История и мы

Купец революции — Парвус и другие?

 

Предыдущая главка

 

 

В России в начале февральской революции проживало 5,5 млн. евреев, больше чем в любой другой стране мира. Среди рабочих евреев было не более 50 тысяч, среди земледельцев—в три раза побольше. Основная же масса—более 80 процентов занималась ремеслом и торговлей. Почти 94 процента российских иудеев проживало в пределах черты оседлости,- отмечает Е.Сикорский. (Е.Сикорский. «Деньги на революцию».с.457)

Черта оседлости существовала до марта 1915 года. Война сломала ее, евреи частично бежали от немцев вглубь России. Тем не менее, некоторые унизительные ограничения для евреев действовали. В высшие учебные заведения их принимали по ограниченной квоте. Они не могли стать офицерами,  как и не допускались занимать некоторые должности в государственном аппарате…Евреи рьяно боролись за свои права, ощущая реальную поддержку своих соплеменников из-за рубежа. «Евреи сыграли огромную роль в том, что у нас чуть ли не до сих пор  сохранилось выражение: «русское освободительное движение»,- отмечают современные исследователи А.Буровский и М.Веллер.--Евреев была едва ли не половина   во всех социалистических организациях. В руководстве социал-днмократов даже и больше.» (М.Веллер. А.Буровский. Гражданская история безумной войны. М.,2007.,с.207)

Активность евреев в революции объясняется, прежде всего, их грамотностью, организованностью, дисциплинированностью, тесной связью с руководством своих центров и единомышленниками. Многие из них являлись агентами влияния. Да и самодержцы российские сделали немало, чтобы толкнуть евреев в оппозицию. Прежде всего, своей политикой.

В февральской революции весьма заметна германская рука.  Это отмечают многие историки. (В.Никонов, Е.Сикорский, Н.Яковлев, Р.Пейн, З.Зееман, В.Шарлау и другие.) «Россия была объектом подковерной дипломатии, подрывных усилий спецслужб, международных пиар-кампаний, финансовых махинаций,- отмечал  на страницах «Российской газеты» (№54,2007 г.) политолог В.Никонов.—В основе германской политики лежала программа целей войны, сформулированная канцлером Бетман—Гольвегом 9 сентября 1914 года. Основной метод работы—«стратегия апельсиновой корки»: расчленить Россию «как апельсин, без ножа и ран, на ее естественные исторические и этнические составные части»--Финляндию, Польшу, Бессарабию, Прибалтику, Украину, Кавказ, Туркестан, которые должны стать    независимыми государствами под германским контролем. С первого месяца войны немцы вошли в контакт с российскими эмигрантскими кругами.

Политика западных союзников в отношении России накануне революции была как минимум трехслойной, На первом, высшем уровне, где взаимодействовали главы государств, уровень доверительности был высок. Николай 11 стал даже британским фельдмаршалом (что не помешает, правда, англичанам поддержать его свержение  и откровенно предать после Февраля). На втором—элитном уровне--к России относились плохо, считая ее диктатурой, а русских—полуварварским племенем. Отсюда—плохая пресса о России и ее руководстве. На третьем уровне—общественно-политическом—осуществлялась поддержка оппозиции внутри страны, приветствовалась дестабилизация правительства, а также поощрялись антироссийские силы и настроения на периферии нашей страны.»

Одним из непосредственных исполнителей воли германской верхушки, первой скрипкой в разжигании революции в России, являлся  уже известный нам Парвус (Израиль Лазаревич Гельфанд). В годы Первой мировой войны он осел в Турции, и в январе 1915 года по указанию заправил мирового еврейства встретился с немецким послом в Турции Фрайхером фон Ваенгейхаймам, и заявил ему, как утверждает историк Шуб, следующее: «Российская демократия может достигнуть своей цели только через свержение царизма. Германия не будет иметь полного успеха. Если ей не удастся вызвать в России революцию. успеха. Если ей не удастся вызвать в России революцию. Но русская опасность для Германии не исчезнет и после войны до тех пор, пока Российское государство не будет расчленено на отдельные части, Интересы германского правительства и интересы русских революционеров. Таким образом идентичны.» (Д.Шуб. Ленин и Вильгельм11.Новый журнал. Кн.LYII.Нью-Йорк,1959.с.232)

Германское правительство,- поддерживает Шуба российский историк И.Фроянов,- заинтересовалось предложением Парвуса. 6 марта        1916 года        он представил в Берлин пространный меморандум. Так состоялась «свадьба»  Парвуса с немецкими спецслужбами, Меморандум содержал подробные рекомендации каким образом  вызвать беспорядки в России и подготовить революцию, которая заставит царя отречься от престола. В первую очередь Парвус рекомендовал германскому правительству ассигновать большие средства       на развитие и поддержку сепаратистского движения среди различных национальностей на Кавказе, Украине, в Финляндии, а также развернуть широкую антимонархическую кампанию, идеологически разложить Россию изнутри, оказать финансовую помощь и всемерную поддержку политическим партиям, печати, писателям и журналистам.(210)

 План Парвуса заинтересовал Германию. Связь с ним решено было держать через немецкого посла в Австрии Мирбаха. Видимо, не случайно потом в Москве его убрали с политической сцены—слишком много знал. По распоряжению Вильгельма Израилю Лазаревичу дали германское гражданство, он стал главным консультантом германского правительства по вопросам революционного движения в России. Для осуществления планов ему выделили на первых порах 2 млн марок. Гельфанд перевел их в свои штаб-квартиры в Бухарест, Цюрих и Копенгаген. В Бухаресте он встретился с другом Л. Троцкого Х. Г. Раковским и предложил финансировать Ю. Мартова, Л. Троцкого и А. Луначарского, которые в Париже издавали капитулянтскую газету “Наше слово”. И хотя документов, подтверждающих, что Раковский принял этот щедрый подарок Парвуса историки не приводят, но есть признание Л. Троцкого, который заявлял, что деньги на издание “Нашего Слова”, он в основном получал от Раковского. (211) А.Ф.Керенский утверждает, ссылаясь на немецкого исследователя ф.Фишера, что к концу 1917 года, Германия истратила на пропаганду и специальные цели 382 млн. марок, из которых 40,5 млн. потрачено на Россию. (А.Керенский Восп.с.265)

В мае 1915 года Парвус появился в Швейцарии, и распределил большую сумму денег между русскими политэмигрантами. Встретился и с Лениным, с которым был знаком, предложил ему деньги на революционные нужды, но большевистский вождь, по признанию самого Парвуса, неожиданно категорически отказался. И не только от денег, но и от идей Израиля Лазаревича и, вообще,  не захотел иметь с ним никаких дел, считая,что тот «защищает немецких оппортунистов с невероятно наглым и самодовольным видом. Он сжег все, чему покланялся…, он лижет сапоги Гинденбурга, --отмечал Ленин. (ПСС.т.27,с.82)

Отношение Ленина к Парвусу красноречиво характеризует и телеграмма Председателя Совнаркома от 4 февраля 1922 года в Политбюро. «Предлагаю назначить следствие по поводу того, кто поместил на днях в газетах телеграмму с изложений писаний Парвуса… ибо только круглый дурак или белогвардеец мог превратить наши газеты в орудие рекламы для такого негодяя, как Парвус». (Псс.т.44.с.381). Ленин если не знал, то догадывался, кто такой Парвус на самом деле. С кем, помимо немцев, связан, какова его роль в русской революции. Историки И.Фроянов, Г.Катков, В.Кузнецов, А. Солженицын, А.Кац и другие        характеризуют Парвуса—Гельфанда как отпетого авантюриста, дельца,  мошенника, спекулянта идеями революции, платного агента германского империализма. А.С.Кац замечает, что «личность Парвуса интересна, загадочна и достойная  изучения…, особенно в связи с его тайным влиянием на развитие революционной драмы.» (А.С.Кац. Евреи,Христианство.Россия.с.255) Соглашаясь с этим суждением, И.Фроянов добавляет: «Нельзя простодушно воспринимать Парвуса, как платного германского агента. Он был куда более самостоятельным и значительным, чем простой агент… За  Парвусом стояли мощные, в высшей степени, могущественные надмировые силы, замысел и план которых он, похоже, осуществлял… Вспомним угрозы Шиффа и Лёба, февральское 1916 года тайное собрание в Нью-Йорке, где было решено приступить         к активным действиям, что бы поднять в России большую революцию…Именно Гельфанд и его агенты, по указанию мирового еврейства организовали и направляли забастовочное движение в России. Подпитывали революционные партии и отдельных политиков деньгами, разжигали в стране пожар революции, ставя целью свержение монархии.-заключаетИ.Фроянов.(И.Фроянов.Октябрь17-ого.с.104)

Израиля Лазаревича просто убил отказ Ленина от сотрудничества, его грандиозные планы объединения  русских революционеров для свержения царизма оказались на гране  катастрофы. Из сложившейся ситуации было два выхода: каяться перед германским правительством и возвращать деньги, или создавать свою собственную революционную организацию в России. Каяться ему очень не хотелось и особенно возвращать деньги. Пошел по другому пути.

Легко сказать — создать собственную организацию. Он понимал всю сложность ее решения, но надеялся на еврейско-масонские связи, друзей, Троцкого и других единомышленников по Петербургскому Совету 1905-1907 годов, связи с российскими политическими  партиями. Но прежде чем взяться за создание организации, надо было выбрать базу. Решил обосноваться в Скандинавии. Во-первых, потому что в Стокгольме и Копенгагене заключались основные банковские сделки, проводимые в то время воющими государствами. Несмотря на войну, товарооборот между Россией и Германией, к примеру, с августа 1915 по июль 1916 года составил более 11 млн. рублей. Во-вторых, эти города являлись своего рода центрами множества шпионских сетей. В-третьих, здесь был “большой пересадочный вокзал” российских революционеров, которые следовали в Европу и из Европы.

Для оперативной работы и координации действий, естественно, нужен был штаб. Он его создал в Копенгагене, а чтобы не привлекать внимание назвал “Институтом научного и статистического анализа”. В качестве сотрудников пригласил Г. И. Чудновского, А. Г. Зурабова, М. С. Урицкого и других. Правой рукой его, директором “конторы” вскоре стал Я. С. Фюрстенберг (Ганецкий).

Ш Т Р И Х И   К   П О Р Т Р Е Т У

Яков Станиславович был далеко не последним человеком в революционном движении. Он родился в 1879 году в Варшаве, в довольно зажиточной еврейской семье. Еще в школьные годы изучал марксизм, и с 1896 года связал свою жизнь с социал-демократами. Участник ряда съездов социал-демократии Королевства Польского и Литвы, делегат II, IV и V съездов РСДРП. На V съезде стал членом ЦК РСДРП. В годы войны примкнул к Циммервальдской левой оппозиции. Вместе с В. Воровским и К. Радеком входил в заграничное представительство ЦК РСДРП(б), которое издавало “Вестник русской революции” и “Русский корреспондент “Правды”. Держал связь с Лениным, имел отношение к финансовым делам партии, как замечает Е. Сикорский, по существу, являлся казначеем Ленина. (212)

Забегая вперед, заметим, что в 1918 году за сотрудничество “с грязным дельцом” Гельфандом большевики исключали  Ганецкого из своих рядов, но  вмешался Ленин и решение отменили. После Октябрьской революции работал в Наркомфине, Наркомвнешторге. 26 ноября 1937 года расстрелян как “немецкий шпион и троцкист”.

Историки (Е. Сикорский, М. Футрелл, Р. Пайпс, В. Зееман, В. Шарлоу), характеризуя Ганецкого, подчеркивают, что он сочетал в себе четыре ценных качества: светлый ум, трудоспособность ломовой лошади, хитрость лисицы и большой талант ведения торговых операций, и полагают, что “в контору” Парвусаа он, видимо, попал не только с ведома Ленина, но и с его благословления.

Между тем, Парвус, закрутив дело по активизации революции в России, в июле 1915 года получил от немцев второй транш в размере 5 млн. марок. Для передачи финансовых средств в Россию была разработана специальная схема — в западных странах закупались ходовые товары, которые передавались петроградской фирме Фабиона Клингслэнда, где попадали в руки родственницы Ганецкого — Е. М. Суменсон. Через руки Ганецкого-Суменсон в общей сложности прошло свыше 2 млн. рублей. Весьма большие деньги по тем временам.

Немцы народ педантичный, они четко контролировали денежные потоки. В одном из донесений агентов МИДу указывалось: “До сих пор удается вести все дела так осторожно, что никто из работающих в этой организации не подозревает, что за всем этим стоит наше правительство. Замечено, что Парвус (Гельфанд) тратит много денег на партийные цели”. (213)

Создание революционной штаб-квартиры в Копенгагене и организация финансирования оппозиции Николаю II, без сомнения — большое достижение Парвуса, отмечает Е. Сикорский. (214). В августе 1915 года германский посол в Дании отправляет в Берлин уточненный план Парвуса по организации российской революции. С планом ознакомился лично кайзер Вильгельм и утвердил его. Ключевые моменты — издание журнала “Колокол” для пропаганды идей свержения царизма, объединение социал-демократии и проведение в России всеобщей политической забастовки. Был даже определен день ее начала — 22 января 1916 года. В сентябре 1915-м увидел свет первый номер журнала «Колокол».

Большевики довольно быстро и крайне негативно отреагировали на это событие, назвав “Колокол” в своей газете “Социал-демократ” (№ 48 от 20 ноября 1915 г.) “органом ренегатства и грязного лакейства в Германии”. “Парвус, — писал Ленин, — лижет сапоги Гинденбургу, уверяя читателей, что “немецкий генеральный штаб выступил за революцию в России”.(215)

Выпустив журнал, Парвус взялся за подготовку политической забастовки, запросив  добавки финансирования. Немцы пошли навстречу, выделив на это еще 1 млн марок. Январские забастовки вспыхнули в России в 1916-ом. Они прошли в Николаеве, Одессе... Е. Сикорский утверждает, что Парвус “позаботился о том, чтобы стачечные комитеты в этих городах имели на своих счетах солидные суммы, что позволяло им ежедневно выплачивать каждому забастовщику рублевый эквивалент трех шиллингов (по курсу 1916 г.). Компенсация была вполне приличной и рабочие подолгу не выходили на работу...” (216)

Но до всеобщей стачки, перерастания ее в революцию, дело не дошло. Более того, 22 января 1916 года политическая стачка в Петрограде вообще не состоялась. Парвус просчитался, понадеявшись на силу денег, он ,хотя и завел кое-какие связи с меньшевиками, эсерами и кадетами, но у него не было прочной базы на заводах, в деревне, в армии. У него не было газет,  не было пропагандистов, агитаторов, которые бы вели каждодневную работу в массах. К тому же он очень торопился и не учитывал одного важного фактора—патриотизма русских людей.  Россия встретила войну небывалым подъемом патриотизма, по мере неудач на фронтах,  он проходил, но к началу 1916-ого года прошел еще не до конца. Словом, Россия еще не созрела для взрыва.

Парвусу пришлось оправдываться перед своими хозяевами тем, что, дескать, в России заметно улучшалось продовольственное снабжение, что снизило накал недовольства широких слоев, и хорошо поработали жандармы, охватив и отправив в тюрьмы сотни революционеров. Объяснения эти, конечно, не успокоили немцев, но они на время потеряли интерес к Парвусу. Германская разведка сконцентрировалась на обострении политической ситуации на окраинах России. В условиях войны разжигание сепаратизма могло бы привести к дестабилизации обстановки в стране и заставило бы Николая II согласиться на сепаратный мир с немцами. Через своих резидентов Германия попыталась создать диверсионно-повстанческие группы в Закавказье, на Украине. Руководство этими действиями в Закавказье осуществлялось Тифлисской и Эрзерумской резидентурой. Первую возглавлял тогда еще молодой дипломат, впоследствии гитлеровский посол в Москве граф Ф. Шуленбург. Но и эта попытка Германии взорвать Россию изнутри пока не получилась.

Германские эмиссары стремились установить контакты с эсерами, влиятельными фигурами, как в России, так и за границей. Е. Сикорский утверждает, что они вышли и на А. Ф. Керенского. Германское воззвание о мире, в массовом количестве изготовлявшееся в Стокгольме и Копенгагене, первым в Петрограде получил не кто-нибудь, а именно Керенский. На одном из заседаний своих единомышленников заявил о наличии у него документа, подтверждающего, что истинным виновником войны является не Германия, а Россия, а как-то признался, что располагает копией конфиденциального письма Николая II кайзеру Вильгельму с просьбой о заключении сепаратного мира для спасения обеих династий от революционных потрясений. Кроме того, немцы поддерживали тесные отношения с лидерами эсеров В. М. Черновым, М. А. Натансоном, Б. Д. Катковым, М. М. Зайонцелем и другими, финансировали их.

Но не забыли и о Парвусе. После провала со всеобщей политической забастовкой в 1916 году, он убедил своих хозяев поверить ему еще раз. Поверили ибо выбора то особого не было и он взялся за дело с новой силой, учитывая допущенные ошибки. На этот раз опирался на эсеров и меньшевиков, работавших в Советах рабочих  и солдатских депутатов, имел причастность к забастовкам и перебоям с хлебом и углем в Петрограде в феврале 1917-ого. Так, что свой весомый вклад в Февральскую революцию внесли и германские власти. И союзники России-- то же.

Печать?

Наполеон как-то сказал, что три враждебных газеты опаснее стотысячного вражеского войска. Эти его слова многократно подтверждала жизнь. Вот и во время русских революций  несколько десятков газет в Санкт-Петербурге, Москве, других городах разжигали пламя революции более эффективно, чем несколько сот тысяч агитаторов во всех политических партиях. О печати социал-демократов и, в частности, “Искре” говорилось выше. Теперь взглянем на два других издания — главную газету кадетской партии “Речь” и независимую, не принадлежащую ни к какой партии, но самую  влиятельную  в стране газету  --“Русское слово”.

“Речь” вышла в свет 23 февраля (8 марта) 1906 года. Ее редактировали П. Н. Милюков, И. В. Гессен и М. И. Ганфман. Руководствуясь решениями парижского съезда масонов и газеты “Юманите”, которая претендовала на роль рупора новых сил власти, Милюков, Гессен и Гофман 1 декабря 1905 года выпустили первый номер газеты “Свободный народ”, но через несколько дней ее закрыли — газета напечатала манифест Петербургского Совета рабочих депутатов. Милюкова и Гессена отдали под суд, но власти не спешили вершить суд, дело затянулось и, не теряя времени, “троица” восстановила газету под названием “Народная свобода”. И опять-таки ненадолго, отмечает исследователь А. Г. Менделеев — “подвела” статья Б. Струве о московском восстании. (218) Власти поднажали на издателя Поппера, вынудив его отказаться от услуг кадетских редакторов. Эстафету у Поппера подхватил другой богатый еврей-промышленник — Ю. Б. Бок. “Троица” хотя и была редактором “де-факто”, “де-юре”, подписывал газету сначала Е. А. Бужанский, затем В. В. Водовозов и Б. О. Хоритон.

“Речь” сразу же заявила о себе, как газета интеллигенции, оппозиционная правительству. Уже в первом номере передовой говорилось: “Теперь людей расстреливают, как куропаток. Теперь не осталось ни одного города, скоро не будет ни одного села, которое не было бы залито кровью наших сестер и братьев”. “Речь” так определяет позицию своей партии: “кадеты” — это тактическое объединение русской интеллигенции, поставившее своей задачей мирное превращение самодержавия в России в истинно-демократическую, свободную, монархическую  государственность”.

Разоблачение антинародного правительства — стержень всех номеров газеты, материалов В. Азова (псевдоним Ашкинази), М. Фридмана, М. Ганфмана, А. Изгоева (псевдоним А. Ланде), М. Ф. (псевдоним Михаила Фейгельсона), Г. П. (псевдоним Григория Перетца) и других. Посмотрите в первом номере статью “Деревня в ожидании Государственной думы”. “В наших руках, пишет газета, несколько десятков крестьянских писем из различных уголков одной и той же губернии — Владимирской... и все требуют земли”. Во втором номере автор статьи “Народный мир или маленькая провокация” разоблачает манипуляцию правительства общественным мнением. Собкор по Кавказу Туркай размышляет о том, кто порождает армяно-татарскую резню. Делает вывод — власть, она доводит людей до полного обнищания и безумия.

Газета “Речь”, отмечает исследователь А. Менделеев, всегда находила что-то такое, что больно “било” по правительству, администрации. В том же первом номере опубликован материал “Ненароком”, позаимствованный из Совета Министров, в котором говориться о правилах, ограничивающих свободу печати. Милюков в шестом номере рассказывает  о лейтенанте Шмидте: “День за днем проходят для лейтенанта Шмидта и его товарищей по приговору в тяжелом, мучительном ожидании. Одинаково отрезанные от всех беззащитных, сидят эти люди теперь в своих каютах, ожидая с минуты на минуту, что отворится дверь и им скажут: “Пора идти!...” (219)

1 января (14) 1908 года “Речь” констатирует: “Революция кончилась! Теперь уже для всех ясно, что она кончилась еще 17 октября 1905 года, кончилась победоносно, но затем сменилась стихийным разгулом, жестокой борьбой физических сил, и нет ничего мудреного, что сила организованная победила силу неорганизованную...” Газета разоблачает правительство Столыпина, которое посылает одну за другой карательные экспедиции для усмирения народа. Тысячи и тысячи крестьян, рабочих, представителей интеллигенции замучены или расстреляны, повешены или сосланы на каторгу,- пишет газета.

Особенность “Речи” та, что она не только информировала своих читателей о фактах российской жизни, но и вела своеобразную дискуссию с властью. Уже в первом номере “Речь” говориться: “Общество и правительство разно смотрят на обещания Манифеста 17 октября. Если общество стремилось вперед, к развитию принципов Манифеста, и твердо решилось не делать ни шагу назад, то правительство не только не хотело сделать ни шагу вперед, но и обнаружило явное стремление по возможности вернуть все сделанные уступки”.

В феврале 1906 года министр внутренних дел И. Д. Дурново послал всем губернаторам циркуляр — особое внимание обратить на крамольную пропаганду среди населения. “Речь” тут же повела атаку на министерство. Но особенно остро она отреагировали на закрытие I Государственной Думы, пересказывала основные положения Выборгского воззвания. 22 июля 1906 года правительство закрыло “Речь”, а редактора привлекло к судебной ответственности. 5 августа, однако, газета снова вышла. “В течение довольно значительного времени газета, так же, как и некоторые другие петербургские издания, не могла выходить по случаю приостановления ее, последовавшей вскоре после введения в Петербурге чрезвычайной охраны,  писала она.  Теперь этот запрет с нас снят, мы сможем снова беседовать с читателями”. Правда, воинствующий тон газеты поубавился. И это, естественно, партия кадетов шла во 11 Думу “законодательствовать, а не для того, чтобы делать в Думе революцию. Тем не менее, газета всем своим содержанием оппонировала правительству, разоблачая его перед читателями. Вот характерный номер   от 13 (26 декабря) 1906 года:

“Приговорены к смертной казни...

Священный Синод постановил все журналы, издающиеся при духовных академиях, подчинить предварительной цензуре.

Редактор “Зрителя” Арцыбашев приговорен к заключению в крепости на 2 года 6 месяцев.

Приостановлены газеты в Чите — “Забайкальское эхо”, в Одессе — “Студенческая жизнь”, в Пскове — “Соха”. Одесским генерал-губернатором закрыты пять профессиональных союзов.

В Харькове произведен обыск в клиниках.

В Риге арестованы 40 рабочих...

В Озеретском уезде на Кавказе разгромлено около 20 заводов.

Произведены нападения из Тифлиса на поезд, под Бахмутом — на имение Скрипченко...”

 Хотя кадеты были против революции, но их орган-- газета “Речь”,-- подбором материалов не успокаивала читателей, а наоборот — подогревала их. “Две армии, правительственная и народная, в нерешительности стоят друг против друга и воинственно потрясают оружием,» — заключает газета.

В конце 1907 года “Речь” подробно освещала процесс по делу депутатов, подписавших Выборгское соглашение. Публика буквально расхватывала газету.

Большое внимание “Речь” уделяла аграрному вопросу. Она настаивала, что Указ от 9 ноября 1905 года был принят наспех, закон о земле несовершенен. Крестьяне одурачены, “опасные” и “крепкие” хозяева присваивают себе лучшие участки, а бедняки, свои бросают. Деревня голодает. Неурожай охватил десятки губерний, от Казани опускается широкой полосой до Тулы и дальше. Особенно бедственное положение в Тбилиси, Ереване, Батуми, Кутаиси.

Переполнены тюрьмы. Газета сообщает, что в тюрьмах сидело в 1911 году 180 000 человек. В Елизаветинской, например, рассчитанной на 243 человека, отбывают срок 500 заключенных. Повсеместно — злоупотребление карцером — некто Батурин получил 14 суток карцера за то, что не снял шапку перед начальством. Из Иркутска пишут, что в Нерчинской каторжной тюрьме отвратительное питание, которое порождает малокровие, туберкулез. Заключенных, за малейшие нарушения тюремных порядков, избивали. Газета сообщала об издевательствах начальника Новочеркасской тюрьмы Югуртина над бывшим депутатом II Думы Кобяковым. Его в одном белье бросили в карцер, затем безжалостно избили.  Самое ужасное — система “сквозь строй”. При этом запрещалось кричать — били еще сильнее. Позже Кобяков показал на следствии, что его били с молитвой на устах: “Господи помилуй!” Били так называемым барабанным боем: заключенного держат за волосы, и на него обрушивается град ударов — кто по шее, кто по печени, бьют в такт.

“Речь’ придавала огласке многое: писала о бегстве каторжан из тульской тюрьмы,  об экзекуции-- в Тобольской, волнениях-- в Орловской, массовых тюремных наказаниях-- в Вологодской... Тяжелым было положение ссыльных. Денег почти никто из них не имел, теплой одежды — тоже. Отправка на лошадях отменена. Ссыльные делают переходы по 300—400 верст пешком, по 20 км в сутки. Питание баландой, при скученности, при моральной подавленности, без передач. Далеко не всякий человек способен выдержать подобное.

Сообщения “Речи” были так серьезны, что вынуждали Главное тюремное управление принимать меры.

4 апреля 1912 года на Ленских золотых приисках расстреляны рабочие, потребовавшие от хозяев повышения зарплаты, улучшения условий труда. 7 апреля под заголовком “Кровавые события на Ленских золотых приисках” “Речь” подробно рассказывает о происшедшем, публикуя телеграмму, которую получил член Государственной Думы Белоусов из Бодайбо. В ней говорится: “Мы мирно ждали полного расчета и обратились к иркутским адвокатам с просьбой предъявить от нашего имени иск Ленскому товариществу ввиду нарушения последнего договора. В конце марта были присланы на прииски ротмистр Трещенко и солдаты. Наши выборные пытались вступить в переговоры с ротмистром, которому даны полномочия начальника полиции, о наших нуждах. Ротмистр затопал ногами, осыпая уполномоченных площадной бранью, и выгнал их. 3-го апреля наши выборные, якобы, за неявку к судебному следователю для допроса, арестованы на основании 38 (ст. угол. судопроизводства) и препровождены в Бодайбинскую тюрьму. Между тем 10 человек даже не получили повесток о явке. Считая арест незаконным, 4 апреля мы направились к окружному инженеру Тульчинскому и к ротмистру Трещенко в Надеждинский прииск с просьбой освободить арестованных. Во время переговоров толпы с Тульчинским раздалась команда “пли”. 270 человек убито, 250 — ранено. Тульчинский уцелел чудом. После первого залпа толпа легла на землю. Тульчинский лежал среди толпы. Стреляли в убегающих и лежащих. Каждый солдат выпустил по 15 пуль. Среди раненых есть две женщины. В толпе убит стражник. Повторяем, никаких насилий мы себе не позволяли. Внесите запрос, — добивайтесь немедленного расследования систематических незаконных действий управления Ленского товарищества... а также незаконных действий ротмистра Трещенко, который ныне ходатайствует о введении военного положения и о присылке войск из Иркутска”.

 “Речь” неоднократно возвращалась к событиям на приисках, и во многом благодаря прессе, правительство поручило сенатору С. С. Манухину расследовать этот инцидент, отменило постановление иркутского генерал-губернатора о выселении рабочих с Ленских приисков, возбудило уголовное дело против ротмистра Трещенко. Известие о Ленском расстреле рабочих потрясло Россию, получило широкий общественный резонанс. Уже 9 апреля забастовки волной прокатились по стране. Всего же в 1912 году в революционных волнениях участвовало более 1,5 млн. человек, в 1913-ом — почти 2 миллиона.

К лету 1914-ого, писала “Речь”, общее число стачечников превысило уровень 1905 года. И в этом есть, безусловно, и вклад “Речи”, всемерно будоражившей общественное мнение. Характерная деталь — о чем бы не писала газета — о хозяйственной жизни, культуре, армии — она касалась острых социальных противоречий, подвергла жесткой критике действия властей. Один из примеров. В первом номере 1914 года отмечая 50-летие земских учреждений, “Речь” констатирует, что “политика министерства, стесняющая и ограничивающая деятельность земских и городских учреждений, подрывает местные силы... Поощряя повсеместно административный произвол, эта политика вызывает недовольство и глубокое брожение в широких слоях населения”.

30 января отправлен в отставку Председатель Совета Министров  Коковцов — официальной причиной, якобы, послужило отсутствие единства в Кабинете министров, но “Речь” пишет, что это лишь повод — Коковцов оказался неугоден Николаю II и его окружению — победил национализм с его агрессивным стремлением во внутренней и внешней политике. Газета цитирует преемника Коковцова И. Л. Горемыкина, заявившего, что он будет ограничивать толкование прав народного представительства. В течение марта—апреля “Речь” вела компанию против ограничительных толкований прав Государственной Думы.

В начале войны с Германией газета видела свою задачу в сплочении общественного мнения для доведения ее до победоносного конца, она поддерживала правительство. Постепенно отношение к власти менялось. 1 ноября 1916 года на заседании Государственной Думы прозвучало резкое выступление лидера кадетов Милюкова, знаменитый его вопрос, что это: “Глупость или измена?” И этот день — 1 ноября — “Речь” считает началом русской революции. И с этого дня тон газеты стал совершенно другим — более критическим.

 В феврале 1917-ого “Речь” бьет во все колокола — на железной дороге саботаж, на станциях сосредоточено 150 тысяч вагонов, загроможден подвоз продовольствия к Петрограду. Газета сообщает о глубокой разрухе в хозяйстве страны. Из-за острой нехватки рабочей силы, топлива, сырья останавливались фабрики и заводы, пишет о массовых выступлениях рабочих, братании солдат на фронтах. Русская революция охватила все население, мало кого оставила равнодушным, констатирует она. Хотела этого или нет, но “Речь” внесла свой весомый вклад в ее разжигание. Впрочем, как и другая газета — “Русское слово”.

“Русское слово” в истории России известно как самая тиражная газета (к 1917 году более 1 млн. экз.) и самая влиятельная,  беспартийная, независимая газета. Ее по праву называли “фабрикой” новостей, самой осведомленной из всех русских газет. В программе «Русского слова», принятой в 1905 году, записано: “Мы рассматриваем задачу газеты по отношению к нашим читателям как задачу друга, сотрудника, посильного советчика и руководителя. Мы ставим себе целью будить самосознание народа, раскрывать все глубже и глубже великие заветы Правды и звать читателей к осуществлению этих заветов, к воплощению их в окружающей нас жизни. Нужды крестьянства, нужды фабричного рабочего, нужды всех трудящихся классов будут предметом особого внимания нашей газеты... На знамени “Русского слова”: братство, мир, свободный труд, общее благо”. Позже “Русское слово” уточняет, что не разделяет целиком программы ни одной партии. Из каждой программы сочувствует тому, что кажется редакции отвечающим интересам Родина. Это — газета здравого русского смысла. Справедливого и практичного.”

И это не просто декларация — это стало повседневным руководством для сотрудников “Русского слова”. 9 января 1905 года расстреляна демонстрация рабочих,  шедших к царю с письмом. Правительство запретило публиковать какие-либо сообщения о жертвах. “Русское слово” дало материал о священнике Гапоне. Потом — официальные сообщения.

В Москве и провинции известия о расстреле мирной демонстрации 9 января вызвали волнения, и газета пишет об этом, помещает статью о мерах администрации по усмирению беспорядков, хроникальный отчет об учреждении союзов рабочих, статью о незаконных действиях полиции... Это возмутило чиновников Комитета по делам печати, последовало первое предупреждение редакции.

После революции 1905—1907 годов, “Русское слово” писало о произволе властей, о бунтах, о кровавых усмирениях. Не случайно Тульский губернатор шлет телеграмму в Министерство внутренних дел с жалобой, что газета способствует революции, поощряет крестьян к неповиновению помещикам, призывает к порубке их лесов, приводит цитату из газеты: “Если власти не дадут нам землю нынче, то весной мы займем ее сами”. Только за два года после революции органы цензуры усмотрели “преступное” содержание в 63 номерах “Русского слова”. Но закрыть эту газету власти не отваживались, это была, как уже говорилось выше, очень влиятельная газета. У читателей она имела  репутацию солидного органа, стоящего как бы над полем брани. К “Русскому слову” прислушивались и народ, и власти, с газетного листа шли сообщения о положении в стране. Слова шли  прямо в гущу, прямо в душу  читателя. Люди находились  под гипнозом этого газетного листа, как губка, впитывая идеи и мнения, которые в нем содержались и в соответствии с этим строили свою жизнь.

Пресса — очень влиятельное действующее лицо на политической арене, отмечает О. Плотонов. Он же замечает, что в большинстве своем  газеты принадлежали евреям. Керосинчика в костер революции то и дело подбрасывали “Речь”, “Современное слово” (издатели Гессен и Ганфман), ”Биржевые ведомости” (изд. Нотович), “Всемирная панорама” и “Солнце России” (изд. Котловкер, Коган и Городецкий”),“Огонек”, “Театр и искусство”, “День” (изд. Кугель), “Новое время” (Рубинштейн). (220).

Среди евреев-издателей не последним человеком был С. М. Поппер, хозяин “Биржевых ведомостей”, с неизменными симпатиями к “революционной демократии”. В “профессорских” “Русских ведомостях” печатались еврейские деятели различных направлений — и Вл. Жаботинский, и будущий творец военного коммунизма Лурье-Ларин. “С. Мельгунов отмечал, — пишет А. Солженицын, что благоприятные выступления “Русских ведомостей” по вопросам, касающихся евреев, происходили не только во имя защиты угнетаемых, а и в силу состава сотрудников еврейского происхождения, которые числились даже в штатах суворинского “Нового времени”, не говоря уже об “Утре России”, “России”, “Русских ведомостях”…

   Деятельность еврейских издателей и публицистов не ограничивалась столичными или высокоинтеллектуальными газетами, распространялись и на другой конец популярности, например, на простонародную “Копейку”, читаемую каждым дворником, — с четвертьмиллионным тиражом, она сыграла большую роль в борьбе с антисемитскими клеветническими кампаниями. Редактором весьма влиятельной “Киевской мысли” был Иона Кугель (один из четырех братьев журналистов), а в ней встречаем и прожженного Д. Заславского, и самое трогательное — Льва Троцкого. Крупнейшая газета Саратова издавалась Авербахом — отцом (шуриным Свердлова), замечает А. Солженицын. (221)

Редактор “Киевлянина” Д. И. Пихно, изучавший российскую печать, писал: “Еврейство ... поставило на карту русской революции огромную ставку... Серьезное русское общество поняло, что в такие моменты печать сила, но этой силы у него не оказалось, а она оказалась в руках его противников, которые по всей России говорили от его имени и заставляли себя читать, потому что других изданий не было, а в один день их не создать ... и общество терялось в массе лжи, в которой не могло разобраться”.(222). И даже беспартийные, независимые, русские газеты, как тоже “Русское слово”, где в подавляющем большинстве были русские сотрудники, ратовали за перемены в жизни России.

 

Александр Черняк

Из книги: Александр  Черняк.  РЕВОЛЮЦИИ  В  РОССИИ

 

← Вернуться к списку