История и мы

Политическая борьба в России в 1914-1916 гг.

 

Период с лета 12-го по лето 1914 года явился поистине высшей точкой расцвета России, отмечают историки. За двадцать лет население Империи возросло на пятьдесят миллионов, последние два года прирост превышал более чем на три миллиона в год. Заметно повысилось благосостояние людей. Количество товаров, как отечественных, так и заграничных, потребляемых внутренним рынком,  заметно улучшилось.

Так-то оно так, но вулкан уже просыпался. Этому во многом содействовали политические партии, будоражащие общественное мнение.

В 1913 году в стране бастовали 2 млн. рабочих, из них более 1,2 млн. участвовали в политических стачках. Очередная годовщина кровавого воскресенья в январе 14-го отмечена с размахом, которого не было во все предыдущие годы. Летом в Петербурге дело дошло до сооружения баррикад.

Читаем прессу. “Новое время”, 15 января 1915 года:

“Внутри России опять начинает пахнуть 1905 годом... На улицах и площадях ... почти революционный пейзаж”. Брат П. А. Столыпина, известный публицист обобщает: “То, что теперь готовится в умах, хуже, чем было в годы революции... Тогда были конституционные иллюзии. Теперь же, если разразится революция ... будет всему конец”.

Нельзя сказать, что царь не видел этих искр, способных перерасти в пламя. Судя по всему, видел, но надеялся на силу. На помощь консервативному, недавно назначенному министру внутренних дел Н. А. Маклакову (брат депутата Маклакова), Николай 11 вытаскивает, «как старую шубу из нафталина»,  И. Л. Горемыкина и сажает в кресло премьера. Ему в то время было 74 года. “Ветхого не только деньми, но и психологией старческого безразличия ко всему... Он на все махал рукой”, — замечает П. Н. Милюков. — То и дело говорил: “Все это чепуха”. Словом, лежал тяжелым камнем на дороге”. Председателя же Государственной Думы порадовало  то, что Горемыкин уже на второй день после назначения нанес ему визит. Думцев  воодушевил следующий шаг премьера — он выразил желание встретиться с председателями основных комитетов и комиссий, а также активно заинтересовался расстановкой сил в нижней палате, созданием думского большинства. Они пришли к выводу, что новый премьер получил высочайшее повеление не ссориться с Думой, а идти с ней на сближение.

На самом деле, премьер придерживался двойственной позиции. Во-первых, во исполнение царского решения пока Думу не распускать, он пытался установить нормальные отношения с крупными думскими фракциями для своей поддержки при рассмотрении вопроса о военных кредитах. Во-вторых, хитрован Горемыкин повел осторожное, медленное наступление на права народного представительства, которое никогда ему не нравилось. Вскоре, он, как глава кабинета, отказался отвечать на запросы депутатов, переадресуя их исключительно своим подчиненным. Горемыкин вынашивал идею ответственности депутатов за речи, произносимые ими с трибуны. И попытался было воплотить ее в жизнь, когда Н. С. Чхеидзе заявил, что для обновления России наиболее подходящим является режим демократический, режим парламентский, режим республиканский. По инициативе Горемыкина, Чхеидзе привлекли к судебной ответственности за открытый призыв к ниспровержению государственного строя.

Дума всколыхнулась, забурлила, узрев в действиях власти наступление на свободу слова депутатов. Левые выступили с предложением немедленно приступить к обсуждению законопроекта о свободе слова. Но другие фракции  не пошли на обострение с правительством. Тем не менее, социал-демократы и трудовики устроили Горемыкину обструкцию на заседании 22 января 1914 года в день начала обсуждения бюджета. Чтобы поддержать бюджет, перед выступлением министра финансов на трибуну поднялся Горемыкин. Депутаты встретили его невообразимым шумом: кричали, стучали пюпитрами. Родзянко попытался унять коллег, но его никто не слушался, и тогда председатель стал по одному удалять обструкционистов на 15 заседаний каждого. Но и это особо не подействовало, к тому же, А. И. Чхенкели отказался добровольно покинуть зал. Председательствующему пришлось объявлять перерыв и приглашать приставов для наведения порядка.

После перерыва, как только Горемыкин опять поднялся на трибуну, — обструкция повторилась. Только с четвертой попытки премьеру удалось произнести свою речь. Так появилась пока малозаметная трещина в отношениях нового премьера и Думы. Она увеличилась после скандала с депутатом Малиновским, который был избран от рабочей курии и оказался тайным агентом жандармов. Малиновский посылал в Департамент полиции подробнейшие отчеты о деятельности социал-демократической фракции, в которой он состоял. Однажды даже предоставил на всю ночь охранке архив фракции, в другой раз полиция отредактировала декларацию социал-демократов, подготовленную В. И. Лениным для оглашения в IV Думе. Когда дело Малиновского получило огласку, глава Департамента полиции В. Ф. Джунковский распорядился порвать с ним контакты. Депутаты были шокированы, как действиями властей, которые за ними подглядывали, не гнушаясь ничем, так и действиями своего коллеги, падшего хуже некуда. Малиновскому ничего не оставалось, как 8 мая 1914 года сложить с себя полномочия члена Государственной Думы.

Тем временем революционных искр над Россией появлялось все больше. Депутат IV Думы, “центрист” граф В. В. Мусин-Пушкин в письме своему зятю, наместнику на Кавказе, графу И. И. Воронцову-Дашкову сетует, что революции никто не хочет, и все ее боятся (даже кадеты), но все приходят к убеждению, что она неизбежна, и только гадают, когда она наступит и что послужит толчком. Некоторые считают, что смена кабинета (еще и трех месяцев не прошло после назначения Горемыкина), могла бы предотвратить взрыв, другие, как, например, Гучков, Вас. Маклаков, находят, что недовольство было слишком велико, да и было уже поздно. Революционизируется сама буржуазная публика, и в провинции, говорят, хуже, чем в столицах.

14 июня 1914 года депутаты ушли на каникулы. Планировалось, что вновь они соберутся 15 октября. Но жизнь, как всегда, корректирует планы. В течение каникул, как скажет потом в Думе И. Л. Горемыкин, совершились события величайшей исторической важности. Одно за другим, подобно ударам грома, обрушились они на русскую жизнь, давно подготовляемые незримым ходом истории, и все-таки, внезапные — началась Первая мировая война. 15 июня 1914 года студент-серб Гаврило Принцип в боснийском городе Сараево убил наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. Этот выстрел будто взрывной волной всколыхнул и вздыбил Европу. 17 июля 1914 года Николай II вводит в стране всеобщую мобилизацию. Возмущенный подобным действием своего кузена — русского царя, германский кайзер Вильгельм объявляет России войну.

Литература о Первой мировой войне достаточна обширна,  потому нет смысла проводить собственное исследование.  Основная причина начала войны — очередной передел мира. К 1914 году существовали острые противоречия между Германией и Англией, между Германией и Францией. “Смертельных” же противоречий между Германией и Россией не было, хотя у России имелись претензии к Австро-Венгрии, связанные с обладанием последней огромным куском славянских и даже малороссийских земель. Виновницей войны де-факто стала Сербия. Балканы давно являлись пороховой бочкой, здесь переплетались интересы многих. Австро-венгерская "лоскутная империя", как  ее тогда называли, всеми силами и средствами стремилась упрочить свое положение, особенно ей хотелось подмять под себя Сербию, держать в повиновении южнославянские народы. Воспользовавшись  выстрелом в Сараево Г. Принципа, она предъявила Сербии унизительные требования. Белград оказался не готовым к войне и принял почти все, но оказалось достаточным отвергнуть лишь один пункт, чтобы загремели пушки, полилась кровь. Не только сербская, но и австро-венгерская. Оба государства были связаны военными и политическими соглашениями с другими, более сильными державами. Сербию активно поддерживала Россия — член Антанты,  союза, в который входили Англия и Франция. Австро-Венгрия водила дружбу с Германий, Италией, вместе образовав Тройственный Союз. И у каждой страны были свои интересы. Германия считала себя обделенной при разделе мира в XIX веке, когда больше всего чужих земель досталось Англии и Франции. Ее экономика развивалась лучше, чем у соседей, но нужны были рынки сбыта, новые источники сырья — взор пал не только на Балканы, но и на Прибалтику, Польшу и дальше — на Ближний Восток, Африку.

Россия, подобно Англии и Франции, не собиралась делиться чем-то с родственником из Германии, хотела не только отстоять свои владения, но и непрочь-- приумножить их. В частности, в придворных кругах вынашивалась мысль отобрать у Германии западные польские земли, доставшиеся ей после раздела Польши в XVIII веке, а у Австро-Венгрии — Галицию, у Турции, которая была еще одним союзником Германии, — часть Армении, а также взять под свой контроль пролив, соединяющий Черное и Средиземное моря. Уже в начале войны оба блока договорились, что конкретно кому достанется, хотя и не обнародовали этого.

Рано или поздно, война должна была начаться.  Николай II тем не менее оттягивал ее, чтобы получше подготовиться. В Берлине и Вене, завершив модернизацию своих армий, наоборот, стремились начать войну без проволочек, не дав России нарастить мускулы. Кстати, многие из царского окружения, а также депутаты, при всем при том, испытывали симпатии к Германии и отговаривали царя от войны. Буквально накануне войны, высший царский сановник П. Н. Дурново  подал Николаю II записку, в которой писал, что России лучше иметь Германию в союзниках, чем в противниках, постараться примирить ее и с Францией, оставаясь в стороне от англо-германского конфликта. Но у Николая II были и другие советчики. Лоббисты (евреи, масоны, националисты) преследовали каждый свои цели и, естественно, давили на царя, правительство, Думу. Постепенно в войну втянулось несколько десятков государств, она охватила весь мир. В 1917 году к Антанте присоединилась и Америка. Главные же действия развернулись в Европе, на западном фронте. Война шла и в  Закавказье, против Турции. Первоначально в России царило полное единодушие в необходимости дать отпор Тройственному союзу.

...26 июля 1914 года депутатов отозвали с каникул на экстренное, внеочередное заседание. Но сначала их пригласил к себе на высочайшую аудиенцию Николай II, призвавший всех соотечественников постоять за Россию-матушку.

Возбужденные этой встречей с царем, с Зимнего,  депутаты пошли в Таврический. Война вызвала небывалый взрыв шовинизма. Стоя, бурными, долго не смолкающими аплодисментами, встретили собравшиеся Указ Николая II Правительствующему Сенату об открытии Государственной Думы. Товарищ председателя Варум — Секрет огласил “Высочайший манифест”, по поводу вступления России в войну, в котором ставились  конкретные  задачи  и перед депутатами.

Документ

“Божьюей Милостию,

МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРОЙ,

ИМПЕРАТОР и САМОДЕРЖЕЦ

ВСЕРОССИЙСКИЙ

ЦАРЬ Польский, ВЕЛИКИЙ Князь Финляндский,

И ПРОЧИЕ, И ПРОЧИЕ, И ПРОЧИЕ,

Объявляем всем верным Нашим подданным:

Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования.

Презрев уступчивый и миролюбивый ответ Сербского правительства, отвергнув доброжелательное   посредничество   России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.

Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.

Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия, вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.

Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди Великих Держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные.

В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага.

С глубокою верою в правоту Нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел, Мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска Наши Божие благословение.

Дан в Санкт-Петербурге, в двадцатый день июля, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, Царствования же Нашего в двадцатое

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

НИКОЛАЙ”.(86)

И снова крики “Ура!”, бурные, долгие аплодисменты. Чуть успокоив зал, Родзянко высказал свое одобрение манифеста. Его минутное выступление 8 раз прерывалось аплодисментами и закончилось исполнением народного гимна. После этого председательствующий доложил, что министром финансов внесены в Думу два законопроекта: о некоторых мерах к усилению ресурсов казны на ведение военных действий и о мерах по денежному обращению ввиду военного времени, и предоставил слово премьеру.

Дряхлый Горемыкин подтянулся, поднапрягся и по-военному бодро взошел на трибуну. Надо отдать должное, он предвидел завтрашний день страны:

“...Война начата, и теперь нам остается только повторить прозвучавшие на весь мир слова: “Мы доведем эту войну, какая бы она ни была, до конца”. (Продолжительные рукоплескания.) За всю многовековую историю России, быть может, только одна Отечественная война, только 1812 год, равняется по своему значению с предстоящими событиями. Поверьте мне, гг., правительство ничуть не ослеплено самонадеянностью, оно ясно отдает себе отчет в том, что эта война потребует крайнего напряжения сил, многих жертв и мужественной готовности к испытующим ударам судьбы. Но правительство непоколебимо верит в конечный успех, ибо оно беспредельно верит в великое историческое призвание России. (Рукоплескания.) По объявлении нам войны правительство не могло не остановиться на вопросе о средствах для покрытия военных издержек. Война застает нас в финансовом положении, которое не внушает опасений правительству. Министр финансов сообщит вам о мероприятиях, намеченных в первую очередь. Необходимость этих мероприятий была одной из причин созыва законодательных учреждений. Но это внешняя и не самая важная причина.

Созыв Государственного Совета и Государственной Думы внушен был более глубокою мыслью, ясно раскрытою в словах Высочайшего указа: “Ввиду ниспосланных Отечеству Нашему тяжких испытаний, желая быть в полном единении с народом, признали Мы за благо созвать Государственный Совет и Государственную Думу”. (Рукоплескания и голоса: браво.) Законодательные учреждения должны знать, что и впредь они будут досрочно созываемы, если по чрезвычайным обстоятельствам это будет признано необходимым (Рукоплескания.) На вашу долю, гг., выпала великая и ответственная задача быть выразителями народных дум и народного чувства. Правительство исполняло и исполнит свой долг до конца; теперь ваш черед, гг. члены Государственной Думы. В эту торжественную историческую минуту я от имени правительства призываю вас всех, без различия партий и направлений, проникнуться заветами царского Манифеста: да будут забыты внутренние распри (рукоплескания и голоса: браво), и сплотиться вместе с нами вокруг единого знамени, на котором начертаны величайшие для всех нас слова: “Государь и Россия”.(87)

Зал в очередной раз разразился громом аплодисментов. Под них, на трибуну, горделиво подпираемую двуглавым орлом, поднимались и произносили свои речи министр иностранных дел С. Д. Сазонов, министр финансов П. Л. Барк, представители всех фракций и еще недавно пораженческих групп. Внесенные законопроекты, которые ложились тяжелым бременем на плечи народа, практически не обсуждались, прения по ним не велись. Выражались верноподданнические чувства, да звучали призывы к тем, кто еще не проникся ими: “сплотиться вокруг державного вождя” во имя победы над врагом. И на этом заседании, и на последующих, в хоре представителей правых, националистов, октябристов, кадетов, прогрессистов, группы центра, Польского коло, трудовиков, отчетливо были слышны голоса лидеров главных политических партий буржуазии — октябристов и кадетов, торопившихся одобрить империалистическую внешнюю политику правительства и продемонстрировать свою лояльность по отношению к Николаю II и тем заслужить высочайшую “милость” в надежде на реформы после победоносной войны.

Послушаем очевидца. А. Е. Бадаев, член IV Государственной Думы:

“Эйфория царила не только в Думе. По улицам Петербурга с утра до вечера шествовали манифестации. С портретами царя и трехцветными флагами дворники, полицейские и охранники вместе с обывателями всех рангов и мастей расхаживали по городу, пели “Боже, царя храни” и во все горло кричали “Ура”. Под охраной правительства, обнаглевшие до последней степени, они сбивали шапки с прохожих, врывались в трамваи и дома, избивали всякого, кто не хотел их поддерживать. Каждая такая манифестация, организованная и опекаемая полицией, в любую минуту могла превратиться в толпу погромщиков. Так и случалось. В Петербурге было разгромлено германское посольство, а в Москве погром принял еще более широкие размеры... Погромы сменялись коленопреклонением перед царским дворцом. Даже мелкобуржуазное студенчество, гордившееся своими “левыми” традициями, стояло на коленях перед Зимним дворцом”, восторженно крича “Ура”, “обожаемому монарху" (88)

Пресса характеризовала все это как “взрыв патриотических чувств, как “единение царя с народом”.

Хотя слабо, но зазвучал и протест против войны. В те же дни в Петербурге, Москве, в других городах прошли антивоенные выступления. По официальным данным, они зарегистрированы в 17 губерниях и 31 уезде. И не все депутаты оказались в шовинистическом угаре. Тот же Бадаев заявил журналистам, что депутаты — большевики всеми имеющимися в их распоряжении средствами, будут бороться против кровавой авантюры, затеянной правительствами европейских держав и выдвигают лозунг: “Война войне!” Депутат социал-демократ Хаустов с трибуны Думы говорил, что война раскроет народам Европы действительный источник насилий и угнетений. В подготовленной Декларации социал-демократических фракций отвергалась всякая возможность “союза” народа с самодержавием. Но именно этот кусок был изъят из текста при публикации стенограммы Думы. Большевики отказались голосовать за военные кредиты, покинув зал заседаний. Впрочем, трезвые голоса утонули в хоре верноподданнических речей. Да и сами социал-демократы, как известно, впоследствии раскололись по вопросу о войне.

Большевики, во главе с Лениным, объявили войну империалистической и сетовали за поражение России, призывая рабочих Германии делать все для поражения своей страны, полагая, что это приведет к социалистической революции.

По-разному отнеслись к войне  национальные окраины. Польша разделилась на два лагеря — польские добровольческие части под командованием революционера Иосифа Пилсудского вошли в состав австрийской армии, основная же масса поляков, симпатизирующая России и Франции, провозгласила им свою верность, ибо Австрия, в отличие от держав Согласия, не могла вернуть Польше Познань и Поморье — провинции, усиленно колонизированные немцами.

Недавние законы об общеимперском законодательстве несколько обидели финнов. Не призывавшиеся с 1899 года в российскую армию они, остались как бы в стороне и от войны в 1914 году. Впрочем, несколько тысяч добровольцев через Швецию добрались до Германии и составили егерские батальоны в германской армии. Все прочие народности российской империи, за редким исключением, встретили войну в целом с пониманием.

Власть не сумела воспользоваться перспективой единения с народом и Государственной Думой в новой обстановке. Царь не доверял Думе. Еще 24 июля Николай II  подписал бланк указа о роспуске Думы без точной даты, с тем, чтобы Горемыкин определил ее сам. После консультации со своим окружением премьер решил не распускать совсем народное представительство, а отправить депутатов на каникулы, не созывать Думу год, до осени 1915-ого. Лишь усилиями 7 думских фракций удалось уговорить премьера собрать Думу не позднее 1 февраля 1915 года. За время  вынужденных каникул IV Думы, правительство, руководствуясь статьей 87 Основных Законов, приняло без участия Думы и Госсовета 384 документов (до войны, при Коковцове не было принято ни одного).

Воспользовавшись войной, власти основательно “подрезали” крылья революционерам, прежде всего, большевикам — закрыли газету “Правда”. “Прочистили” и Думу — 4 ноября 1914 года полиция арестовала депутатов-большевиков. И хотя задержание, обыск, и сам арест были незаконными, ибо депутаты пользовались правом личной неприкосновенности, но правительство  это не остановило. И когда Родзянко попытался, хотя и с опозданием, защитить коллег, ему резко ответил министр внутренних дел Маклаков, заявивший, что неприкосновенность государственного строя в России важнее всяких депутатских привилегий. Суд над большевиками состоялся 10—13 февраля. Самойлова, Шагова, Петровского, Бадаева, Муранова он признал виновными в принадлежности к партии, ставящей своей целью свержение государственного строя в России, и приговорил их к пожизненной ссылке в Туруханский край.

Усилиями депутатов удалось созвать Думу на сессию в январе 1915 года. Правительство вынуждено было пойти на это ввиду необходимости принятия бюджета на следующий год. Представленную правительством с задержкой почти на месяц, государственную роспись, сверстали с дефицитом без малого в 150 млн. рублей. “Дыра” в бюджете, естественно, образовалась из-за роста военных расходов (около 1,8 млрд. рублей), сокращения доходов, в первую очередь, из-за введения “сухого закона” (недостача в 650 млн. руб.).  В другой раз вокруг этих цифр разгорелись бы страшные баталии, но война повлияла и на процедуру принятия бюджета — он практически не обсуждался, прошел без корректировок и изменений. Для рассмотрения государственных росписей понадобился лишь один день — 28 января.

Но идиллическая эйфория единения руководителей ведущих думских фракций с царским правительством, поддерживаемая своей печатью, церковью, поставленными правящими кругами на службу “патриотической идее”, и нашедшая в начале войны понимание депутатов, была столь же короткой, как и третья сессия Думы, продолжавшаяся всего 27 — 29 января 1915 г. Ее четыре заседания прошли в “деловой обстановке” обсуждения  проблем поставок на фронт, участия в этом “общественных кругов”. Даже левоцентристское большинство Думы, казалось, отбросило поиски минимума умеренных реформ. Но эти заседания были своего рода “костью”, брошенной правительством Думе. В годы войны общие собрания ее проходили нерегулярно: основное законодательство в связи с обстановкой военного времени осуществлялось тогда помимо Государственной Думы.

Послушаем очевидца, П. Н. Милюков, лидер кадетов:

“Могло казаться, что переход от Третьей к Четвертой Думе есть простое продолжение того, что установилось за предыдущие пять лет. Но там ничего не “установилось”, а продолжалась лишь внутренняя борьба между сторонниками старого и нового строя. С появлением IV Думы, эта борьба вступила в новую стадию..., борьба пошла в открытую. В III Думе наступающей стороной была власть: общественность, слабо организованная, только оборонялась, едва удерживая занятые позиции и идя на компромисс с властью. Суть перемены, происшедшей в IV Думе, заключалась в том, что компромисс оказался невозможным и потерял всякое значение. Вместе с ним исчезло и то среднее течение, которое его представляло. Исчез ”центр”, и с ним исчезло фиктивное правительственное большинство. Два противоположных лагеря стояли теперь открыто друг перед другом. Между ними — чем далее, тем более — распределялся намеченный состав народного представительства.

Трудно появлялся третий фактор — война, которая окончательно вывела борьбу за стены Думы. Страна получила возможность организоваться самостоятельно, выпускала собственные лозунги”. (89)

Первоначально у русской армии были успехи. Но они оказались кратковременными. Ушатом студеной воды для шовинистов и национал-патриотов стали  серьезные поражения наших войск. Две русские армии вели бои в Восточной Пруссии против немцев, две другие воевали против австро-венгров. Австрийцев удалось разбить, они были изгнаны из Галиции. В Восточной же Пруссии русские войска потерпели тяжелое поражение. Армия Самсонова попала в окружение, сам командующий застрелился. Причина неуспеха — плохая координация. В то время как Самсонов наступал, армия Рененнкампфа стояла без движений. Трагично было и то, что русские войска потерпели поражение в том районе, где пять веков назад произошло Грюндвальдское сражение, в котором славяне разгромили Тевтонский орден.

 Покончив с Самсоновым, немцы взялись за Ренненкампфа. Он был вынужден отступать, оставив всю Польшу, часть Прибалтики, Белоруссии, потеряв убитыми и ранеными, плененными более 4 млн. Зацепившись за небольшой белорусский городок Сморгонь,  русские солдаты героически сражались здесь 810 дней.

 Война, подобно землятресению, перевернула психологию народов и опрокинула представление о праве и добре, казавшимися незыблемыми. Наряду с героизмом война побуждала людей к революционным действиям. Поражение русских войск вызывало неприязнь к немцам, проживающим в России. Началась  кампания травли их, закрылись газеты на немецком языке, было принято решение, что подданные вражеских держав не должны пользоваться судебной защитой в России. По инициативе начальника штаба Ставки Н. Н. Янушкевича было предпринято массовое выселение евреев из Галиции и из прилегающих к фронту российских областей. "Штаб установил, — пишет С. Ольденбург,- что именно среди еврейского населения имелось наибольшее количество неприятельских шпионов, либо доставлявших сведения через фронт или путем сигналов, либо поджидавших прихода неприятеля с готовыми данными о численности и вооружении русских войск". (90) Переселение сотен тысяч евреев в глубь России, которое кроме жгучей ненависти к власти ничего не вызывало, стало своего рода пороховой бочкой — до поры до времени не хватало лишь спички. В связи с недостатком оружия, патронов, снарядов, медикаментов. Продовольсвия, в общественном мнении все более и более укоренялось мнение об измене, вредительстве. И эти разговоры велись не на пустом месте — в Петрограде был взорван военный завод.

Между тем, положение на фронтах осложнялось. Росло недовольство властями самых широких масс, набирали размах стачки, забастовки, манифестации против войны. Большинство партий, вслед за левыми, разочаровывались в царизме, который явно не справлялся со своей традиционной ролью “сторожа земли русской” и организатора войны.

Весной того же 15-ого года патриотический подъем думцев начал меняться на патриотическую тревогу. Вот доклад членов Военно-Морской комиссии Государственной думы за подписью депутатов Андрея Шингарева, Василия Шульгина, Ивана Ефремова, Дмитрия Чихачева, Дмитрия Сверчкова, Анатолия Добровольского и Николая Маркова 2-ого, направленный Николаю 11. В нем говорилось, что  армия, истекая кровью и потеряв уже свыше 4 000 000 воинов убитыми, ранеными и пленными, не только отступает, но и будет еще отступать.  Назывались причины--армия  сражается с неприятелем неравным оружием.  В то время, как  враг засыпает   непрерывным градом свинца и стали, русским войскам отвечать неприятелю практически не чем –нет ни  пуль, ни снарядов.

Дальше депутаты перечисляют все беды армии:  у врага изобилие пушек легких и тяжелых, а  у нас их недостаточно,  сотни тысяч воинов стоят безоружными в ожидании той минуты, когда можно будет взять винтовку, выпавшую из рук пораженных товарищей. Действующая армия просила снарядов, но ее голоса не услышали, войска отступая, почти нигде не находили приготовленных укрепленных позиций и после тяжких переходов, солдаты должны были сами рыть себе наспех, на скорую руку, жалкие окопы, пока неприятель не подходил снова и не засыпал снова истомленных, обессиленных людей, смерчем тяжелых снарядов, против которых не могли защитить только что вырытые земляные канавы. Пополнение, призываемое в войска, обучается в очень краткий срок, обыкновенно не свыше четырех недель и обучение их поставлено плохо. На ответственные военные должности выдвигаются командиры не за доблесть, не за талант, а по протекции. От всего этого “заколебался самый дух войск". Думцы обращаются к царю с призывом навести порядок, укрепить власть, установить согласие между Ставкой великого князя Верховного главнокомандующего и правительством.

В апреле 1915-ого председатель Думы Родзянко  едет в Галицию для ознакомления с положением на фронте. Он ужаснулся увиденным, став свидетелем того, как наши солдаты иногда отбивали неприятельские атаки камнями. Председатель народного представительства по возвращении, составил обстоятельный доклад, который обсуждался в Ставке с участием Николая II. По итогам его обсуждения было решено создать Особое совещание во главе с военным министром Сухомлиновым по усилению снабжения действующей армии всем необходимым. В совещании, наряду с чиновниками и М. В. Родзянко, участвовали депутаты Н. В. Савич, И. И. Дмитрюков, А. Д. Протопопов. На нем было много шуму, особенно грохотал Родзянко, заявляя прямо в лицо генералам, что их надо повесить. По мнению Родзянко, Совещание основательно повлияло на улучшение дел, как на фронте, так и в тылу. В то же время Особое совещание было не по нутру правящим кругам. Вторжение живого общественного элемента в замкнутые формы бюрократического строя раздражало правящие круги. Тысячи препон, мелочей и трений тормозили работу, их приходилось преодолевать с большими затруднениями и на это уходило чуть ли не треть всей энергии работающих в Особом совещании. Видя неспособность правительства управлять страной, царь начал менять его как перчатки, что дало повод Пуришкевичу назвать это министерской чехардой. Страна стремительно покатилась к революции. Как писал В. А. Маклаков в сентябре 1915 года в "Русских ведомостях", она мчалась подобно автомобилю, которым шофер не способен был управлять.

“Могла ли Государственная Дума, несмотря на свои сверхчеловеческие усилия, удержать назревающий взрыв”? — ставит вопрос Родзянко. И отвечает: “Я смею утверждать и беру на себя ответственность за эти слова, что Государственная Дума IV созыва сделала все от нее зависящее для того, чтобы не допустить народного гнева, но голос ее никогда, ни Верховной властью, ни правительством не был услышан». Зато, по мнению Родзянко, на Верховную власть чрезмерно усилилось влияние темных, безответственных сил в лице Распутина.(91)

Народные избранники, к которым царь особенно не прислушивался и раньше, а теперь, когда у него появились новые советчики, были возмущены этим до предела. Уже летом депутаты, опираясь на мнение общественности, начали требовать немедленного созыва Думы и создания народного правительства. Для Николая II Дума всегда была своего рода бельмом на глазу, а во время войны тем более. И хотя в рескрипте Горемыкину 14 июня он предписал собрать палаты не позднее августа, но тремя неделями позже вручил премьеру в очередной раз подписанный бланк Указа о роспуске Думы, предоставив ему самому определить “последний день Помпеи”.

В этой обстановке 19 июля 1915 года открылась четвертая сессия Государственной Думы. В июне—июле, желая заглушить ропот недовольства, Николай II сменил ряд министров — отправил в отставку ненавистного депутатам министра внутренних дел Н. А. Маклакова, уволил И. Г. Щегловитова, министра юстиции; обер-прокурора Синода В. К. Саблера, военного министра В. А. Сухомлинова, которого газеты обвиняли в измене. В кресла уволенных сели люди, которым Николай II доверял: министром внутренних дел назначил умеренно правого князя Н. Б. Щербатова, министром юстиции — А. А. Хвостова, члена правой группы Госсовета; обер-прокурором Синода — А. Д. Самарина, Московского предводителя дворянства, известного защитника неограниченного самодержавия; военным министром стал А. А. Поливанов, бывший зам Сухомлинова. Новые назначения не успокоили общественность и депутатов. Более того, депутаты потребовали (345 “за” из 375) отдать бывшего военного министра Сухомлинова под суд, и, увидев, что царь идет на уступки, выдвинули предложение создать министерство общественного доверия. Этот лозунг провозглашали кадеты давно, в последний раз поставили на своей конференции в начале июня. Это означало, что правительство должно быть сформировано из известных людей и, что оно должно было слушаться указаний партий и общественности, выражаемых прессой. Назывались и кандидаты в это министерство: М. В. Родзянко, А. И. Коновалов, П. Н. Милюков, В. А. Маклаков, А. И. Шингарев...

Но то были только призывы к царю, которых царь не слышал, а вот под напором депутатов он принял решение о реорганизации Особого совещания по снабжению. На его базе появились четыре новых совещания. Не надеясь, что Николай II создаст “ответственное правительство”, оппозиция 19 июля инициировала законодательное предложение 42 депутатов о расширении запросных прав Думы, принятие которого делало бы для министров обязательными не только ответы на запросы, но и на вопросы, требующие разъяснений. Упрощался порядок таких обращений: 30 подписей депутатов и — никакой комиссии по запросам. Однако эта инициатива не прошла.

Пройти-то не прошла, но подтолкнула депутатов, недовольных царем и правительством, искать более эффективные пути воздействия на них. 9—12 августа среди депутатов начались переговоры о создании мощного блока, к голосу которого прислушивались бы и правительство, и Дума. В этих переговорах, кроме лидеров фракций, были задействованы, члены правительства и сам Горемыкин. 15 августа он принял наиболее умеренных членов будущего Прогрессивного блока, пытаясь отговорить их от оппозиции к правительству, а если объединяться, то лучше вокруг царя. В ответ неожиданно услышал пожелания его отставки. 24 августа октябристы, кадеты, фракции центра, прогрессисты, часть националистов, а также часть членов верхней палаты парламента — Государственного Совета подписали совместную декларацию. В Прогрессивный блок вошло: прогрессивных националистов — 28; центристов — 34, левых октябристов —22, октябристов-земцев — 60, прогрессистов — 38 и кадетов — 54. Итого  236 депутатов из 397, оставшихся к концу четвертой сессии. Но если учесть, что обычно их поддерживало 18 депутатов из национальной фракции, и 14 из независимой группы, то преимущество было явное. Блоку противостояло 52 правых и 57 националистов. К тому же, блоку симпатизировали и меньшевики, трудовики.

Основой для объединения служило недовольство существующей властью. Целью блока фактически стало образование “правительства доверия”, которое бы действовало в согласии с палатами, для радикального изменения управления страной. Впрочем, эти две цели преследовали третью — всеми силами не допустить в стране новой революции. Надо отметить, что по ряду вопросов блок выработал свои подходы, например, о политической амнистии, об автономии Польши, об отмене ограничений для евреев и некоторым другим. Предлагалось заняться законопроектами о реформе земского и волостного самоуправления, о волостном земстве, о кооперативах. Меньше согласий было по вопросу о том, кто войдет в правительство доверия.»

 Газета “Утро России” обнародовало два списка возможных членов кабинета. Первый возглавлял Родзянко, второй — Гучков. Гучков обратился с письмом к Горемыкину, в резких выражениях требуя его отставки. «Письмо и по тону, по существу столь неприлично, что я отвечать не намерен», — заявил на заседании Совета министров премьер и получил полную поддержку правительства. (92) 28 августа Совет министров высказался за перерыв в работе Думы. И хотя депутаты негодовали, предлагали не разъезжаться и даже объявить себя Учредительным собранием, им пришлось 3 сентября покориться царскому указу. Николай II обещал собрать Думу снова не позже ноября 1915 года, правда, в зависимости от чрезвычайных обстоятельств, кои появились лишь в феврале 1916 года  — надо было утверждать бюджет.

Историография по кануну краха самодержавия обширная. Одним из первых, кто обратился к этой  теме, был А.Блок. Его обстоятельная работа «Последние дни  императорской власти», базирующаяся на документах, воспоминаниях современников, материалах охранного отделения (департамента полиции), дает лучшую характеристику общественного настроения того времени. Вот фрагменты этой работы.

                       Д О К У М Е Н Т Ы

Из секретных материалов отделения по охранению общественной безопасности и порядка в столице. Из доклада генерала Голобачева 5 января 1916 года.

«…Настроение в столице носит исключительно тревожный характер. Циркулируют в обществе самые разные слухи, как о намерениях правительственной власти, в смысле принятия различного рода реакционных мер, так равно и предположениях враждебной этой власти групп и слоев населения, в смысле возможных и вероятных революционных начинаний и эксцессов. Все ждут каких-то исключительных событий и выступлений, как с той, так и с другой стороны.                                                                                          Одинаково серьезно и с тревогой ожидают, как разных революционных вспышек, так равно и несомненного переворота, якобы в ближайшем будущем, «дворцового переворота», провозвестником коего, по общему убеждению, явился акт в отношении «пресловутого старца»…

  Из доклада генерала Голобачева 9 января 1916 года

 «…Ряд  ликвидаций последнего времени в значительной мере ослабил силы подполья, и ныне , по сведениям агентуры, к 9 января, возможны лишь попытки отдельные разрозненные стачки и попытки устроить митинги, но все это будет носить  неорганизованный характер…»

 Из доклада  генерала Головачева 19 января 1916 года                                                                      

«… Отстрочка Думы продолжает быть центром всех суждений… Рост дороговизны и повторные неудачи правительственных мероприятий по борьбе с исчезновением продуктов вызвали еще перед Рождеством резкую волну недовольства…Население открыто (на улицах, в трамваях, в театрах, магазинах) критикует в недопустимом тоне все правительственные мероприятия… Нет в Петрограде в настоящее время семьи так называемого «интеллигентного обывателя», где  шепотком не говорилось бы о том, что «скоро, наверное, прикончат того или иного из представителей        правящей власти и что, теперь такому-то, безусловно, несдобровать». Характерный показатель того, что озлобленное настроение пострадавшего от дороговизны обывателя требует кровавых гекатомб из трупов министров и генералов…

…Общий вывод из всего изложенного: если рабочие массы    пришли к сознанию необходимости и осуществимости всеобщей забастовки и последующей революции, а круги интеллигенции –к вере в спасительность убийств и террора, то это указывает на жажду общества найти выход из создавшегося политически—ненормального положения, которое с каждым днем становиться все ненормальнее и напряженнее…»

Из доклада генерала Глобачева 26 января 1916 года:

«Передовые и руководящие круги либеральной оппозиции   уже думают о том,    кому и какой именно из ответственных портфелей удастся захватить в свои руки. В данный момент находятся в наличности две исключительно серьезные общественные группы, которые самым коренным образам расходятся по вопросу о том, как разделить   «шкуру медведя».

Первую из этих групп составляют  руководящие «дельцы» парламентского Прогрессивного блока, возглавляемые перешедшим в оппозицию и упорно стремящимся к «первенству»  Председателем  Государственной  Думы шталмейстером Родзянко. Они окончательно изверились в возможность принудить представителей правительства уйти со свох постов добровольно и передать всю полноту власти думскому большинству, долженствующему наладить в России начала «истинного парламентаризма по западноевропейскому образцу»…

Во главе второй группы, действующей пока законспирированно и стремящейся во чтобы то ни стало «выхватить будущую  добычу» из рук представителей думской оппозиции, стоят не менее  жаждущие власти А.И.Гучков, князь Львов, С.Н.Третьяков, Коновалов, М.М.Федоров и некоторые другие…»(Цит. по «На крутом перевале».М., 1984.с.277-284)

 Власти читали донесения полиции и пытались повлиять на ситуацию.  27 января  была арестована рабочая группа, которая готовила манифестацию, арестованы некоторые большевики. В начале февраля по инициативе министра МВД Протопопова был выделен из Северного фронта             в особую единицу       Петроградский военный округ во главе с генералом Хабаловым. Ему предписывалось всячески  помогать полиции в наведении порядка в столице. Тем не менее,7,8,9,10,13 февраля   забастовки прошли на многих заводах и фабриках. На Путиловском заводе 8 февраля               на полицейских посыпался град железных обломков, шлака, булыжников. Охранное отделение сообщало, что на 14 февраля, день открытия сессии Думы, намечались новые стачки, шествие рабочих к Таврическому. Большевики свои выступления приурочивали  к годовщине суда над бывшими членами социал-демократической фракции, на 10 февраля, организовав стачки, митинги и демонстрации.

  … На открытие четвертой сессии Думы приехал царь, к этому времени он был уже Верховным главнокомандующим русской армии, сместив великого князя Николая Николаевича. Но визит Николая II никак не повлиял на настроение депутатов. Эта была самая длинная сессия IV Государственной Думы, она продлилась до 20 июня. Неожиданный перерыв в работе Думы заставил членов Прогрессивного блока умерить свой пыл в нападках на правительство и искать с ним компромисса и сотрудничества. Так продолжалось до осени 1916 года. Обострение экономического и политического положения в стране, поворот правительства России к сепаратному миру с Германией резко изменили ситуацию.

 20 января 1916 года царь заменил престарелого Горемыкина другим “святочным дедом”  Борисом Федоровичем Штюрмером, побывавшим губернатором в Новгороде и Ярославле, затем долгое время возглавлявшим Департамент общих дел в МВД. Неожиданный карьерный взлет Штюрмера объясняется несколькими обстоятельствами. Во-первых, это протеже Распутина и императрицы Александры Федоровны. Во-вторых, Николай II надеялся, что новый премьер найдет общий язык с Думой, используя свой ярославский опыт, где была крайне либеральная местная дума, но Штюрмер ладил с ней. Собственно, эти надежды царя новый премьер попытался было оправдать,  он сразу же вступил в секретные переговоры с Родзянко, Милюковым, другими лидерами фракций. Те, кстати, настояли на том, чтобы открыть Думу 9 февраля, и после его одобрения надеялись и дальше на сговорчивость со Штюрмером. Но не тут-то было. Вместо обсуждения поставленных депутатами жизненно-важных вопросов, премьер предложил им обсудить второстепенные--  о кооперативах, о разделении империи на 15—18 областей-наместничеств, о немецком засилье и т. д. Как оказалось, Штюрмер был для депутатов, пожалуй, более нежелателен, чем Горемыкин. Он окружил себя всякими проходимцами--типа И. Ф. Манасевича-Мануйлова, предупредительно выполнял малейшие пожелания Распутина. Чтобы выглядеть сильной личностью, повел наступление на либеральную оппозицию, начал министерскую чехарду.

Послушаем очевидца, А. Ф. Керенский, член Государственной Думы:

“9 августа Сазонов был неожиданно снят со своего поста. Его портфель взял себе Штюрмер, а 16 сентября министром внутренних дел был назначен А. Д. Протопопов. Таким образом, вся официальная власть в Российской империи оказалась полностью в руках царицы и ее советников.

Теперь стало абсолютно очевидным, куда толкает Россию эта банда безответственных реакционеров, авантюристов и невропатов...” (93)

Депутаты не восприняли Штюрмера. Милюков от имени Прогрессивного блока, при первом же появлении Штюрмера в Думе заявил об оппозиции думского большинства. Главу Совета министров Штюрмера “разносили” и справа, и слева, но бюджет на следующий год утвердили. Рассмотрели несколько запросов — о министерском циркуляре против евреев, о проекте введения предварительной цензуры и др. Подвергли “ревизии” Закон о крестьянском равноправии, проведенный еще  Столыпиным по 87 статье  в октябре 1906 года. Некоторое оживление в скучные заседания внесла кадетская фракция, предложившая в крестьянский проект внести статью о том, что равноправие предоставляется и евреям. Это вызвало возражения не только других фракций блока, но и со стороны докладчика по законопроекту, кадета В. А. Маклакова — поправку отвергли.

Еврейский вопрос ставился во всех предыдущих Думах. Но закон о полном равноправии евреев не был принят, хотя правительство и особенно Столыпин (по иронии судьбы убит евреем) значительно облегчили им жизнь. "Черта оседлости при Столыпине сделалась фикцией", — заметило "Новое время" 8 сентября 1911 года и сделало вывод: "Евреи побеждают русскую власть, отнимая у нее одну область авторитета за другой... правительство поступает так, как если бы оно было еврейским".

 Численность евреев, живших вне черты оседлости, — отмечает А. Солженицын, неуклонно увеличивалось год от году. После 1903 года, когда для жительства и экономической деятельности евреев открылись дополнительно 101 поселение, происходили при Столыпине еще новые послабления, и к 1911 году новая еврейская энциклопедия приводит цифры --299 поселений. В предвоенные годы в сельской местности жило 18 процентов евреев, сельским же хозяйством занималось лишь 2,4 процента. В свободных профессиях занималось — 4,7 процента, на частной службе — 11,5 процента, в торговле — 21 процент (94)

За век   под русской короной еврейство выросло из 820 тысяч (с царством Польским), до 5 миллионов 250 тысяч в (1914 году) — тем не менее евреи считали себя угнетенными и били во все колокола, требуя равенства во всем. И находили полное понимание в США, других странах.

С началом войны еврейский вопрос обострился. Английские финансовые круги во главе с лордом Ротшильдом пытались добиться через русского посла в Лондоне Бенкендорфа изменений законов в отношении евреев, но Николай II запретил  давать какие-либо обещания. Во время пребывания парламентской делегации в Лондоне А. Д. Протопопов, однако, пообещал лорду Ротшильду, что в России вскоре будет осуществлено еврейское равноправие. Его поддержал и А. И. Шингарев, по возвращению в Россию заявив, что нужно провести соответствующую реформу по еврейскому вопросу и тогда Россия получит новые займы у известного банкира Якова Шиффа и не только у него. Такая постановка вопроса вызвала возмущение у правого крыла Думы. Фактическое же положение евреев за годы после первой русской революции заметно улучшилось, было снято ряд ограничений. Так, на одном из заседаний Думы (14 марта 1916 года) профессор Левашов говорил, что на первый курс медицинского факультета Одесского университета из 586 человек было принято 390 евреев. Евреи беженцы получили право селиться не только в черте оседлости, они могли стать офицерами российской армии и т. д.

Как говорилось выше, хотя депутаты старались избежать конфронтации с правительством, им это не удалось. Когда началось обсуждение законопроектов, передали местному самоуправлению не только хозяйственные дела, но и властные функции, оставив правительству только формальный надзор судебного характера и порядка. Но у Думы запала хватило ненадолго: за 21 день она провела 4 заседания, так и не доведя, ни одного законопроекта до логического завершения. Во-первых, рассматривались “сырые” документы, во-вторых, на заседаниях присутствовало меньше половины депутатов, в-третьих, постановка законопроектов на голосование вела  к расколу Прогрессивного блока, а этого пока хотели не многие, и, наконец, в-четвертых, депутаты понимали, что реальность требовала подготовки и обсуждения совсем других законопроектов. К тому же над IV Думой в очередной раз замаячила реальная опасность досрочного закрытия и выборов V Думы. Во всяком случае, вопрос этот обсуждался и в правительстве, и у Николая II, а министр внутренних дел даже умудрился, из запрошенных на избирательную кампанию  Пятой Думы 8 млн. рублей израсходовать  1,3 млн. Изучив ситуацию, Совет Министров отказался от идеи досрочного роспуска IV Думы, но 20 июня 1916 года она снова ушла на каникулы.

 

Александр Черняк

Из книги: Александр  Черняк.  РЕВОЛЮЦИИ  В  РОССИИ

 

 

← Вернуться к списку