История и мы

Русская Голгофа

30 октября в России отмечается День памяти жертв политических репрессий. Уникальный мемориал им – Бутовский полигон, где чуть больше чем за год «Большого террора» были расстреляны свыше 20 тыс. человек. Патриарх Алексий II назвал это место Русской Голгофой. Экскурсию по полигону провел для «Историка» директор Мемориального научно-просветительского центра «Бутово» Игорь Гарькавый.

Бутовский полигон и сейчас дальняя окраина Большой Москвы: раз в час сюда ходит единственный автобус от конечной станции «серой» ветки метро. В 1937-м это и вовсе было не самое ближнее Подмосковье – некогда богатая купеческая усадьба, которую НКВД переоборудовал под свои цели. Первоначально – вполне мирные…

ПРЕДЫСТОРИЯ

В небольшой комнатке, набитой книгами и картами, где мы беседуем с Игорем Гарькавым, холод буквально пробирает. Он предлагает закрыть окно, но снаружи бабье лето, мороз – внутри. Гарькавый улыбается:

– Это двухэтажное здание построили сразу после войны, мы сидим в одном из учебных классов, где готовили чекистские кадры для наших новых братских народов из Восточной Европы…

В конце XIX века усадьба, на месте которой впоследствии будет создан Бутовский полигон, принадлежала купцам Соловьевым. Именно они основали тут замечательный конный завод, который в 1913 году купил и переоборудовал Иван Иванович Зимин – известный предприниматель, представитель зуевской купеческой династии, страстный коневод. Руководителем предприятия он назначил своего племянника Ивана Леонтьевича Зимина. Тот был, пожалуй, самым неудачливым из всего предпринимательского семейства, зато место управляющего сохранил даже после революции, когда конный завод был национализирован, стал совхозом и носил имя Льва Каменева.

Зимин работал здесь до 1930-го, а четыре года спустя совхоз был передан в ведение Административно-хозяйственного управления НКВД.

– Дело в том, что в начале 1930-х, как мы знаем, в Советском Союзе ощущалась явная нехватка продуктов, и рядом с Москвой – в том числе и для того, чтобы сотрудники НКВД и члены их семей не испытывали недостатка необходимого продовольствия, – возникает несколько подведомственных хозяйств. Самое известное из них располагается от нас примерно в 10 километрах на запад. Это совхоз «Коммунарка». В Бутове тоже было большое хозяйство, десятки гектаров огородов. Вероятнее всего, в качестве рабочей силы здесь использовались заключенные, и лишь одна часть этого огромного пространства – около семи гектаров – была выделена внутри спецзоны, ограничена колючей проволокой, и то, что там происходило, до конца не было известно даже тем рядовым сотрудникам, которые занимались рядом мирным хозяйственным трудом.

На этом заканчивается мирная предыстория и начинается страшная история полигона.

ТЕРРИТОРИЯ

У «Большого террора» 1937–1938 годов есть точка отсчета – секретный приказ наркома внутренних дел СССР Николая Ежова № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Ему предшествовали специальное заседание Политбюро и встреча Ежова с руководителями областных управлений НКВД, на которой впервые была озвучена идея «лимитов» – количества лиц, подлежащих репрессиям. Изначально они должны были обозначать верхний предел, но очень скоро обычной практикой стали запросы об их увеличении: местные чекисты, стремясь выслужиться, участвовали в своеобразном «социалистическом соревновании».

В Бутове выстрелы звучали и до этого.

– Чтобы у местных жителей не возникало лишних вопросов, пространство, ограниченное колючей проволокой, было названо стрелковым полигоном, – рассказывает Игорь Гарькавый. – Вероятно, это была не ложь, не фальшивое название, с этой целью оно действительно использовалось с 1934 по 1937 год. Там, судя по всему, происходили учебные стрельбы, может, даже артиллерийские стрельбы – во всяком случае это было место для спецподготовки сотрудников НКВД.

А в августе 1937 года сюда привезли первые «живые мишени»…

Мы идем к территории самого полигона. Сегодня здесь яблоневый сад, его разбили в 1960-х: по одной из версий, опасались, что американцы смогут произвести космическую съемку объекта.

По другую сторону от полигона возвышается аляповатый особняк некоего Якова Преподобного. Сделать с ним музей ничего не может, но это все нестрашно по сравнению с тем, что в середине 1990-х тут хотели возвести целый жилой квартал. Лишь вмешательство патриарха Алексия II уберегло тогда еще совсем новый мемориал. Алексию же принадлежит и выражение «Русская Голгофа» – так теперь полуофициально именуется Бутовский полигон.

Прошла пара часов, а бабьего лета как не бывало: моросит дождь, резко похолодало. А вот сентябрь 1937 года выдался теплым, некоторые дни были почти жаркие.

На полигон привозили из московских тюрем ночью. Жертвам не объявляли приговора суда, им не объясняли, куда их везут. Расстреливали ранним утром – десятками, в некоторые дни сотнями. Страшный «рекорд» был поставлен 28 февраля 1938 года, когда были убиты 562 человека.

Старожилы вспоминают, что их родители, заслышав выстрелы, обычно плотно занавешивали окна, запирали двери. О том, что происходило «за забором», не говорили, хотя ходили слухи, что там какие-то секретные продовольственные склады: приговоренных часто привозили в закрытых грузовиках с надписью «Хлеб».

Уже после войны обжившимся здесь дачникам, а большая часть из них имела какое-то отношение к органам, запрещали копать глубже чем на три метра. А все потому, что закапывали тела прямо тут, во рвах, которые сегодня обозначены насыпями примерно полуметровой высоты.

– Братские могилы выкопаны экскаватором. А надо сказать, что в то время экскаваторная машина – это огромный дефицит. К примеру, на строительство канала Москва – Волга экскаваторы траншейного типа были брошены только на завершающей стадии, лишь когда возникла угроза срыва планов. То есть понимаете, какая это редкость. Но один такой экскаватор, видимо через структуры НКВД, попал сюда, и он вырыл 13 братских могил, рвы пятиметровой глубины, которые потом заполнили человеческими телами. Судя по всему, это была наша, отечественная техника. Работать с ней было нелегко, так как рвы имеют неправильную форму – иногда буквой «п», иногда буквой «г», иногда машина шла прямо, потом на что-то натыкалась и уходила в сторону. Возможно, экскаваторщик еще только учился, трудно сказать. Это действительно загадка, которую мы, наверное, разгадать уже не сможем.

Прямой ров здесь копают сейчас – он станет основой мемориала. Рядом на стенах будут высечены имена известных жертв: с 8 августа 1937 года по 19 октября 1938 года на полигоне был расстрелян и захоронен 20 761 человек.

ЖЕРТВЫ

В ближнем Подмосковье таких массовых захоронений два. Второе – та самая «Коммунарка», где находилась личная дача Генриха Ягоды, занимавшего пост наркома внутренних дел СССР в 1934–1936 годах. Но есть существенная разница в контингенте подвергнувшихся расстрелу.

– На одном из документов 1937 года Ежов поставил свою визу: «А чекистов в «Коммунарку»». Там лежат те, кто при жизни занимал ответственные посты, номенклатурные работники. Там нет простых людей. Практически все приговоры шли через Военную коллегию Верховного суда. Сами чекисты называли их «верхушкой» – вот такой профессиональный сленг, а в Бутове лежат те, кого они называли «низовкой».

Приказ № 00447 работники НКВД между собой называли «кулацким», и значительная часть расстрелянных на Бутовском полигоне – это крестьяне Московской области, которая тогда включала в себя многие прилегающие районы, относящиеся сегодня к другим областям.

– Официально кулаков в Советском Союзе уже не существовало, они были уничтожены к 1932 году в процессе коллективизации, но для тех, кто был не согласен с колхозным строительством, реально или просто с точки зрения руководителей НКВД представлял какую-то опасность, был придуман специальный термин – «кулацкий элемент». В эту категорию попадали, в частности, бывшие кулаки, которые бежали из мест заключения, ссылки. Процент тех, кто смог раздобыть паспорта и переселиться к родственникам в места своего прежнего проживания, действительно был довольно высок. Это были и родственники кулаков, которые во время коллективизации не попали под репрессии, потому что сами не обладали какой-то значительной собственностью, но власть тем не менее подозревала, что эти люди, скажем так, нелояльны.

Другая категория жертв – так называемые «бывшие». В нее попали государственные служащие, сотрудники полиции и жандармерии, офицеры, которые несли службу при царе. С момента революции прошло 20 лет, и многие из них были уже стариками, но это их не уберегло.

Наконец, приказ касался и так называемых «церковников». Москва и после революции оставалась духовной столицей России, многие храмы продолжали действовать до 1927 года. На Бутовском полигоне за религиозную деятельность только по линии православной церкви были расстреляны 940 человек, среди них семь епископов, около 600 священников, остальные – монахи и миряне.

– За моей спиной вы видите карту, которую составляет один из сотрудников нашего мемориального центра. Это карта служения новомучеников в храмах Московской епархии. Причем на ней не отмечены те, кого арестовали, увезли в лагерь, там тоже многие погибали. Тут – только бутовские.

Неотмеченных мест на карте практически нет.

332 человека, погибшие здесь, прославлены Русской православной церковью в лике святых.

– В этом смысле Бутовский полигон является уникальным местом в масштабах вселенского православия. Мы можем лишь гадать, сколько святых находится на Афоне или, скажем, лежит в пещерах Киево-Печерской лавры, но поименно прославленных там около 150, а здесь уже 332. А потому само это место, как сказал когда-то патриарх Алексий II, является антиминсом под открытым небом: здесь литургию можно совершать просто на земле, без храма. Что, собственно говоря, и происходит ежегодно начиная с 2000 года: тут строится прямо под открытым небом шатер, ставится престол и совершается так называемая Всемосковская литургия, на которую приезжает от 3 тыс. до 5 тыс. человек. Проводит ее сам святейший патриарх.

Но чекисты понимали «церковников» не узкоконфессионально: в Бутове лежат и мусульмане, и иудеи, и католики, и протестанты. По словам Игоря Гарькавого, когда только началось строительство мемориала, местные чиновники обращались с вопросом, не нужно ли как-то особо почтить людей других вероисповеданий. В 2006 году по этому поводу даже была организована специальная научно-практическая конференция, на которую пригласили представителей традиционных российских религий. И было решено, что для исповедующих ислам и иудаизм нет необходимости сооружать здесь культовые здания, а христиане иных конфессий договорились с православными использовать православные кресты и храм в качестве места молитвы.

– Особая категория расстрелянных на Бутовском полигоне – те, кто прошел через ГУЛАГ, а кто-то даже отсидел на Соловках. То есть людей, которые побывали во всех кругах ада, потом здесь расстреляли. Вспомним, к примеру, о таком легендарном человеке, как Аркадий Остальский, епископ Бежецкий. За то, что он бежал из ссылки, его, как активного церковника, в 1928 году отправили на Соловки. Там он был пойман вохровцами за совершение тайного богослужения и получил дополнительные пять лет. Причем арестовали его вместе с Василием Гундяевым – дедушкой нынешнего патриарха, который был духовным сыном Остальского. И вот он чудом выжил после девяти лет на Соловках, освободился в феврале 1937-го, а в декабре того же года был расстрелян в Бутове. Ужасная судьба. И таких, как он, мы знаем уже точно человек 30, хотя я думаю, что их на самом деле гораздо больше.

Среди расстрелянных и один из первых русских летчиков – Николай Данилевский. Он участвовал в Первой мировой войне, а после революции развивал авиацию в Советской России, воспитал многих талантливых пилотов, в том числе легендарного полярника Михаила Водопьянова. До Бутова Данилевский несколько раз подвергался арестам, в середине 1930-х три года провел на строительстве Беломорско-Балтийского канала. В 1938-м его снова арестовали, предъявив обвинение в контрреволюционной агитации, высказывании «пораженческих взглядов» и – что совсем уже абсурд – в «нанесении оскорбления Герою Советского Союза, депутату Верховного Совета Союза ССР тов. Водопьянову», то есть собственному ученику. Виновным Данилевский себя не признал и 21 февраля 1938 года был расстрелян.

Значительная часть расстрелянных в Бутове – это заключенные Дмитлага. Многих из тех, кто как раз летом 1937 года достроил канал Москва – Волга (сегодня это канал имени Москвы), ждала страшная судьба. Канал был сдан, но вместо освобождения, обещанного ударникам, многие, причем не только заключенные, но и офицеры НКВД, попавшие в оборот как люди из команды Генриха Ягоды, получили высшую меру наказания: их привезли сюда, в Бутово, и расстреляли. Инженеры, работники планового отдела, простые заключенные, строившие канал, – здесь лежат тела нескольких тысяч из них.

Кстати, за предполагаемую связь с Ягодой преследованиям подверглись не только преподаватели, но и наиболее активные воспитанники трудовых коммун, куратором которых был репрессированный нарком. В Бутове были расстреляны и они.
А самый юный из всех бутовских жертв – Миша Шамонин, ему было всего 13 лет.

– Он украл сумку с продуктами, и даже по меркам тогдашней суровой юстиции его должны были, допустим, на несколько лет отправить в лагерь, если не вообще в какую-нибудь детскую колонию. Но его расстреливают на Бутовском полигоне. С одной стороны, это, конечно, явно набор для статистики. А с другой – такой «урок», сигнал всем остальным: мол, ставки растут, крадешь – тебя тоже могут расстрелять. Логика власти: если уж мы его не пощадили, то ты, оставшийся в живых, помни, что над тобой всегда висит этот дамоклов меч.

Особая категория расстрелянных – инвалиды, их в братских могилах до 1,5 тыс. человек. В первые годы советской власти их было очень много, и это понятно: прошла Первая мировая война, только что закончилась Гражданская. Пенсий по простой инвалидности в Советском Союзе не существовало.

– Люди побирались, никакой помощи государство им не оказывало, выживали как могли, а попрошайничество было административным преступлением. За это они попадали в тюрьмы, и им, конечно, давали самые минимальные сроки – полгода-год исправительных лагерей. А в лагеря-то их как раз и не брали, потому что там хозрасчет и необходима рабочая сила. Вот и скапливались они в тюрьмах. Но тут началась массовая операция – и в Москве все тюрьмы были переполнены так, что люди спали по очереди в четыре приема. В остальное время вынуждены были просто стоять в камере, потому что даже сидеть негде, кроме как на полу. И инвалиды оказывались как бы балластом. Тогда было принято решение: их дела переквалифицировали с административных и легких уголовных преступлений на политические, они тоже стали врагами народа, им вменили ту же самую 58-ю статью и отправили на Бутовский полигон.

ПАЛАЧИ

Бутовские расстрельные команды были совсем небольшими – не более полутора десятков человек. Их было три, они периодически менялись. Как правило, туда входили профессиональные исполнители, которые начали свою карьеру еще в годы Гражданской войны. У многих от того времени остались ордена и наградное оружие, выданное за беспощадную борьбу с контрреволюцией.

– Самый, наверное, известный из них – это палач по фамилии Магго. Латыш, о котором даже Сергей Мельгунов вскользь упоминает в книге «Красный террор в России». Мельгунов сидел в Московской ЧК и писал, что Магго узнавали по шагам… А надо заметить, что такая нагрузка, эта работа по силам не каждому человеку. Магго продержался дольше большинства на кровавой службе, и таких, как он, можно сказать, ветеранов, берегли, всячески поощряли, обустраивали их жизнь. Тем не менее они в конце концов спивались. А кто-то покончил жизнь самоубийством. Но я хочу еще раз подчеркнуть значимость для этих людей опыта Гражданской войны. В детстве я, как и все, очень любил фильм «Неуловимые мстители», а теперь понимаю, в кого только и могли вырасти эти «мстители», если уже подростками начали убивать.

Не могу не спросить Игоря Гарькавого о том, как, по его мнению, репрессии такого масштаба против людей, часто очевидно невинных, вообще стали возможными. В ответ директор мемориального центра рассказывает о Мартыне Лацисе, чекисте и помощнике Феликса Дзержинского в 1918–1920 годах.

– Он жестко озвучил доктрину, согласно которой в борьбе с классовыми врагами не нужны доказательства. Не надо тратить время на написание протоколов: наше отношение к заключенным определяет наше классовое сознание. Если это представитель буржуазии, купечества, кулачества и так далее, то это враг уже по своей природе. И значит, если мы его сейчас не уничтожим, то рано или поздно он нанесет удар в спину пролетарской революции. Та идеология, которая, в частности, обеспечила определенный технологический прорыв, постулировала и то представление, что человек является всего лишь неким эпифеноменом, иными словами, продолжением своего класса. Даже если человек, рожденный в буржуазном классе, до сих пор не проявлял своей классовой природы, с точки зрения марксизма-ленинизма он все равно однажды ее покажет.

По иронии судьбы 20 марта 1938 года Мартын Лацис сам лег в бутовскую землю, перейдя к тому времени из разряда «своих» в категорию «чужих».

– Он даже не попал в «Коммунарку» к «привилегированным», и, если бы он мог это осознать, ему было бы очень обидно. Но зато он лег тут рядом со своими земляками, потому что оказался здесь не столько как бывший чекист, сколько как «бывший латыш».

ПАМЯТЬ

После того как период «Большого террора» закончился, об основном назначении Бутовского полигона постарались забыть.

– Одна из жительниц села Дрожжино рассказывала, что в 1943 году в Бутово приезжали пировать Лаврентий Берия и Виктор Абакумов. Она сама помогала на кухне. Здесь был хороший, можно сказать, комплекс: оставшиеся еще с барских времен пруды, баня на прудах, небольшой парк (сейчас он запущен, а тогда, видимо, был еще в хорошем состоянии). Но вот что трудно понять с нормальной человеческой точки зрения: пока пирующим подавали поросят, икру, прочие невероятные для военного времени яства, для них вид открывался прямо на братские могилы… Окна этого здания (раньше дома управляющего, а в те годы – начальника комендатуры) выходят фактически на то место, где расстреливали и хоронили, дистанция между зданием и ближайшей могилой – примерно 50–60 метров. Сейчас там стоит забор, но тогда не было заборов, как не было и дороги, по которой сегодня сюда приезжает автобус.

После войны здесь продолжало работать образцовое хозяйство: на хорошей, плодородной земле тоннами выращивали картофель. Потом на короткое время тут устроили учебные курсы для работников спецслужб Восточной Европы, а в 1957 году, после смерти Сталина и XX съезда, было принято решение разделить территорию: лес отошел лесхозу, а огороды, на которых выращивали фрукты и овощи, отдали самим чекистам. Так возник дачный поселок КГБ СССР при Совете министров СССР (теперь это дачный кооператив ДНТ «Бутово»).

– Земли, которую им выделяли, было мало, и чекисты стали заниматься самозахватами, заходя в том числе на территорию с захоронениями. И в результате каких-то инцидентов, о которых знал очень узкий круг лиц, в 1962 году было принято решение построить забор. Вы видели этот забор с колючей проволокой. Он ограничивает пространство около семи гектаров, внутри которого находятся все захоронения. Как мы потом выяснили, они чуть-чуть – на пять-шесть метров – выходят за рамки забора. Видимо, когда его делали, деталей уже не знали, а планы и документы получать не стали или не смогли получить.

Между тем Бутовский полигон мог навсегда кануть в Лету, если бы не было тех, кто хранил память о своих расстрелянных родственниках и их судьбах.

– В обычных семьях не всегда, но очень часто речь шла о полном отказе от своих погибших родственников. Меня поразил такой случай. У одной женщины, когда она была совсем младенцем, арестовали отца. Она его не помнила и не могла найти его фотографию, потому что мать уничтожила все фотографии мужа. Через несколько лет мать вышла замуж повторно, кстати, за сотрудника НКВД, в том числе и для того, чтобы защитить своего ребенка, свою семью. Но поражает то, что все фотографии первого, репрессированного мужа были изъяты и уничтожены ею самой. Это была такая жестокая самоцензура. И вот эта женщина нашла фотографию своего отца только в 1950-х. Для этого она отправилась на завод, где отец работал до ареста, и попросила выдать его пропуск, который чудом сохранился в архиве предприятия. Это, собственно, ЗИЛ.

А в священнических семьях ситуация была иная. Там мало того что эти факты не замалчивались – там хранили память. Фактически мне неизвестны случаи, чтобы жены, матушки, выходили потом замуж повторно. Они берегли память и берегли связанные с нею предметы, и, собственно говоря, основа нашей музейной коллекции – то, что сберегли родственники священников. Причем вплоть до всевозможных бумажных архивов: записей проповедей, приходских канцелярских документов. Все это сохранялось с пониманием того, что владельцы этих предметов стали мучениками, то есть в сознании людей святыми.

Когда в 1993 году сюда начали приезжать первые родственники жертв, они почти все были так или иначе связаны с церковью. И вероятно, именно наличие сплоченной и организованной группы, которая хранила память о репрессиях и была заинтересована в том, чтобы эта память стала массовой, позволило создать тот памятник, которым сегодня является Бутовский полигон.

– Основные документы, которыми мы располагаем, – это предписания на расстрел. Кроме того, после каждого такого предписания писался акт, в котором офицер госбезопасности, руководивший расстрельной командой, перечислял еще раз имена всех, кого в тот день расстреляли. И вот эти два документа – своего рода бухгалтерия Бутовского полигона. Как и всех других подобных мест. Но при том аврале, который представляли собой 1937–1938 годы, во многих местах отчетность составлялась задним числом, где-то ее, видимо, вообще не было. А здесь начальство рядом, Москва рядом, и Бутовский полигон был образцово-показательной площадкой, поэтому документацию вели тщательно.

Проблема, однако, заключалась в том, что конкретного места расстрела эти предписания не указывали…

– В 1990 году была создана специальная следственная группа КГБ СССР, которая смогла найти последних живых свидетелей. Тогда выбрали самый простой и логичный путь: по документам установили, что почти все сотрудники, которые производили расстрелы, все исполнители числились в Административно-хозяйственном управлении. Соответственно, стали поднимать архивы и искать живых. И таким вот образом был найден человек по фамилии Садовский. В 1930-е годы он был сотрудником этого самого хозяйственного управления. Сначала, когда к нему пришли, он отказывался давать какие-либо объяснения, но потом согласился. Ему было 90 лет, он долго хранил эту тайну и, понятно, даже теперь хотел оградить свою семью от некоторых неприятных, так скажем, воспоминаний. Потому что его родные и не знали, чем он занимался в 1930-е. Это был чекист со стажем, который начал свою деятельность еще в годы Гражданской войны, участвовал в операциях против басмачей, подавлении Антоновского мятежа. А в относительно спокойные 1950–1960-е Садовский являлся одним из руководителей такой интересной организации, как балет на льду. Он был человек развитый, учился в институте кинематографии, увлекался искусством. Когда попал на службу в Административно-хозяйственное управление, был назначен комендантом Бутовской спецзоны. По воспоминаниям Садовского, его работа здесь была очень простая и мирная. Он распоряжался всем этим большим хозяйством, накладные выписывал и так далее. Хотя, разумеется, он знал, что происходило в закрытой части. И рассказал, как привозили, как расстреливали, как заключенных на ночь выгружали в большом бараке, где их проверяли. Каждый должен был иметь персональную карточку с фотографией, это было очень жесткое требование. Если ее не оказывалось, заключенного возвращали в тюрьму, фотографировали и снова привозили на полигон. Позже были найдены шоферы грузовиков с надписью «Хлеб», которые к тому времени уже были совсем стариками, но тоже что-то помнили.

Археологические подтверждения расстрелов были найдены в 1997 году, когда была раскопана небольшая – в 10 квадратных метров – часть одного из погребальных рвов. Оттуда извлекли останки около 130 убитых.

Смеркается. Экскурсия по Бутовскому полигону подходит к концу. Напоследок Игорь Гарькавый, в прошлом исследователь древнерусского летописания, рассказывает, что его увлекает идея возрождения традиций русской мемориальной культуры, которая, как он считает, является неотъемлемой частью национального духовного наследия. В процессе работы над мемориальным комплексом в Бутове его создатели опирались на древнюю русскую традицию сооружения православных храмов на Крови – уникальный обычай поминовения жертв социальных катастроф, уходящий корнями в XI век, а также на традицию устроения братских кладбищ – скудельниц и т. д.

На прощание Игорь приглашает нас и всех желающих принять участие в чтении имен пострадавших в Бутове, которое состоится 30 октября. С 10 утра до 7 вечера читаются здесь имена 20 с лишним тысяч жертв массового террора…

Дмитрий КАРЦЕВ

Источник: журнал «Историк»

← Вернуться к списку