодня на занятия. Фролов, наверняка, отметит пропуск – вредный же человек... для чего такие...» – Кто последний? – Я, девочка. – Спасибо. За вами буду. «Девочка... девочка... Что ж я наделала?! Вот дура, как в глаза людям смотреть? Но ведь они не знают! Вот эта тётка не знает, кто я и что я! И та тоже! Никто не знает». Стоящая рядом женщина в синем лоснящемся пальто повернулась к соседке. Они до этого кое-как перекидывались словами. Лениво, словно футболисты после крепкой попойки и вдалеке от соревнований. Но тут из распластанной вдоль стены очереди вышла женщина в беличьей шубке. Четыре глаза вцепились в неё. В глазах появился ядовитый азарт, тонкие губы одной полыхнули, показали острые, кривые зубки. Шопотом – соседке. – А эта какого ... здесь отирается? Видать, не из нужды, для интересу пришла. – Такие не ходят для интересу. Знакомая говорила: в магазине поймали одну. Разодетая фу-ты, ну-ты, под министерскую жену, а хотела спереть банку. – Не похожа вроде бы. – Я ж не говорю, что и эта. Всяко бывает. – Вам не стыдно о человеке так плохо думать? Я же всё слышала. – Чего ты слышала? Нос утри, потом будешь лезть в разговоры. – Молодёжь пошла – не скажи ничего. Ты ей слово – она тебе десять, ты ей десять – она тебе тыщу. Совесть потеряли, уважения никакого. «Какие паршивые бабы! Я ж и виновата осталась. С такими лучше не связываться – сгрызут». – Вы скажете, что я стояла? Позавтракаю схожу. Совсем рассвело. Тусклый зимний день рассовал людей: кого к станку, кого в контору, кого за прилавок. На улице народу осталось мало. Буквально за полчаса схлынул шелестящий людской поток. На этаже пятом или шестом вспыхнула музыка. Наверно, только что проснулись, включили магнитофон и открыли форточку. В улицу сверху падал хриплый мужской голос, простенько тренькала гитара. – Когда мне невмочь пересилить беду, Когда подступает отчаянье... «Надо точно рассчитать, что можно купить на тридцать копеек. Неудобно потом будет, если больше наберу. Заморю червячка, а уж вечером наемся». Кто это выдумал, что утро вечера мудренее? Наоборот. Вечером всё становится ясным: исполнились ли утренние планы или нет, в чём сделал ошибку, думаешь, что надо сделать завтра. Короче, живёшь новым ожиданием, но не утра, которое ничего не решит и не изменит, если не считать тех случаев, когда хорошая погода может поднять настроение. Ещё, пожалуй, тем хорош вечер, что впереди есть ночь – этот бальзам всех горестей и болезней, переживаний и нетвёрдых удач. «Ой, надо идти быстрее: как бы очередь не прошла. Не пустят чего доброго, скажут: где ходила, туда и иди». Её очередь была уже внутри. Девушка вошла в полутёмное помещение, сощурила глаза с непривычки и увидела того, за кем стояла. В это время прозвенел звонок. – Обед у них. Надо бы тоже домой сходить – целый час впереди. – Идите, я постою. Многие разошлись. Погасили свет над столом оценщика и стало ещё темнее. Пахло нафталином, нежилым помещением, холодом. Те, кто остался, покорно расселись вдоль стен. Кое кто задремал, то ли прошлую ночь навёрстывая, то ли у будущей отрывая час. Другие тихо переговаривались. Девушка достала книгу, раскрыла, но глаза скользили по строчкам, лишь изредка цепляясь за какую-нибудь фразу. Слева соседка рассказывала о сыне, который женившись ушёл к тёще. – Неделю прожили нормально, потом скандал за скандалом. И жена не на его стороне. – Конечно, это не у мамочки родной. В чужих людях так-то жить. – Не говорите! Когда бегала к нам, девка-то, ласковой прикидывалась, доброй. А теперь такая овчарка стала, что не приведи господь. Андрей приходит, рассказывает: дня спокойно не живут. И в самом деле: семнадцать человек в квартире – разве тут уживёшь? Один не вовремя свет погасил, другой не ту горелку занял, третий в уборную, прости господи, не в то время пошёл. – Сплошь и рядом такое. Да об этом говорить – только себя травить. Вы на выкуп? – На залог. Надо долги раздавать. Летом набрали и вот до сих пор. – А я о ломбарде только в книжках читала,– почему-то вдруг сказала девушка. И смутилась. – В книжках? – Ну да! Давно ещё, о дореволюционных ломбардах. Даже не представляла, как он выглядит. – Как: обыкновенно он выглядит, кормилец. Стены, пол, потолок. Только оценщики бывают разные: одна сочувствует, даёт побольше, а другая морду наела и до людей ей дела нет. А ты закладываешь, небось? Студентка? – Студентка. – Похоже. Ваши здесь бывают часто. Недавно один парень пришёл, просит: пустите без очереди, с утра не ел. Пустили. Он снял с себя пальто, заложил его и в одном пиджачишке побежал в столовую. – Пропил, небось. Они, студенты, пьяницы все. – Это уж вы зря. У моей сестры двое ребят живут: одна скромность. – Пьяницы? К моему сыну собирается молодёжь, так они возьмут бутылку вина – для отмазки – и весь вечер спорят. Орут, друг другу доказывают чего-то. Спрашиваю: чего кричите? А они говорят: всё правду ищем, отец. А вы говорите: пьяницы. – Я это просто так сказала. А вы уж... Пронзительно зазвенел звонок. Равнодушие и сонливость мгновенно смыло с лиц. – Вы за мной, гражданин. – Где здесь была женщина в красном платке? Красный платок, идите сюда. – Нет, уж вы меня извините, но без очереди влезть не дам. Конечно, все мы честные, пока жареный петух кой- куда не клюнет. – Девочка, становись быстрей. Чего моргаешь-то? Сейчас выйдут за паспортами. Появилась комендантша. Очередь зашевелилась, протягивая паспорта. Заметили, что какой – то парень хотел сунуть комендантше трёшницу с паспортом. Изругали и застыдили. Плохо закреплённая пружина на двери дребезжала, звенела, когда кто-то выходил. С улицы тянулся по полу холод. Люди устали, но мысль, что скоро всё кончится давала силы и улыбаться, и шутить. «Какая добрая тётка: увидела, что для меня это пальто – все надежды и оценила хорошо. Теперь на всё хватит денег, не пойду больше ни у кого просить. Ой, как же выходить-то буду! Люди увидят, скажут, в ломбарде была, докатилась. Ну, и пусть думают, что хотят». А на неё никто и не обращал внимания. Все были заняты своими мыслями, заботами, делами, которые не отпускали их из своих щупалец и позволяли только изредка вскидывать от земли глаза, когда надо было пропустить трамвай или машину. После чего взгляды снова падали на заснеженный асфальт. Ленинград. 4 марта 1964 г. На илл.: Эйгес Ольга Вячеславовна (1910–1996) «На улице» 1960-е Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Щепоткин ВячеславГод выпуска: 2018Выпуск: 3 ← Вернуться к списку Оставить комментарий
|
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |