православный молодежный журнал |
КультураКарантинная бухтаЮрий Лощиц ПРИБЫТИЕ
Из толщи скрипучей тоннеля, бока, что ль, свои ободрав, замедленно, еле-еле, на свет выникает состав. В пронзительном терпком створе слепящего известняка я вижу ещё не море, а синий клинок пока. Мне ль ждать миражей и обмана? Я здесь не к параду гость. Пещерных глазниц Инкермана смертную вижу кость. В окно вплывает, серчая, пустопорожний док. Ещё я не вижу чаек, – лишь неба пылающий клок. Вопрос портового крана в причальные рельсы врос. В трюма открытую рану не опускают трос. Но я о беде твоей, город, на стогнах не стану вопить, затем, что ты светел, молод, ты так порываешься жить. Буксир ползёт по затону пустому, где реял флот. Спасибо вам, что к перрону никто встречать не придёт.
ТОЛСТОЙ НА БАСТИОНЕ
На бастионе новичку неловко. Поддельна тут ухмылка на губах. Ещё не началась артподготовка, но и бывалых забирает страх. В тумане знобком выглядят зловеще ствол и лафет, шинели воротник. Что мельтешить, какой тебе обещан день или час, иль этот самый миг? Под сапогом – расквашенная глина. Убитых грузят. Ядра волокут. Чуть проступает ихняя долина. Но не зевай… Враз козырёк снесут. Когда же будет на него управа? Ишь, перемирья запросил на час. Нору сапёр-французик роет браво – заводит мину, шерами, под нас. Их из-за моря понаплыла тьмища: сэр и мусье, и турка, и арап. Да наши по ночам в разведку рыщут – Европе забивают в дуло кляп. Но вот беда! Блиндаж в четыре ската не выдержал… Полно прорех и дыр…
Ну, подождите, бравые ребята, я покажу вам и войну и мир.
* * * Севастопольские антиквары, археологи, нумизматы, как пещерные люди, стары, а иные, как я, бородаты. Соблюдают свою заботу. Как цари, снисходительно-зорки, соберутся опять в субботу за Петром и Павлом, на взгорке. И тряхнут из мешков забавой в память всех, кому к нам неймётся: штык покажут фашистский ржавый, кортик а?глицкого флотоводца. Ишь, глаза разбегутся сами! Как на пуговки не подивиться эти кругленькие, с нумерами полков ли французских, дивизий? А турецкие бурые фески? А щербатый тесак зуава? Хороша ты, в хламе и блеске, Экспедиции трубная слава. Тут отметились все понемножку. И монголы мелькнули, и готы. И бренчит мамалыжная ложка в котелке румынской пехоты. Но советских времён гранаты как с иголочки, вижу, одеты…
Чу!.. зовут к себе нумизматы. В их тетрадках тяжких – монеты. – Вам динарий римский, старинный? Он – в особой цене и весе. Но за бухтой у нас Карантинной свой монетный двор в Херсонесе. Потому византийцев – обилье. Потому-то с небрежной лаской Македонца деньгу Василья- базилевса тут кличут «Васькой». Глянь, Михайло Третий, медяшка. Его Васька спровадил с трона. Хоть Михайло и пил, бедняжка, порешили его беззаконно. Все монеты по-своему дивны. Но от гривней новейших отрыжка. Вот, зато, настоящие гривны – новгородское серебришко. Не раззявы тут, не идиоты. Разумения наши крепки, и в обмен не берём банкноты заслюнявленного мазепки. Да, разгулка у нас неплохая. Не одни лишь купюры-монеты. Хошь, шальвары Бахчисарая, хошь, Мицкевича сыщем сонеты.
– Хорошо у вас на досуге побродить. Память держите в силе. Ну, а, может, что слышали, други, о Философе, о Кирилле? – Навестил нас и он в годы стары. На епископском жил подворье и отсель отлучался в Хазары. Но о том – распытай у моря… Впрочем… Тут старикан приходит раз в году, напогрев, в апреле. Книгу держит, евангелья вроде. Буквы в ней разберёшь еле-еле. «Эту самую книгу, – кажет, – русским слогом в ту пору сложили, чтоб Философа ею уважить, чтоб дерзанье возжечь в Кирилле… Он и взял те знаки – аз-бу?ки, и кириллицей их назвали. А без этой подсказки – дудки! – сам придумал бы их едва ли…» Так – не так? Приезжай ближе к маю. Может, дедку того и встретишь. Ну, а где он ютится, не знаю, только книга – совсем уже ветошь…
АДМИРАЛЬСКИЙ СОВЕТ
Все сроки вышли – дней, часов, минут. Три адмирала терпеливо ждут на свой совет коснеющего брата. До Графской пристани от Северной волна доставит чёлн четвёртого. Молчат сопровождающие адъютанты. Горячий полдень онемел над бухтой. Прощай, волна. Теперь – недалеко: на городском холме, где, знает сам он, назначен их торжественный совет.
Что рассуждать о долге, славе, чести? Краеугольные четыре – вместе. Летят четыре лёгкие корвета в четыре стороны земного света. Четыре ветра веют без обмана в четыре поднебесных океана. В четыре компас указует шири. Евангелий у Бога сколь? – Четыре! У синего креста на белом поле про нас четыре суть угла, не боле. Возляжем же крестом на ложе склепа, плечом к плечу. Надёжна смерти скрепа. Ты, Лазарев! Корнилов, ты! Истомин! И ты, Нахимов!.. Общий срок исполнен. Мы дождались друг друга. Снова вместе. К чему ж слова о долге, славе, чести?..
Над Севастополем, как прежде, канонада. От запада ещё одна армада вспухает тучей. Всё-то им неймётся. Ползут. Наглеют. Щурят хищный глаз. Но свой совет четыре флотоводца с тех пор не прерывают ни на час.
КАРАНТИННАЯ БУХТА
Ты помнишь, в нашей бухте сонной Спала зелёная вода, Когда кильватерной колонной Вошли военные суда. Четыре серых… Александр Блок
Сколько раз от вокзала спешил напрямик прочитать твои камни, как остовы книг.
Сколько раз к этой бухте от серых руин я спускался, счастливый, как в день именин.
Здравствуй, шёпот зелёной хрупкой волны! Херсонес, мне твои позывные родны.
… Серый «сторож» застыл. Дизель чуть дребезжит. Но на палубе пусто. Вода – малахит.
В очертанье надстроек – дерзость, напор. Отдых дали команде… Ночью – в дозор.
Чей он? Наш ли, чужой? Ну, а сам-то ты чей? Я? – Москаль белорусско-хохлацких кровей.
«Чей он?» Глуп, сознаюсь, и постыден вопрос! Но уже, как бурьян, между нами пророс.
А Владимир? Он чей, что стоит за спиной? Белоплеч и высок, шлем горит золотой.
Чья крещальня вблизи от его алтарей? Слог священных молений, скажите мне, чей?
Не Солунские ль братья в сей город вошли, чтоб согласье расслышать славянской земли?
Киев, Ладога, Полоцк, Тамань… – они чьи? Ярославны и Игоря чьи соловьи?
Что мы делим, безумцы? Иудина злость подстрекает дробить наших праотцев кость.
Душу, море и сушу как в ступе толчём, чтоб тащить на торги: «Что по чём? Что по чём?»
Визг раздорный в семье – он чумнее чумы. На? смех свету всему разбежимся ли мы?
Безъязыкие рты и безглазые лбы – вы, кто общей отрёкся земли и судьбы.
Есть народ. Он на два иль на три неделим. Есть Господь. Он и в трёх ипостасях един.
… Склянки бьют. Херсонес. Дизель вслух задрожал. «Сторож» к ночи покинет дремотный причал.
Пусть он держит рубеж от беды и пропаж. Чей он? Наш!
5.01.10 ← Вернуться к спискуОставить комментарий
|
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |