православный молодежный журнал |
КультураБлажен, кто умер, думая о БогеИлл.: Художник Сергей Кузин Андрей Галамага * * * Распорядок в небесах нарушен, Я такого не припомню мая; Мелкий дождь изматывает душу, По стеклу полосками стекая. Продержись, бывало и похуже, Может быть, просвет вот-вот забрезжит. Это кажется, что жизнь снаружи Никогда уже не будет прежней. По́вода отчаиваться нету; Что за вздор – глазеть в окно с тоскою, Словно солнце не светило летом, Словно снег не выпадал зимою. Станем собирать себя по крохе, Чтоб не распылиться на осколки. Я сварю для нас две чашки кофе И достану Лермонтова с полки. Хрупкий мир в окне на время вымер, Всё живое дождь согнал под кровлю; Значит мы обречены на выбор, – Выбор между смертью и любовью. Просидим за книгой до рассвета, – Только бы лукавый не попутал, – И увидим, как упрямый ветер Разгоняет облака под утро. * * * Поздняя весна весьма обманчива, Мудрено ли – угодить на всех. Распустившуюся мать-и-мачеху С головой накрыл апрельский снег. Лужи – пятнами на белой скатерти, Город, съежившись, продрог насквозь; Тротуары потонули в слякоти, На дорогах – грязь из-под колес. Что за дрянь погода, поглядите-ка, Ведь вот-вот и на пороге май, – Разом раскапризничались нытики; Этим только повод подавай. Смутная тревога в гости просится. Не пускай, гони ее взашей. Чем тебе сюрприз весны не по сердцу? Звонче воздух и земля свежей. Пусть покуда празднует обидчица, Стает снег – останется роса. А через неделю мир очистится Светлым Воскресением Христа. * * * Его стая для славы растила, Он привык побеждать. Но теперь Кровь сочится в траву, и насилу Рыщет по лесу раненый зверь. На мгновенье он выпал из круга, И, стыдливо потупив глаза, От него отвернулась подруга, От него отказались друзья. Только смерть где-то рядом, все ближе Шаг за шагом. Чего ожидать? Он матерый, он знает, как выжить. Он не знает, зачем выживать. Лишь мучительно чует, что это Исключительно волчий вопрос, И пока не получит ответа, Он не сможет бороться всерьез. На границе звериного лога Он приляжет на хвойный настил. Он поверил бы в волчьего Бога, Если б тот за него отомстил. Он не станет зализывать раны, Гнать страдание, гордость и стыд, И умрет оттого, что упрямо Пораженья себе не простит. * * * Блажен, кто умер, думая о Боге, В кругу благовоспитанных детей. А я умру, как гонщик, на дороге, С заклинившей коробкой скоростей. Я равнодушен к почестям, наградам, К тому, чтоб их любой ценой добыть. Но раньше ты была со мною рядом, И я с тобой – не мог не победить. Как верный штурман, с самого начала, За каждый поворот и перевал На трассе – ты без страха отвечала, И я беспрекословно доверял. Не верю, что ты просто испугалась. Но как-то раз, без видимых причин, Ты не пришла, сославшись на усталость, И я остался без тебя один. Мне не достало чуточку удачи. Но, помнишь, мой небесный знак – стрелец. И я достигну верхней передачи И все из жизни выжму под конец. И мне не будет за себя обидно, Я гонку честно до конца довел. И если я погибну, то – погибну С педалью газа – до упора в пол. * * * Серый снег декабря, будто вор на доверии, Точный час улучив и поклянчив взаймы, Отобрал эйфорию осенней феерии, Подменив на депрессию пресной зимы. Месяц с лишком казалось, что все только снится мне; Но под утро крещенского, щедрого дня Снегири – мультипликационными птицами, – Прошумев за окном, разбудили меня. Дотянуть до весны или, лучше, до Троицы, Слиться с ливнем, полощущим по площадям, И понять, что еще не пора успокоиться И не самое время платить по счетам. Всполошатся чуть свет кредиторы, но пусть они Тщетно шлют мне вдогонку словесный портрет. От Страстного бульвара до Оптиной Пустыни Тополиный июль застилает мой след. СТАВРОПОЛЬ В конце Великого поста Я прилетел на торжества, Спасаясь от столичных мает, В тот край, где воздух невесом, Где ангел золотым крестом Хранимый город осеняет. Все собрались. Заполнен зал. Мне председатель слово дал. Но тут произошла заминка. Смотрю – прелестна и стройна, Притом неслыханно скромна; Ну сразу видно – абазинка. Как лезвие, пронзает взгляд, И платье легкое до пят Переливается, колышась. Не удивляюсь, что тогда Я речь свою не без труда Сумел произнести, не сбившись. На суше или на воде – Я не встречал таких нигде. О, эти девушки Кавказа! Хоть запирайся, хоть молись, От вас так просто не спастись; Тут нужен талисман от сглаза. Но где б я ни был, – Боже мой! – Она – стоит передо мной, И нету на земле прекрасней. Куда б ни завели пути, Она, как ангел во плоти, Хранит с тех пор от всех напастей. ЧАШКА На бульварах к утру постепенно светлеет, В сонный город внезапно вступает весна. Ты сказала, разбитую чашку не склеить? Бог с ней, с чашкою этой. Далась нам она! Телефон надорвался от перенабора. Почему ты молчишь? Я прошу. Отвечай. Стоит ли из-за крохотной горстки фарфора Хоронить равнодушно еще один май? Ночь нарочно нам шепчет, что мы проиграли. Ей не просто признать, что рассвет мудреней; И разбитая чашка – не Чаша Грааля, Чтобы так фанатично молиться над ней. Дай мне руку. Поверь, на земле никого нет, Кто любовь нашу смог бы случайно разбить. Я всего лишь хочу пить из хрупких ладоней И тебя, добрый ангел, с ладони поить. * * * Не верь, что с меня довольно, Что мне теперь все равно. Мы умерли в день влюбленных, Как в трогательном кино. Уж что там себе надумал, Лукавый святой Валентин, Но ты понимаешь, что умер В тот вечер не я один? Я сразу не смог поверить, Что мы так просто умрем, И вскоре жизнь после смерти Пойдет своим чередом. И все же забудь про жалость, Жить прошлым не слишком с руки. Любовь наша пережила нас Всем пошлым страстям вопреки. Судьбу не водили мы за нос, Себе вынося приговор. Но все, кто при жизни знал нас, Хранят преданье с тех пор, – Как, вечности сопричастные, Без зависти, лжи, измен, Мы жили долго и счастливо И умерли в тот же день. * * * Забвение – не казнь, предательство – не пытка, Двустворчатая ночь, двуликая луна, Зачеркнутая речь, заклятая калитка. Наверно, ты верна, и все-таки – одна. Нет нужды ожидать, нет власти оставаться, Но разницу в цене не исплатить сполна. Уйти – не уцелеть, проснуться – не признаться. Конечно, ты честна, и все-таки – одна. Что проку проклинать крапленую колоду, Тюрьма или сума – ты выбрала сама. Ни Богу в похвалу, ни дьяволу в угоду. Прокоротать бы ночь, чтоб не сойти с ума. * * * Полянка, Якиманка и так далее, – Вся тайнопись заветных наших встреч. Спасибо, улочки, за то, что лгали мне, От худшего стараясь уберечь. Спасибо вам за то, что вы не предали, Не вытолкнули за борт на авось; Что с глазу на глаз со своими бедами Ни разу мне остаться не пришлось. Каретный Ряд, Петровка не помянут нам Грехов, противоречий и проблем. И я себя не чувствую обманутым, И верю, ты ушла не насовсем. Я знал и пострашнее испытания, И я не стану попусту скулить. И никого взамен искать не стану я, Чтоб от себя – тебя освободить. Друзей на суд не созывали всуе мы. Кому дано направить реку вспять? Но ты по-прежнему непредсказуема, И кто подскажет, что нам завтра ждать. Остоженка, Волхонка, помогите нам Вернуть однажды проторенный путь. Пускай препятствий видимо-невидимо, Но я упрямый, я готов рискнуть. * * * К рассудку твоему вотще Прокладываю шаткий мостик. Я постигаю суть вещей. Но, что до женщин, я – агностик. Признанье своего ума Ты благосклонно принимаешь, Хоть, в чем твой ум, лишь ты сама, И то – недостоверно, знаешь. Ты строишь жизненный сюжет, Как в живописи – на эскизах. Но я запутался уже В твоих обидах и капризах, Запутался в сетях твоих Самостоятельных решений. Как будто в жизни на двоих Нам не довольно искушений. Стремясь добиться своего, Ты на все руки мастерица. Не можешь только одного: Подумать. И остановиться. Я тоже легок на подъем, И так же презираю лень я, И тем скорее мы дойдем До грани самоистребленья. Но, невзирая ни на что, От счастья своего бежим мы… О, женщина! Ты – Божество. Пути твои – непостижимы! * * * Над Москвою пробудился новый Солнечный весенний день воскресный. С самого утра на Воробьёвы Высыпали толстые невесты. Кавалеры выглядят печально Со вчерашней бурной посиделки И скучают, будто бы случайно Оказались не в своей тарелке. В ожиданье опоздавших свёкров Гости, сбившись, не находят дела. По знакомству нанятый фотограф Щёлкает направо и налево. Родичи почти дошли до ручки; Сутолока, чехарда и крики. Невпопад весёлые подружки Добавляют зрелищу интриги. Заразить пытаясь позитивом, Детки взрослых развлекают танцем; Тот, кто был не самым терпеливым, Заимел наследников авансом. За рекою встык стоят высотки, Будто тоже свадьбы ожидают. А Москва-река по-философски Лужники неспешно огибает. * * * Солнце всходит, словно из-под пытки, – Хоть бы и вовек не рассвело. Город, обносившийся до нитки, Растерял последнее тепло. День проходит, начерно набросан; Стынут листья в сквере на Страстном. Небо над Москвой стянула осень Серым негрунтованным холстом. Полчаса до полного коллапса. Нет бы от снарядов или пуль, – Мир как будто сдуру наглотался Противозачаточных пилюль. День устал мечтать о брачной ночи, Холостой рассвет, пустой закат. Только ветер вкрадчиво пророчит Неисповедимый снегопад. И часу неведомо в котором, Над бесплодной осенью смеясь, Первый снег под бархатным покровом Скроет город от нескромных глаз. КЛОУН Не умыт, не брит и хмур; Мать забыв родную, Бывший клоун Артур Пьет напропалую. Весь разбит, как инвалид; Мрачно бредит пенсией. Пьянство – все, что роднит С клоунской профессией. Был азарт, был талант, Хоть никем не признан; Разменял по кабакам Да по антрепризам. Постарел не у дел; Но работать – вот еще! Он ни в чем не преуспел На гражданском поприще. Ледяная полынья Тянет – не отцепится. Где друзья, где родня, Где жена, в конце концов? Он пойдет в шапито На гору Поклонную И, чтоб не видал никто, Поклонится клоуну. А потом – вернется в дом, Будет пить из горлышка И рыдать за столом У себя в Черемушках. НАРКОЗ Из коридора доносился гомон, Врач за спиной завязывал халат; А я лежал на операционном Столе под светом в десять киловатт. Сестра, как прима из кулис на сцену, Впорхнула; нет, скорее, подплыла. Я помню, как легко входила в вену Оранжевая бабочка-игла. Но то ли что-то не сложилось, то ли Меня не брал их фенобарбитал, Я, потеряв все проявленья воли, Сознанье до конца не потерял. Я слышал, как сквозь радиопомеху, Забавный писк, переходящий в бас; Но мне, признаться, было не до смеху, Во всяком случае, не в этот раз. Сейчас меня разрежут, делом грешным, А там уж расстараются вовсю. Я попытался крикнуть безуспешно: Постойте, подождите, я не сплю! Но действие задумали с размахом; Созвали весь, что есть, медперсонал, И то, что я кричу, борясь со страхом, Никто не слышал, и не замечал. Я понимал, дела мои пропащи. Но, господа, мне нечего терять! Извольте помнить, кажется, пока что Здесь не анатомический театр; И я не исполнитель главной роли, Чтоб потешался каждый ротозей. А нож тем временем входил без боли, И становилось во сто крат страшней. Я им грозил (мол, вы меня не злите!), Не выказать стараясь слабины; Но чувствовал, что сам я здесь, как зритель, И на себя гляжу со стороны. Я больше не был неделимым целым; Как будто через точечный разрез Душа случайно разлучилась с телом И где-то обретается окрест. Мой дух кружил беспомощно снаружи И сам с собою приходил в разлад. Я погружался в первобытный ужас, Как предки миллионы лет назад. Под свод, облитый кадмиевой желтью, Заклятья возносились по слогам; Меня, казалось, приносили в жертву Загадочным языческим богам. Но тени отступали друг за другом, Когда разрушился последний круг, И таинство, творимое хирургом, Соединило душу, плоть и дух. Что ж, коль на то пошло, то взятки гладки; Не важно – волшебство иль ремесло. Но врач задумчиво снимал перчатки, Как будто видел, что произошло. Наутро он зашел в палату снова, Велел сестре меня перевязать. Мы с ним не перемолвились ни словом, Хотя обоим было, что сказать. И то, что знали мы, запанибрата Нас не свело. Нам было ни к чему. Он лишь исполнил клятву Гиппократа. А я был жив, благодаря ему. * * * Кто разгадать не норовит Чужой характер вмиг? Но, на поверку, внешний вид Заводит нас в тупик. Бывает, смотришь, человек – Не человек – кремень; А ищет прошлогодний снег Или вчерашний день. Себя он выдаст с головой Тем, что суровый взгляд Нацелен не перед собой, А обращен назад. И у него сомненья нет, Что пролетели влёт Пятнадцать, двадцать, тридцать лет, Как стрелки оборот. Мгновенье – день, минута – год, Всё, как у всех, кажись; Так незатейливо пройдет Обыденная жизнь. Но есть лазейка – не попасть В губительный силок, – Попробовать, не торопясь, Жить без оглядки, впрок. Ложиться заполночь без сил, Потом вставать чуть свет, Чтоб каждый день наполнен был, Как двадцать, тридцать лет. На время жаловаться грех, Что, не спросясь, бежит; Оно лишь выдумка – для тех, Кто им не дорожит. Не опасайся не успеть, Отбрось напрасный страх; И верь, что жизнь длинней, чем смерть, И всё – в твоих руках. * * * Жизнь кажется обворожительной, Лишь шаг – и воплотишь желания. Как вдруг настигнет неожиданно Осеннее недомогание. Всё, вроде, сшито крепко-накрепко. Казалось, что могло грозить бы нам? Но, как показывает практика, Ничто нельзя назвать незыблемым. Всё злит, – погода депрессивная, Рассвет, застывший в луже глянцевой; И ищешь, чем бы компенсировать Утраченную мотивацию. Лес помертвел, покрылся пятнами. Где силы, чтоб вернуть смогли меня В условия благоприятного Психологического климата? Что за Господне наказание – Растерянно следить за тлением И про себя давать названия Несуществующим явлениям. Как сделать, чтоб с собою в мире быть При перепадах настроения И неуменьи сублимировать Свои подспудный стремления? Зима близка до осязания; И стоит, колдовства не требуя, Попробовать начать всё заново, Как будто осени и не было. И, словно восходя по лестнице, Понять, что можно не тревожиться; И в самый светлый день Рождественский Почувствовать, что жизнь – не прожита. ВЕЗЕНИЕ Кто на иронию горазд, Кто не рисуется фальшиво, Тот убеждался много раз, Везенье – признак позитива. Кто не страшится прогореть В игре, в которой куш не мелок, Тому не скучно даже средь Интеллигентских посиделок. Удобно плыть по воле волн, Везде вести себя по форме И исповедать эталон – Мол, конформистом быть комфортней. А тот, кому доступна суть, Кто благ не ожидает втуне, Тот запросто готов рискнуть, Уверенный в своей фортуне. Не каждый, кажется, поймет, – Те, что смогли пройти по грани, Предвидели на шаг вперед И никогда не проиграли. Живут как будто за троих, Чем вызывают подозренье, И недолюбливают их За неизменное везенье. Но всё, чего недостает, Судьба подносит им на блюдце; И те, кому всегда везет, Всегда последними смеются. Опубликовано: 29.10.2022 ← Вернуться к спискуОставить комментарий
|
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |