История и мы

Константин Победоносцев. Письма к Александру III

10 марта 1845 года родился император Александр III. Он правил Россией всего 13 с половиной лет – с марта 1881-го по ноябрь 1894-го – и вошел в историю как император-миротворец, консерватор и созидатель. Никогда – ни до, ни после него – царская Россия не была столь обширной и быстроразвивающейся. Никогда она не знала более мирного и стабильного времени. Письма к императору одного из идеологов александровского правления, обер-прокурора Святейшего синода Константина Победоносцева, выдержки из которых мы публикуем, являются ярким памятником русской консервативной мысли конца XIX века и проливают свет на внутреннюю логику политических решений той поры…

1881 ГОД

<…> Вам достается Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы ее повели твердою рукою, чтобы правящая власть видела ясно и знала твердо, чего она хочет и чего не хо- чет и не допустит никак. Все будут ждать в волнении, в чем Ваша воля обозначится. Многие захотят завладеть ею и направлять ее. <…>

В публике ходили на прошлой неделе и продолжаются до сих пор самые странные слухи и ожидания. Но смущение не успокоится, я убежден в том, покуда правительство не заявит себя такими действиями, которые ни в ком не оставляли бы сомнения или раздвоенной мысли. <…>

(Без даты)

<…> Сегодня пущена в ход мысль, которая приводит меня в ужас. Люди так развратились в мыслях, что иные считают возможным избавление осужденных преступников [убийц императора Александра II – членов «Народной воли». – «Историк»] от смертной казни. Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему Величеству извращенные мысли и убедить Вас к помилованию преступников. <…>

Может ли это случиться? Нет, нет и тысячу раз нет – этого быть не может, чтобы Вы перед лицом всего народа русского в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского Государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих, ослабевших умом и сердцем) требует мщения и громко ропщет, что оно замедляется.

Если бы это могло случиться, верьте мне, Государь, это будет принято за грех великий и поколеблет сердца всех Ваших подданных. Я русский человек, живу посреди русских и знаю, что чувствует народ и чего требует. В эту минуту все жаждут возмездия. Тот из этих злодеев, кто избежит смерти, будет тотчас же строить новые ковы. Ради Бога, Ваше Величество, – да не проникнет в сердце Вам голос лести и мечтательности.

Петербург. 30 марта 1881

1883 ГОД

<…> В разноплеменном составе государства, австрийское правительство вынуждено считаться с представителями той партии, которая в данную минуту имеет силу в парламенте. Министры, состоя в зависимости не от единой воли монарха, а от игры партий в парламенте, для того чтоб сохранить свое положение и удержаться на местах своих, входят в сделку с господствующими партиями и принуждены исполнять их волю вопреки истинным интересам государства.

И так выходит, что государством правят эти партии; в их духе и по их указаниям назначаются местные администраторы, при содействии коих производится фальшивая игра в выборы, которые суть не что иное, как ложь, и так фальшивыми представителями народа поддерживается фальшивое парламентское большинство и фальшивое направление целого правительства. Нельзя себе представить, сколько проистекает отсюда лжи и беззакония и какое распространяется хищение и взяточничество. Члены парламента, имея министров в своем распоряжении, торгуют и местами, и казенными сделками, и подрядами. Это явление обычное более или менее всюду, где водворилось парламентское правительство. <…>

КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВЛЕНИЕ — САМАЯ УЖАСНАЯ ЯЗВА ДЛЯ ЮНЫХ СЛАВЯНСКИХ ГОСУДАРСТВ

Вот – плоды конституционного правления! Ныне оно уже дискредитировано всюду, но всюду ложь эта въелась, и народы не в силах от нее освободиться и идут навстречу роковой судьбе своей. Особливо для юных славянских государств – это первая и самая ужасная язва, разъедающая ложью и раздором весь состав общества, поселяющая разлад и взаимное непонимание и отчуждение между народом и правительством. <…>

Как же безумны, как же ослеплены были те quasi-государственные русские люди, которые задумали обновить будто бы Россию. Кому была бы от этого радость и победа, так это полякам, которые, несомненно, стоят, скрытые, в центре всякого так называемого конституционного движения в России. Тут было бы для них вольное поле деятельности, вольная игра – и гибель России.

<…> Это – самая страшная опасность, которую я предвижу, для моего Отечества и для Вашего Величества лично. Доколе жив, не оставлю этой веры, не перестану твердить то же самое и предупреждать об опасности. Болит моя душа, когда вижу и слышу, что люди, власть имущие, но, видно, не имущие русского разума и русского сердца, шепчутся еще о конституции. <…>

Петербург. 11 марта 1883

1 марта 1881 года на набережной Екатерининского канала в Петербурге был смертельно ранен император Александр II, его убийцы были осуждены и повешены на плацу Семеновского полка 3 апреля того же года

<…> Кабак есть главный у нас источник преступлений и всякого разврата умственного и нравственного, – и действие его не вообразимо ужасно в темной крестьянской и рабочей среде, где ничего нельзя противопоставить его влиянию, где жизнь пуста и господствуют одни материальные интересы насущного хлеба. <…>

Уничтожение кабака есть решительно первая потребность, есть необходимая мера для спасения России. Борьба внешними мерами против нигилизма не будет иметь успеха, покуда стоит в нынешней силе кабак. <…>

Это первая потребность. Наряду с нею другая. Чтобы спасти и поднять народ, необходимо дать ему школу, которая просвещала бы и воспитывала бы его в истинном духе, в простоте мысли, не отрывая его от той среды, где совершается жизнь его и деятельность. Об этом великом деле я не перестаю думать. <…>

Вот первые, главные народные потребности настоящей минуты. А наряду с ними другие, столь же существенные и которые тоже не ждут. В связи с кабаком – местное крестьянское управление или самоуправление до того расстроено, что повсюду иссякает правда. Власти, разумно действующей, нет, слабые не находят защиты от сильных, а силу захватили в свои руки местные капиталисты, то есть деревенские кулаки-крестьяне и купцы, кабатчики и сельские чиновники, то есть невежественные и развратные волостные писаря. Необходимо водворить здесь порядок. <…>

Наконец, суд – такое великое и страшное дело – суд, первое орудие государственной власти, ложно поставленный учреждениями, ложно направленными, – суд в расстройстве и бессилии. Вместо упрощения он усложнился и скоро уже станет недоступен никому, кроме богатых и искус- ных в казуистической формалистике. <…>

Ораниенбаум. 30 июля 1883

1886 ГОД

<…> Повторяется и здесь горький опыт, который приходится России выносить со всеми спасенными и облагодетельствованными инородческими национальностями. Выходит, что грузины едва не молились на нас, когда грозила еще опасность от персов. Когда гроза стала проходить еще при Ермолове [генерал Алексей Петрович Ермолов (1777– 1861), главнокомандующий на первом этапе Кавказской войны (до 1827 года). –«Историк»], уже появились признаки отчуждения. Потом, когда явился Шамиль[Шамиль (1797–1871) – предводитель горцев, возглавил борьбу народов Чечни и Дагестана против России в 40–50-х годах XIX века. – «Историк»], все опять притихло. Прошла и эта опасность – грузины снова стали безумствовать, по мере того как мы с ними благодушествовали, баловали их и приучили к щедрым милостям на счет казны и казенных имуществ. Эта система ухаживания за инородцами и довела до нынешнего состояния. Всякая попытка привесть их к порядку возбуждает нелепые страсти и претензии. <…>

Кисловодск. 20 июня 1886

«Власть тьмы» Л.Н. Толстого на сцене одного из петербургских домашних театров. 1890 год. Фото предоставлено М. Золотаревым

1887 ГОД

<…> Я только что прочел новую драму Л. Толстого [«Власть тьмы». – «Историк»] и не могу прийти в себя от ужаса. А меня уверяют, будто бы готовятся давать ее на Императорских театрах и уже разучивают роли. <…>

Искусство писателя замечательное, – но какое унижение искусства! Какое отсутствие, – больше того, – отрицание идеала, какое унижение нравственного чувства, какое оскорбление вкуса! Больно думать, что женщины с восторгом слушают чтение этой вещи и потом говорят об ней с восторгом. Скажу даже: прямое чувство русского человека должно глубоко оскорбиться при чтении этой вещи. Неужели наш народ таков, каким изображает его Толстой? Но это изображение согласуется со всею новейшею тенденцией Толстого, – народ-де у нас весь во тьме со всею своей верой, и первый он, Толстой, приносит ему новое свое евангелие.

Посмотрите-ка, вот в чем ваша вера, – баба, убивая несчастного ребенка, не забывает окрестить его и затем давит…
Всякая драма, достойная этого имени, предполагает борьбу, в основании которой лежит идеальное чувство.

Разве есть борьба в драме Толстого? Действующие лица – скотские животные, совершающие ужаснейшие преступления просто, из побуждений животного инстинкта, так же как они едят, пьют и пьянствуют: ни о какой борьбе с высшим началом нет и помину. <…>

18 февраля 1887

ИСКУССТВО ТОЛСТОГО ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ, – НО КАКОЕ УНИЖЕНИЕ ИСКУССТВА!

Все эти дни я провожу в каком-то тяжком отупении от того, что произошло 1 марта. В этот день я испытывал тревожное волнение по какому-то безотчетному чувству. Случилось, что 1 марта через шесть лет пришлось опять в воскресенье. Случилось еще, что ко мне поутру зашел в тот же час тот же самый человек, кто был у меня в самый час катастрофы 1 марта 1881 года [в этот день скончался император Александр II вследствие смертельного ранения, полученного на набережной Екатерининского канала в Петербурге от взрыва бомбы, брошенной под его ноги народовольцем Игнатием Гриневицким. – «Историк»], – и с тех пор лицо его всякий раз живо напоминало мне ужасную минуту. <…>

В Западной Европе повсюду заговоры социалистов и анархистов и взрывы адских снарядов стали едва ли не ежедневным явлением. В Германии готовы были, – и только случай помешал, – взорвать императора со всей свитой при открытии памятника. Там это стало обычным явлением, – оттуда явилась эта зараза и по грехам нашим привилась к нам; но всякое этого рода явление у нас подхватывается врагами нашими как орудие против нас. Правда, что у нас оно значит гораздо более, чем там, – и враги наши хорошо это знают, – и Бог знает еще, чья хитрая рука направляет, чьи деньги снабжают наших злодеев, людей без разума и совести, одержимых диким инстинктом разрушения, выродков лживой цивилизации…

Нельзя выследить их всех, – они эпидемически размножаются; нельзя вылечить всех обезумевших. Но надобно допросить себя: отчего у нас так много обезумевших юношей? Не оттого ли, что мы ввели у себя ложную, совсем несвойственную нашему быту систему образования, которая, отрывая каждого от родной среды, увлекает его в среду фантазии, мечтаний и несоответственных претензий и потом бросает его на большой рынок жизни без уменья работать, без определенного дела, без живой связи с народным бытом, но с непомерным и уродливым самолюбием, которое требует всего от жизни, само ничего не внося в нее! <…>

Петербург. 4 марта 1887

ГЛАВНАЯ НАША БЕДА В ТОМ, ЧТО ЦВЕТА И ТЕНИ У НАС ПЕРЕМЕШАНЫ

<…> Сколько подобных воззваний присылается со всех концов России от простых русских людей, сбитых с толку, не понимающих, что вокруг делается, и ищущих выхода. Понятно, что иного выхода они не видят, иного спасения не чают, как от царской власти. Преданием держится вера, что царь все может сделать и что от его слова преобразится лицо земли русской. <…>

Больно читать эти письма. Увы! Простые люди не знают, что все в учреждениях и людях весьма переменилось и что приказывать стало уже не так легко, как прежде; понятия у начальных людей смешались до того, что уже трудно различить добро от зла и правду от лжи; а власть связана множеством противоречивых законов и учреждений, коих сеть продолжает усложняться и запутываться. <…>

Но во всяком случае и во всех обстоятельствах власть повсюду, и в особенности у нас в России, имеет громадную нравственную силу, которой никто не может отнять или умалить, если сама не захочет. Это право и сила – отличать добро от зла и правду от неправды в людях и действиях человеческих. Эта сила, если постоянно употреблять ее, сама по себе послужит великим рычагом для нравственного улучшения и для подъема духа в обществе. Когда добрые и прямые почувствуют уверенность в том, что они не будут перед властью смешаны безразлично с недобрыми и лукавыми, это придаст необыкновенную энергию росту всякого доброго семени. Главная наша беда в том, что цвета и тени у нас перемешаны. <…>

25 марта 1887

1889 ГОД

Позвольте высказать Вашему Величеству мои впечатления по поводу представления «Купца Калашникова». <…>

Ничего светлого, ничего возвышающего душу, ничего идеального, – это одна сплошная, живая, действующая перед зрителем картина чудовищного порока, разврата, насилия. Царь – чудовище; все около него – развратные, пьяные разбойники; народ – несчастные холопы; и церковь и вера – одно кощунство над верою! <…>

В поэме или, правильнее, в песне- балладе у Лермонтова выходит поэтично; но, перенесенное на сцену, в действии нет и не могло быть следа поэзии, – осталось одно действие, отвратительное и, прямо скажу, недостойное искусства. <…>
Царь – чудовище, зверь и ничего более. И тут же, в посмеяние правде, слова молитвы за царя и беспрестанно поминается: царь православный…

Но история представляет нам страшную драму в жизни Грозного, с великою борьбою, которую один суд Божий решит по правде. В этой душе мы видим черты добродетели и с ужасом узнаем, как они исчезают в чертах зверя; но мы знаем, какая была борьба, как этот человек злодействовал и каялся, и страдал, и боролся с собою, и усиленно искал в своей совести оправдания своих злодеяний. Видим, как с ним вступали в борьбу – ради правды, ради царской чести его – прямые русские люди и становились мучениками правды. <…>

11 января 1889

1891 ГОД

<…> Наряду со многими идеями, проникшими в наше общество с 60-х годов из Западной Европы, проникла и идея женской эмансипации и стала волновать умы, распространяясь. Явились фанатики уравнения женщин с мужчиной во всех правах общественных, учреждения женских курсов и допущения женщин в университет.

Под влиянием этих идей учреждены были в 70-х годах курсы при Медико-хирургической академии, выпускавшие женщин-врачей с правами. Известно, какое вредное нравственное действие имели эти курсы. Правда, что иные из кончивших курсы женщин заявили и еще заявляют в разных местах полезную свою деятельность, но в массе слушательниц происходило самое безобразное развращение понятий, и трудно исчислить, сколько их развратилось и погибло.

Курсы эти были закрыты по Высочайшему повелению в 1882 году, к великому негодованию всех поборников женской эмансипации. <…>

Май 1891

Решаюсь писать к Вашему Величеству о предметах неутешительных.

Если б я знал заранее, что жена Льва Толстого просит аудиенции у Вашего Величества, я стал бы умолять Вас не принимать ее. Произошло то, чего можно было опасаться. Графиня Толстая вернулась от Вас с мыслью, что муж ее в Вас имеет защиту и оправдание во всем, за что негодуют на него здравомыслящие и благочестивые люди в России. Вы разрешили ей поместить «Крейцерову сонату» в полном собрании сочинений Толстого. <…>

Нельзя скрывать от себя, что в последние годы крайне усилилось умственное возбуждение под влиянием сочинений графа Толстого и угрожает распространением странных, извращенных понятий о вере, о церкви, о правительстве и обществе; направление вполне отрицательное, отчужденное не только от церкви, но и от национальности. Точно какое-то эпидемическое сумасшествие охватило умы. <…>

Теперь у этих людей проявились новые фантазии и возникли новые надежды на деятельность в народе по случаю голода. За границею ненавистники России, коим имя легион, социалисты и анархисты всякого рода, основывают на голоде самые дикие планы и предположения, – иные задумывают высылать эмиссаров для того, чтобы мутить народ и восстановлять против правительства; немудрено, что, не зная России вовсе, они воображают, что это легкое дело. Но и у нас немало людей, хотя и не прямо злонамеренных, но безумных, которые предпринимают по случаю голода проводить в народ свою веру и свои социальные фантазии под видом помощи. Толстой написал на эту тему безумную статью, которую, конечно, не пропустят в журнале, где она печатается, но которую, конечно, постараются распространить в списках. <…>

Все это показывает, сколько нужно осторожности. Год очень тяжелый, и предстоит зима в особенности тяжкая, но с Божией помощью, авось, переживем и оправимся. <…>

Петербург. 1 ноября 1891

Источник: журнал «Историк»

← Вернуться к списку