История и мы

Гертруда – Елена – Елизавета

Огненный солнечный шар буквально в считанные минуты вынырнул из Днепра и озарил багрянцем верхушки могучих дубов и сосен, величественно застывших по берегам реки, будто любуясь своим отражением в водной глади, купола–маковки многочисленных киевских церквей. На дворе стоял год 1043-ий. Изяслав Ярославич, стоя на головной ладье, поторапливал дружину быстрее готовить к отплытию караван судов, с тем, чтобы до темноты добраться до Турова. Толком не выспавшийся после шумной свадьбы и брачной ночи, молодой князь поглядывал то на отца и мать, стоявших на пристани, то на свою избранницу – Гертруду. Впрочем, к выбору жены он не имел отношения.. Это за него сделал отец, великий киевский князь Ярослав Мудрый, полагая, что женив сына на польской королевне Гертруде, дочери короля Мешко II Ламберга и сестре готовящегося взойти на трон королевича Казимира, Русь обезопасит себя от посягательств соседей. Ярославу не пошел на пользу урок, преподанный Святополком Окаянным, который, когда между братьями начались распри, призвал на помощь своего тестя, польского короля Богуслава Храброго, и тот буквально поработил Киевскую землю. Ярослав не дожил, не увидел, что нечто подобное случилось и с его сыном. Но это будет позже, пока же, стоя на берегу Днепра, Ярослав с женой провожали Изяслава на княжение в Туров.

 Гертруда так же и во сне не видела того, с кем предстояло делить брачное ложе. За ней в Кракове ухлестывали совсем другие женихи – венгерские королевичи, немецкие бороны, и многочисленные польские кавалеры из шляхетских семей, стремящиеся породниться с самим королем. Но Польша с Венгрией и Германией уже были в родстве, ей очень хотелось поправить свои отношения с Русью, основательно пошатнувшиеся после злодеяний Святополка и Богуслава Храброго. Ярослав сделал в этом отношении первым шаг – выдал свою дочь Марию-Добранегу за члена королевской семьи, но того было мало, Польша нуждалась в более прочном союзе с Русью.

Когда Гертруда, по приезду в Киев, впервые увидела Изяслава, не разочаровалась: княжич ни в чем не уступал ее поклонникам, а по знатности, богатству и превосходил их сын единоличного владельца земли Русской Ярослава Мудрого и шведской принцессы Ингигерд!

 Повествует летопись:

 «Бе же Изяслав муж взором красен и телом велик, незлобив нравом, криваго ненавидя, любя правду; не бе льсти в нем, но прост муж умом, не воздал зла за зло».

 И хотя Гертруда заполучила достойного, на ее взгляд мужа, она не радовалась переезду из шумного, беззаботного Кракова в некий медвежий угол, коим считала Туров. Но выбора у нее не было, да и непростая судьба матери кое о чем говорила. Отец ее – польский король Мешко II, правивший с 1028 по 1034 годы, мать, племянница германского императора Оттона III Рикса, а бабушка – племянница византийского императора Иоанна Цимисхия Феофано.

 Как явствуют польские хроники: свадьба родителей Гертруды состоялась в 1013 году, но в семье она вряд ли старший ребенок. Первенцем, скорее всего, был брат Казимир, родившийся в 1016 году, коего по исполнении 10 лет отправили на обучение в один из бенедиктинских монастырей. Гертруду же, воспитывала сама мать. Она составила обширное досье из разных источников, кратко повествующих об истории разных стран и их правителях. Все записи делались на годовой сетке из пасхальных таблиц. В Польше записи продолжали пополняться фактами из жизни королевского дома и страны. Вот из этой книги матери и черпала знания Гертруда.

 В 1032 году крепко поссорившись с мужем, Рикса, бросила его и тайно бежала с детьми к родственникам в Германию, прихватив и свою книгу-досье. Она ей пригодилась, с помощью записей Рикса доказала права сына Казимира на польский трон. Позднее составители польских анналов положили эти записи в основу своих трудов. Некоторые современные исследователи считают мать Гертруды основоположницей польской анналистики.

 Спустя два года польский король умер, и Рикса с детьми не только вернулась в Польшу, но и попыталась сама стать правительницей. Правда, претендентов оказалось более чем достаточно, началась кровопролитная борьба за корону и Рикса с Гертрудой вновь уехала в Германию, обратилась за помощью к своим немецким родственникам. Шесть лет длилась междуусобица, пока, наконец, в 1038 году при поддержке германского императора Конрада II, беглецы смогли снова вернуться в Польшу. Правда, до смерти Конрада в 1039 году, Казимир считался (вассально зависимым) пленником германского императора. Чтобы окончательно избавиться от этой зависимости и для укрепления своих позиций в Польше, молодой король и начал сближение с соседней Русью. В это время Казимир женился на сестре Ярослава Мудрого Марии-Добронеге, а затем выдал свою сестру Гертруду за Изяслава Ярославича.

 Как видим, Гертруда на примере матери обрела богатый опыт в делах по отстаиванию прав на престол. Она увидела, что главным документом при отстаивании своих прав, могут стать записи, фиксирующие родственные связи и все происходящее в хронологической последовательности; что в политической борьбе важны союзники, даже прежние враги; что для достижения желаемого, хороши любые средства. Она не могла и предположить, что ей придется пройти путь матери.

 Гертруда родилась в Польше и исповедовала латинскую веру, как и ее мать с отцом. На Руси она перешла в православие. Какое имя получила после двух крещений, до сих пор не ясно. Историк В. Л. Янин обнаружил в Киево-Печерском патерике данные об интересе Гертруды к церковным делам и ссоре ее с мужем из-за того, что тот изгнал из монастыря игумена Антония и заменил его другим монахом. Ученый решил, что к жене Изяслава относится и одна из надписей-граффити на стенах Софийского собора в Киеве, сделанная сыном Святополка о некоей Олисаве, матери Святополка. Поскольку князей с именем Святополк было немного, то Янин решил, что им был средний сын Изяслава Ярославича, соответственно Олисавой или Елизаветой была жена Изяслава. (У еще одного Святополка, прозванного Окаянным, детей не было.) Основываясь на этом Янин полагал, что в православии Гертруда стала Елизаветой. Однако Н. И. Щавелева обнаружила, что молитвы Гертруды были обращены к ее патрональной святой Елене.

 Спор исследователей попыталась разрешить Л.Е. Морозова, предположив, что Еленой Гертруда была в католичестве, а в православии она носила имя Елизавета, и наоборот. В любом случае, полагает она, ничего необычного нет в том, что у нее было три имени.

…Ладьи медленно, преодолевая бурное течение, поднимались вверх по Днепру. Гребцы старались во всю, уйдя с бурной стремнины ближе к берегу, где течение мало ощущалось. Когда вошли в воды Припяти, Гертруда стала более пристально всматриваться в окрестности, сравнивая их с родной землей. Различий практически не было. Дубравы и рощи сменялись лугами и болотами, то вдруг к берегам узкой полоской издалека простиралась степь, то на берегах громоздились холмы, вода размывала их снизу, делая берега отвесными.

 Гертруду пугала неизвестность, ничего хорошего для себя не ждала и от Турова. Не лестно отзывалась о нем гертрудина тетушка, жена Святополка, которая дважды вынуждена была убираться из этого города под крылышко родного отца Болеслава Храброго, спасаясь от гнева русичей. Уловив печаль на челе жены, Изяслав стал успокаивать.

– Туров никакая не глухомань, отец отправил меня туда вовсе не в ссылку, а, наоборот, отдал третий город по значимости после Киева и Новгорода. Вот увидишь, он мало чем уступает Кракову, во всяком случае, по количеству жителей– их более 10 тысяч. Это столица дреговичей, важнейший торговый центр. В Турове 75 церквей, его ведь не зря называют русским Иерусалимом.

 – И ни одного латинского храма,- парировала Гертруда.

–А зачем костел, если все православной веры. Вот и ты ее приняла.

 А еще здесь царство птиц. Нигде в мире такого больше нет! Весной, во время перелета их миллионы. Одни садятся, чтобы набраться сил для дальнейшего полета в дальние края, другие свадьбы играют, гнездяться на огромном туровском лугу, на котором не один Краков смог бы разместиться, а сто, двести…

–Ну, ты княже, скажешь,-отмахнулась Гертруда.—Как разместишь Краков на болоте?

–Это я для сравнения. А вон и Туров уже виднеется, смотри, как горделиво возвышается на пригорке, его ласкают воды двух рек—Язды и Струмени, дочерей Припяти, а с тыльной стороны обводной канал, так что это неприступная крепость! Вокруг Турова 30 озер, в которых тьма рыбы. А в лесах полно зверья: зубры и кабаны, олени и лоси, медведи и волки, лисицы и барсуки...Ловы тут, позавидуешь!

 –Ой. Изяславушка, остановись, ты красивей соловушки заливаешься, расхваливая свою вотчину, а сам, небось, по Киеву печалишься.

– Что Киев, мне ближе Новгород, где я родился, но и Туров хорош!

 То ли слова Изяслава глубоко запали в душу Гертруды, то ли явь оказалась краше их, но Туров по душе пришелся горделивой полячке и впрямь он мало чем уступал Кракову. А торг шел, пожалуй, побойчее, чем в польских городах—сюда съезжались купцы и покупатели не только со всей Руси, но и из Хазарии, Северных городов, многих стран Европы…

 Молодая княгиня особенно любила вечерний час, когда утомленное солнце пряталось в могучих дубравах, уходило на покой, и город, постепенно успокаивался от мирской суеты: люди спешили управиться с мирскими заботами, дабы поспеть к вечерне. В этот час в Турове начинался необычный концерт— на разные голоса заливались птицы, а из храмов выплывали чистые голоса величественных хоров.

 Церковь понравилась ей больше чем костел. Ей нравилась торжественность служб, глубоко в душу проникали и успокаивали простые, но очень понятные слова молитв и словно бальзам на сердце лились песнопения. Она и сама, не заметила, как с головой ушла в церковные дела. Переписывала книги, уговорила Изяслава заложить новый храм и монастырь, где начала учить отроков грамоте. Правда, некоторые исследователи считают, что монастырь заложила жена ее сына, Святополка Изяславича, греческая царевна Варвара. Но единого мнения у историков на этот счет нет. Да и существование самой Варвары у некоторых исследователей под вопросом. Словом, Гертруда и Изяслав сделали немало, что бы Туров стал еще лучше. Туровский стол считался престижным, хотя и уступал Новгороду, Полоцку, Смоленску, тем не менее отдавался на княжение, как правило, старшим сыновьям великих князей, приобретя опыт, они затем сами становились великими князьями.

 Читаем Н. Погодина, известного русского журналиста, издателя и историка XVIII века:

«Туров отдал он, (Ярослав Мудрый—Авт.) как и отец его Владимир, старшему своему сыну Изяславу…

 …В 1078 году, Туров, вместе с Владимиром Волынским, отдан великим князем Всеволодом старшему сыну Изяслава Ярополку.

После его смерти (1086), Туров достался другому его брату Святополку, который отсюда так же, как Святополк I и Изяслав II, пошел на великое княжение.

 …Туров принадлежал, вероятно, сыну его Ярославу, вместе с Владимиром, как прежде.

 После смерти Ярослава, убитого ляхами под Владимиром, Туров достался Владимиру МономаXV (1127), который отдал его сыну Вячеславу.

 Всеволод Ольгович черниговский, заняв стол великого княжества, выгнал Вячеслава из Турова, сказав ему (1142): «седиши во Киевской волости, а мне достоит; а ты пойди в Переяславль, отчину свою».

 Он отдал Туров своему сыну Святославу. После этот город несколько раз переходил из рук в руки в Мономаховом роде. Юрий Долгорукий отдал его сыну Борису в 1157 г.

 Наконец, Туров возвратился в род Изяслава, Святополка, в лице Юрия Ярославича, бывшего, вероятно, малолетним при смерти отца (1157–1167).

 Изяслав Давыдович, заняв великокняжеский стол, хотел было покорить Туров (1157) с Пинском для Владимира Мстиславича. «И бьяXVться крепко, выходячи из города, и много бываше язвеных. И многу мольбу створиваше Гюрги Ярославич, высылая из города к Изяславу, река: брате, прими мя в любовь к себе. Изяслав же того не восхоте».

 Впрочем, после десятинедельной осады, он, со всеми своими помощниками, вследствие конского падежа, вынужден был отступить.

 Юрий выдержал еще другую осаду от Мстислава Изяславича в 1160 году.

 У Юрия было шесть сыновей, между которыми разделилось его малое владение: Дубровица, Пинск, Слуцк, Клеческ.

 Рюрик Ростиславич киевский, женатый на его дочери, мог поддерживать оставшихся шурьев своим влиянием…

 Знаменитее всех князей был епископ туровский Кирилл, труды которого представит история духовной жизни».

 …К сожалению, вклад Изяслава и Гертруды в развитие Турова, где они прожили девять лет, недооценен ни тогда, ни сегодня. Белорусы, знакомя гостей с Туровом, непременно свяжут его с именем Кирилла–просветителя, Туровского епископа, хотя зерна знаний, значительно раньше его, посеяла здесь Гертруда (и не только в Турове), она одна из первых женщин – просветительниц на Руси.

Один из российских блогеров запечатлел сегодняшний Туров. На снимках общий вид города, знаменитый крест, вырастающий из земли, сохранившиеся церкви и остатки разрушенного собора, после землетрясения 1230 года, возможно построенного Гертрудой. (Более подробно см. http://crazy-reader.livejournal.com/204482.html)

 Туровчане гордятся и выходцем из этих мест известного полководца Великого княжества Литовского Константина Острожского. Военный талант, как и его отец, князь Иван Васильевич, он приобрел в войнах с татарами (летописи упоминают о 60-ти сражениях, в которых участвовал Острожский и выходил победителем). Воевал он и с московскими князьями. В 1503 году потерпел поражение под Смоленском, был пленен и сослан в Вологду. Спустя три года благодаря посредству вологодского духовенства, по Карамзину, под угрозой темницы князь согласился служить великому князю московскому. Тотчас же получил сан боярина, а 18 октября 1506 года принёс присягу Василию III, утверждённую поручительством митрополита Симона.

 Правда, в Москве Острожский задержался недолго. Под благовидным предлогом осмотра вверенных ему войск, выехал из города, и через густые леса в сентябре 1507 года сбежал в Литву. Ему возвратили прежние старостства (Брацлав, Винницу, Звенигород), предоставили важную в ВКЛ должность старосты луцкого и маршалка волынской земли, благодаря чему Острожский сделался главным военным и гражданским начальником всей Волыни, а чуть позже снова был утверждён гетманом Великого княжества Литовского.

 В 1508 году, когда началась очередная война с Москвой, Острожского опять поставили во главе войска. Через Минск двинулся он к Борисову и Орше, которую осаждали московские воеводы. При приближении литвинов к Орше, московское войско сняло осаду. Острожский по пятам следовал за уходившим неприятелем и, наконец, остановился в Смоленске, откуда сначала было решено послать отдельные отряды в Подмосковье, но выполнение этого плана на время отсрочили и благоприятный момент утеряли. Только спустя несколько недель князь Константин Иванович двинулся на город Белый, взял его, занял Торопец и Дорогобуж, и сильно опустошил окружающие земли. Впрочем, в сентябре 1508 года, Д. В. Щеня, возглавлявший московское войско, вернул захваченные Острожским города . 8 октября 1508 года Московское государство и Великое княжество литовское заключили мир. Князь Константин Иванович удостоился несколько крупных наград.

Не упел ими покрасоваться перед знакомыми и подчиненными, как снова позвала труба на поле брани. В очередной раз совершили набег татары. И опять Острожский их изрядно поколотил под Острогом. Они откатились ненадолго. Только – только дали возможность сыграть Константину Ивановичу свадьбу (своей спутницей он избрал княжну Татьяну Семёновну Гольшанскую) как снова вторглись в земли ВКЛ. Острожский спешно едет в Луцк для приготовления обороны, но собрать успел только 6 тысяч человек, тем не менее, и с этими небольшими силами одержал победу над татарским отрядом при Вишневце. В награду за заслуги князя Константина Ивановича в борьбе с московитами и татарами, великий князь ВКЛ издал универсал о назначении его паном виленским, что для Острожского имело важное значение: он вошел в круг высшей литовской знати, и с этого времени был уже не только волынским, но и литовским вельможей.

 После Вишневецкого погрома татары направили свои взоры на Московскую Окраину. Такое поведение прежних союзников Московский князь объяснил происками Литвы, объявив ей снова войну, двинул в декабре 1512 года к Смоленску большое войско, но после неудачной осады города московиты повернули обратно. Не имела успеха и вторая осада. Наконец, в 1514 году московиты в третий раз облажили Смоленск, овладели им, и пошли вглубь Литвы, захватывая город за городом. 8 сентября 1514 года московиты и литвины сошлись в битве под Оршей. Пользуясь отсутствием у противника пехоты и артиллерии, Острожский разбил московское войско. В этом сражении московиты потеряли около двух тысяч убитыми и пленными. Но и Острожского изрядно потрепали, он не смог взять Смоленск и вернул обратно лишь занятые Москвой пограничные крепости. По возвращении в Литву Константин Иванович был почтён Сигизмундом торжественным триумфом, небывалой до того наградой.

 Летом 1516 года снова появились татары, производя большие опустошения, но лишь только разнеслись слухи о сборе войска Острожским, татары тотчас же ушли. С июня 1517 года шли в Москве мирные переговоры, но 12 ноября были прерваны и начались новые военные действия. Осенью 1517 года Острожский послан в очередной раз против Москвы, но после неудачного штурма Опочки его рати наголову разбили Фёдор Телепнев-Оболенский и Иван Ляцкой. Острожский еле ноги унес в Литву, оставив под Опочкой артиллерию и обоз. Больше с Московией он не воевал, а татар разгромил в очередной раз в 1527 году в битве под Ольшаницей.

 Острожский вошел в историю не только как полководец, но и как меценат: заботился о развитии просвещения, издавал книги, учреждал школы, покровительствовал ученым. Принимал деятельное участие в церковном соборе в Бресте в 1596 году, когда предпринималась попытка объединить две религии. Для поддержания православия учредил в Остроге училище, затем устроил две типографии, в Остроге и в Дермани; в 1580 году напечатал Библию, оказывал поддержку львовскому священнику Василию, составившему книгу «О единой вере», и Христофору Бронскому, автору обширного сочинения против унии- -»Апокрисис».

 Еще один знатный туровчанин– Михаил Глинский, канцлер ВКЛ, дядя Елены Глинской, матери Ивана Грозного. Подняв восстание против королевской Польши, и объявив ВКЛ суверенным, Михаил Глинский сделал Туров его новой столицей, но в этом качестве город пребывал недолго — поляки разгромили Глинского и он спрятался в Москве.

 Туров помнит и Свидригайлу, Потоцких, Сопег, в разное время владевших городом.

 К нашему прискорбию, в вихре столетий, в огне войн, пронесшихся над городом, ряд свидетельств о происходивших здесь событиях во времена Изяслава и Гертруды утрачены, многие материальные деяния рук человеческих и, прежде всего, городские укрепления стерты с архитектурного лица Турова. Но кое- что осталось. Археологи исследовали старое городище Турова и обнаружили на его территории остатки монументального здания, датированного ХI-ХII вв. Это шестистолпный храм длиной 28 и шириной 16,5 м с красивой внутренней отделкой. Можно предположить, что именно Изяслав и Гертруда построили этот достаточно внушительный собор. Позднее в Турове княжил их младший сын Святополк, который мог еще больше расширить и украсить храм. О каких-либо других князьях, правивших в Турове также долго, летописи безмолствуют.

 Много тайн хранит Борисоглебское кладбище, заросшее густыми зарослями сирени на берегу Язды, ныне небольшой речушки с топкими берегами, метрах в двухстах-пятидесяти от Турова, на небольшом приподнятом месте, окруженном со всех сторон болотом. Язду в наше время выпрямили, углубили, превратили в канал. Островок имеет овальную форму, он похож на яйцо. Весной во время наводнения болото превращается в настоящее море и сливается с Припятью, но островок остается, не затопляется даже в самый сильный весенний разлив. Он очень живописный, считается священным с давних времен. Вполне возможно, это то же связано с Изяславом и Гертрудой, кои, несомненно, бывали в этом уникальном уголке.

 Достопримечательность Турова—каменные кресты. Два из них поставлены у входа в церковь Всех Святых, построенную в XIII веке. Кресты более древние, они являются символом веры и предметом культового поклонения христиан. Предания упорно связывают их происхождение с периодом христианизации Туровщины, с княжением Изяслава. Кресты эти будто бы сами приплыли вверх по течению Припяти и затем оказались воздвигнутыми среди полей в юго-западной части города. Скорее всего, они приплыли с тем караваном, с которым прибыли в Туров Изяслав и Гертруда. Народ издавна называл эти кресты «голыми», в отличие от каменных крестов в близлежащих селах Вересница и Погост, над которыми были сооружены часовни.

 Туровские каменные кресты имеют высоту свыше двух метров и ширину чуть менее метра. В былые времена поклониться крестам приплывали люди со всей Припяти. Считалось, что они чудотворные, излечивают от самых разных болезней. Особенно много людей собиралось у крестов на Воздвижение.

 Есть в Турове еще два загадочных каменных креста, оба на Барисо-Глебском кладбище. И оба растут из земли. Один уже поднялся на 40 сантиметров, ежегодно прибавляя, по утверждению местных жителей, чуть более сантиметра. Второй только-только обозначился. Объяснений этому росту пока нет.

 …Девять лет, прожитых в Турове, пролетели для Гертруды не то, что как один день, а не заметно. Но тут умер старший сын Ярослава, Владимир, князь Новгородский и Изяславу велели занять его место. Не сказать, чтобы он охотно отправился туда, хотя, как помним, чтил Великий Новгород, свою малую Родину. Еще более прохладно отнеслась к перемене места жительства Гертруда. Но и в этом городе остался след Изяслава и Гертруды. В Новгороде им достался по наследству от Владимира и его матери великолепный Софийский собор, практически не имевший внутреннего убранства – благодоря заботе Ингигерд только начали расписывать купол. Вполне вероятно, что Изяслав и Гертруда распорядились продолжить эти работы. Во всяком случае, искусствоведы, изучавшие фрески новгородского Софийского собора, отметили, что в них есть древнейший слой, относящийся к середине XI веке, замечает Л.Е.Морозова. Но эти росписи покрывали не все стены, а представляли собой отдельные фрагменты в виде икон. Один из таких фрагментов с изображением св. Елены обнаружен реставраторами в начале XX в. На нем имелась надпись «Олена», ныне утраченная.

 Появление изображения св. Елены на стене новгородского Софийского собора кажется довольно странным, поскольку она не являлась популярной святой у русских людей, недавно пришедших к христианству. Но если считать, что крестильное имя Гертруды Елена, то вполне вероятно, что она попросила изобразить эту святую на стенах нового собора. Вполне возможно, что живописец мог придать святой внешнее сходство с самой княгиней. (Как помнит читатель, она была правнучкой византийской принцессы, – на это указывают большие глаза, черные дугообразные брови, нос с горбинкой и т. д.). Искусствоведы подчеркивают, что в облике св. Елены на фреске новгородского Софийского собора, прослеживаются восточные черты, которые редко встречаются у местных женщин. В изобразительной манере они отметили такие особенности, как плоскостное изображение, четкость линии, ярко выраженные изгибы, нежные цвета: светло-синий, розово-красный, интенсивный белый; по их мнению, подобных фресок в русских соборax больше нигде не встречалось.

 Однако если сравнить изобразительную манеру данной фрески с мозаикой Дмитрия Солунского из Дмитровского собора Михайловского монастыря Киева (ныне хранится в Третьяковской галерее), отмечают исследователи, то можно обнаружить сходство. Оно проявляется в одинаковом изгибе бровей, разрезе глаз, очертании тонкого носа и небольшого рта. В обоих случаях, считают искусствоведы, XVдожник использовал точные и интенсивные мазки, хотя и с помощью разного изобразительного материала. Есть черты общности и в колорите: из под золотой кольчуги Дмитрия выглядывает нежно-сиреневая рубашка, сверXV наброшен серо-голубой плащ, украшенный белой перевязью. Это сходство позволяет и иссдедователям выдвинуть предположение, что фреска и мозаика творения одного XVдожника, поскольку в то время вряд ли было много мастеров. К тому же, существует мнение, что на фреске Дмитрия Солунского изображен Изяслав Ярославич, муж Гертруды. Отсюда вполне вероятно предположение, что супругов изобразил придворный живописец, постоянно находившийся у них на службе, считает Л.Е. Морозова.

 …В Новгороде Изяслав и Гертруда задержались ненадолго, княгиня только-только огляделась на новом месте, обрела друзей среди монахов, как из Киева пришла печальная весть – скончался Ярослав Мудрый и Изяславу по старшинству достался великокняжеский киевский стол.

 Послушаем историка Н.М.Карамзина:

 «Изяслав был столь же малодушен, сколь мягкосердечен: хотел престола, и не умел твердо сидеть на оном. (Н.М.Карамзин. т.1, с.51)

 Летописец добавляет, что он был крутого нрава, вспыльчив и злопамятен. Его заставляли быть таким недруги, родственники…

 Тот же Карамзин отмечает, что первые десять лет на Руси стояла счастливая внутренняя тишина, три брата: Изяслав, Черниговский князь Святослав и Переяславльский Всеволод действовали рука об руку. Братья вместе дополнили отцовскую «Правду Ярослава» (приняв так называемую « Правду Ярославичей» или «Русскую правду»), совместно принимали решения о замещении вакантных княжеских столов, а также учредили отдельные митрополии в своих княжествах. Историки называют эту систему триумвиратом Ярославичей. Вместе они приняли участие в походе на торков. В1055 году торки совершили набег на Переяславль, и были разбиты, но в этом столкновении Русь впервые столкнулась с половцами хана Болуша, подписав с ним мирный договор о границах, установивший около 50 км нейтральной полосы между Русью и Землёй Половецкой. В 1057 году Русью была оказана Византии военная помощь в Армении против турок-сельджуков. В 1058 году Изяслав завоевал земли балтского племени голядь в бассейне реки Протва.

 По смерти Вячеслава, с общего согласия отдали Смоленск Игорю и, вспомнив о заточенном дяде Судиславе, возвратили ему свободу. Между прочим, этот несчастный сын Владимира Святославича просидел в темнице 24 года, клятвенно отказался от всяких требований на княжение, постригся в монахи и вскоре умер в Киевском монастыре Св. Георгия.

 Изяслав считал себя более равным, нежели государем братьев своих, замечает летописец. Но как-то между братьями пробежала черная кошка. Первым поводом к междуусобицам послужила Тмутаракань. Возмутителем спокойствия стал Ростислав, сын старшего сына Ярослава Мудрого, умершего Новгородского князя Владимира Ярославича. Он силой захватил Тмутараканское княжество, доставляя своей воинственностью и мужеством достаточно хлопот не только своим дядьям, но и соседям. Вскоре византийцы его отравили.

Известно, дурной пример заразителен. В 1067 году полоцкий князь Всеслав Брячиславич, считавший себя то же обойденным Ярославичами, пошел на Новгород и выгнал из него сына Изяслава II, Мстислава. Гертруда буквально места себе не находила, требуя от мужа защитит сына, восстановить справедливость и наказать строптивца. Изяслав вместе с братьями Святославом и Всеволодом, несмотря на сильную стужу, собрал воинов и пошел на Полоцк.

 Послушаем историка С.М. Соловьева:

«Они пришли к Минску, жители которого затворились в крепости; братья взяли Минск, мужчин изрубили, жен и детей отдали на щит (в плен) ратникам и пошли к реке Немизе, где встретили Всеслава в начале марта; несмотря на сильный снег, произошла злая сеча, в которой много пало народу; наконец Ярославичи одолели и Всеволод бежал. Летом, в июле, Изяслав, Святослав и Всеволод, послали звать Всеслава к себе на переговоры, поцеловавши крест, что не сделают ему зла; Всеслав поверил, переехал Днепр, вошел в шатер Изяслава и был схвачен; Изяслав привел его в Киев и посадил в заключение вместе с двумя сыновьями.

Казалось, что Яраславичи, избавившись от Ростислава и Всеслава, надолго останутся теперь спокойны; но вышло иначе. На небе явилась кровавая звезда, предвещавшая кровопролитие, солнце стояло как месяц, из реки Сетомли выволокли рыбаки страшного урода; не к добру все это, говорил народ, и вот пришли иноплеменники». С.М.Соловьев. Соч,кн.1, с.343)

 В 1068 году на Русь, словно саранча, налетели половцы, оставляя за собой выжженную землю. Гертруда, предчувствуя беду, отговаривала мужа не спешить в поход, поболее накопить сил, чтобы разгромить их. Однако Изяслав не послушался, с братьями встретил неприятельские орды все на той же, печально знаменитой реке Альте. Поэт так видел эту битву:

 С рассветом на половцев князь Изяслав

 С закинутой навзничь главою

 Там выехал, грозен и злобен,

 Свой меч двоеручный высоко подняв,

 Святому Георгью подобен;

 Но к ночи, руками за гриву держась,

 Конем увлекаемый с бою,

 И по полю мчался израненный князь…

 Как и предчувствовала Гертруда, половцы оказались сильнее, русские князья обратились в бегство. Святослав укрылся в Чернигове, а Изяслав и Всеволод - в Киеве. Но сие еще было полбеды. Полная катастрофа для Изяслава пришла чуть позже. Узнав о поражении русских, киевляне устроили вече прямо на торгу, на Подоле и послали князю предложение: «Половцы рассыпались по всей земле, выдай, князь, оружие и коней. Мы еще побьемся с ними».

 Изяслав не послушал вече. Тогда люди обрушили гнев на своих воевод и, прежде всего, на воеводу Коснячка. Киевляне пошли на его двор, чтобы поквитаться за поражение. Но, не застав воеводу, стали опять совещаться. Кто-то предложил: «Давай освободим Всеслава из темницы, а потом под его руководством побьем половцев». Рассудив так, одни побежали к срубу, а другие поспешили к княжескому двору. Увидя толпу, Гертруда позвала мужа, который на сенях держал совет с дружиной. Пришедшие, став внизу, заспорили с князем, выглядывающим из окна. Изяслав противился воле вече снова идти на половцев. Тем временем киевляне сломали темницу, освободили Всеслава, привели его на княжеский двор и тут же провозгласили своим князем. Изяслав попытался образумить толпу. Но куда там! Раздались даже голоса кинуть братьев в темницу, на место Всеслава, толпа кинулась грабить казну. Видя, что дело принимает крутой оборот, Изяслав и Всеволод через черный ход, прихватив Гертруду и других домочадцев, в большом страхе бежали из Киева. И было в тот день, отмечает летописец, прстолюдьем захвачено много золота и серебра в монетах и слитках.

 Изяслав повторил путь Святополка Окоянного, отправился искать защиты к польскому королю Болеславу II. Тот принял семейства великого Киевского князя со всеми знаками искреннего дружелюбия, успокоил очень близко принявшую к сердцу все происходящее Гертруду, обласкал детей, пообещал никого не дать в обиду. Слово сдержал, в 1069 году выступил вместе в поход на Киев. Всеслав с киевлянами двинулся было навстречу, но на полпути произошло нечто необъяснимое. Рвавшийся к великокняжеской власти Всеслав, повествует летописец, уже дотронувшийся копьем до золотого великокняжеского стола, вдруг бросает все и «обернувшись волком, побежал он ночью из Белгорода, закутанный в синюю мглу, в Полоцк». Историки теряются в догадках, почему он сделал это? Высказывается предположение, что боялся оказаться между двух огней, ибо остальные Ярославичи не могли занять его сторону в борьбе с Изяславом.

 Не солоно хлебавши, оставшись без князя, киевляне возвратились домой, собрали вече и стали просить о заступничестве двух младших Ярославичей. Святослав и Всеволод отправили послов к Изяславу, говоря: «Всеслав бежал. Не води поляков в Киев. Здесь у тебя врагов нет». Изяслав оставил войско и с одной небольшой дружиной и Болеславом въехал в Киев. Горожане встретили его изъявлением полной покорности. Во избежание повторения восстания, Изяслав перевел торг из Подола в верхнюю часть города. Попенял Всеславу, прогнал его из Полоцка, посадил там своего сына Мстислава, а когда тот умер, послал на его место второго сына, Святополка. Всеслав после скитаний и борьбы с Изяславом, сумел снова сесть на отцовский стол.

Вражда между братьями не утихала. Независимый летописец должен был бы честно написать: «Князья грызлись за власть, аки волки». Но его гусиное перо не отваживалось на такое, покорливо вывело: «Бога забыли!» Что же, спасибо и за это.

 Нередко масла в огонь подливали жены. Супруга Святослава, Черниговского князя, Ода, уговорила мужа вступиться за основателя Печерского монастыря Антония, которого не взлюбил Изяслав за поддержку Всеслава. Люди Святослава ночью умыкнули монаха в Чернигов. Конечно же, Изяслав возмутился. С той и другой стороны обида накапливалась за обидой.

 …Князь Черниговский долго готовился к встрече с Всеволодом, но никак не решался изложить ему давно задуманный план отстранения от великокняжеского стола Изяслава. Наконец, выбрав момент, поделился задуманным. Круглолицый, с большими усами, с накоротко подстриженной бородой, чубатый, как варяг, наклонившись к надушенному ромейскими благовониями Всеволоду, горячо шептал: «Справедливость требует, чтобы Изяслав оставил Киев, никакой он не великий князь! Слишком мягок, да и под пятой у жены, а та, известное дело, полячка со своими интересами. Изяслав, ежели не опередим, нас прогонит». «А что скажут люди? - осторожно полюбопытствовал Всеволод. Хотел было еще добавить: - И Бог?»

 Святослав оглушил еще более жарким шепотом: «Люди? Они силу чтут. Что говорили, когда я пошел супротив половцев? Говорили, молодец Святослав, не даст в обиду землю родную! А что бы они сказали, если бы я побежал с поля под Сновском? Когда они видят князя смиренного, называют его никчемным. Впрочем, людям угодить непросто. Когда человек с характером гордым, зовут его спесивым; когда необразованный, его осмеивают; когда же, наоборот, князь ученый, как ты, его ученость заставит говорить, что он надут чванством; будет суров - его будут ненавидеть, как жестокого; захочет быть снисходительным - обвинят в чрезмерной слабости; простого станут презирать, как послушного пса; обладающего проницательностью отвергнут, как хитреца; ежели он точен - назовут мелочным; ежели умеет прощать - обвинят в нерадивости; ежели у него тонкий ум - припишут празднословие; спокойного будут считать ленивым; умеренного, так и знай, назовут скупым; если будет есть, чтобы жить, прозовут обжорой; если же станет поститься, обвинят в лицемерии… Изяслава народ не любит, надо от него избавляться.»

 «А Бог?»,– снова повторил вопрос Всеволод. «Что      Бог! Лишь то свято, что не может быть нарушено никакой враждой, -ответил уже спокойнее Святослав. - Изяслав же преисполнен враждебности ко всему, никому не верит, всех подозревает, после того как прогулялся до Болеслава. Слишком далеко бегал, дабы мы с тобой, брат, могли сидеть теперь спокойно. Или ты предпочитаешь побежать еще дальше, чем бегал Изяслав?», намекая на византийские связи брата.

 Святослав все-таки уговорил Всеволода выступить против Изяслава, тот, хотя и не охотно, в конце концов, согласился. Объединившись, дружины направились к Киеву, в Берестове встали, послали старшему брату требование: «Выезжай из Киева!»

 Куда выезжать, не говорили: тот знал, куда деваться, когда выгоняют. Разница была лишь в том, что сначала его изгонял простой люд, а теперь – князья-братья. Всеволод еще раз попытался было отговорить Святослава от затеи, но тот в молчаливом присутствии своей княгини, которая, так и не осилила русский язык, высокопарно ответил: «Поздно. Не мы его, так он нас!»

 Гертруда, подобно Ингигерд, попыталась дипломатическим путем уладить конфликт. Не удалось. Прихватив казну и Гертруду, Изяслав вынужден был искать спасения снова в Польше. Великокняжеский стол занял Святослав.

 Беглец раздал польским вельможам богатые подарки, моля о заступничестве. Те подарки с радостью взяли, но помощи не дали никакой и даже не вступились, когда король повелел выслать его из своей страны, отобрав у князя казну. Изяслав направился просить помощи у врага Болеслава императора Генриха IV.

 Читаем «Анналы» Ламперта Херсфельдского:

«…после рождества в Майнц на Рейне, при впадении в него Майна, к германскому королю ГенриXV IV…явился король Руси (Ruzenorum rex) по имени Димитрий (христианское имя Изяслава Ярославича), привез ему неисчислимые сокровища – золотые и серебряные сосуды и чрезвычайно дорогие одежды – и просил помощи против своего брата, который силою изгнал его из королевства и сам, как свирепый тиран, завладел королевской властью. Для переговоров с тем о беззаконии, которое он совершил с братом, и для того чтобы убедить его впредь оставить незаконно захваченную власть, иначе ему вскоре придется испытать на себе власть и силу Германского королевства, король немедленно отправил Бурхарда, настоятеля Трирской церкви. Бурхард потому представлялся подходящим для такого посольства, что тот, к которому его посылали, был женат на его сестре, да и сам Бурхард по этой причине настоятельнейшими просьбами добивался от короля пока не принимать в отношении того (то есть Святослава) никакого более сурового решения. Короля Руси до возвращения посольства король (то есть Генрих) поручил заботам саксонского маркграфа Деди, в сопровождении которого тот и прибыл сюда. Бурхард, посланный с королевским посольством к королю Руси, вернулся, привезя королю столько золота, серебра и драгоценных тканей, что и не припомнить, чтобы такое множество когда-либо прежде разом привозилось в Германское королевство. Такой ценой король Руси хотел купить одно: чтобы король не оказывал против него помощи его брату, изгнанному им из королевства».

 Обезоруженный щедростью Святослава, правитель германский перестал покровительствовать Изяславу. Гертруда попыталась действовать самостоятельно и найти поддержку у папы Римского Григория VII, находящегося во враждебных отношениях с германским королем. Вполне вероятно, что для этого княгине вместе с сыном Ярополком и невесткой Кунигундой пришлось принять католичество и пообещать папе, ввести латинскую веру на Руси.

Григорий VII принял просителей и согласился помочь им. О содержании его беседы известно из папской буллы от 17 апреля 1075 года. Ее адресатом был Изяслав, якобы отказавшийся от своих прав на киевское великое княжение: «Ваш сын, посетив могилу апостолов, прибыл к нам и смиренно молил нас, желая получить ваше государство от нас как дар св. Петра, давши клятву быть верным главе апостолов. Он уверил нас, что вы согласились бы на его просьбу. Так как она показалась нам справедливой, то мы и отдали ваши владения ему от имени св. Петра».

Как следует из папской буллы, владения Изяслава передавались Ярополку, ставшему верным католиком. Но, как говориться, бумага все стерпит, у папы не было военной силы, которая бы воплотила в реальность его слова. Булла скорее нужна была лишь для того, чтобы в глазах европейской общественности представить действия Святослава Ярославича незаконными и лишить поддержки в случае вооруженной борьбы с Изяславом.

Реальную помощь княжеской чете оказала вторая папская булла, направленная польскому королю Болеславу, в которой папа потребовал вернуть казну Изяславу и снарядить для него войско. Болеслав не спешил исполнять предписание папы, томительное ожидание изгнанников затянулось больше, чем на год. Все это время Гертруда проводила в молитвах и паломнических поездках по местным монастырям. Особенно часто бывала в монастыре св. Иакова, поэтому после смерти княгини в 1109 году на ее пожертвования монахи воздвигли в обители храм в честь св. Гертруды.

 В самом конце 1076 года Гертруда и Изяслав узнали, что их главный недруг Святослав скоропостижно скончался. Хотя на престол сел следующий по возрасту Ярославич, Всеволод, его уже изгнанники не боялись ибо у того не было сильных союзников среди европейских монархов. Летом 1077 года с польскими полками Изяслав вступил на территорию Руси и двинулся к Киеву. Всеволод вышел навстречу, но увидев сильное войско, предпочел заключить мир, уступив Изяславу Киев.

 Изяслав наряду с другими делами занялся обустройством своего Дмитровского монастыря, заложенного в 60-е годы. Гертруда вновь стала покровительствовать монахам Киево-Печерского монастыря и помогла им окончательно завершить и украсить величественный Успенский собор.

Только–только княжеское семейство пришло в себя после изгнания, как снова грянула беда – во время междоусобицы, затеянной сыновьями Святослава с дядей Всеволодом, 3 октября 1078 года был убит Изяслав. Для Гертруды и ее сыновей это стало огромным горем, поскольку они не только лишились близкого человека, но и великокняжеского престола. Нарушать завещание самого Ярослава Мудрого никто из них не посмел, поэтому в Киев без всяких помех въехал последний Ярославич, Всеволод. Изяслава с почетом похоронили в Десятинной церкви рядом с дедом Владимиром Красное Солнышко. На этом, видимо, настояла Гертруда, желавшая объявить мужа святым мучеником, страдавшим от происков братьев и отдавшим жизнь за интересы младшего из них.

 Похоронив мужа, Гертруда поселилась у Ярополка во Владимире-Волынском. Растила внуков, вела погодные записи. Большую часть времени проводила в храмах, молясь за Ярополка, дела которого были далеко не блестящи. Его несколько раз изгоняли со стола безземельные князья. Всеволод помогал племяннику, но когда дядя попытался урезать землю Владимиро-_Волынского княжества, отдал Дорогобуж Давыду Игоревичу, Ярополк озлобился и начал собирать войско, чтобы идти на Всеволода. Узнав об этом, Всеволод послал против него сына своего Владимира. Ярополк, оставив мать в Луцке, как и его отец бежал в Польшу. Луцк сдался МономаXV, Гертруда, жена Ярополка и все домочадцы, попали в плен. Через год Ярополк вернулся, заручившись поддержкой европейских монархов, помирился с Мономахом и снова сел на стол во Владимире. Вскоре поехал в Звенигород и по дороге был зарублен неким Нерадецем из княжеского окружения. С.М. Соловьев считает, что в убийстве замешаны Ростиславичи. Тело князя сперва привезли во Владимир, а потом и Киев, где и погребен в церкви св. Петра, которую сам строил. Мать горько оплакивала сына, а вместе с нею и киевляне, которые симпатизировали ему. Летописец также жалеет этого князя, говорит, «что он много принял бед, без вины изгонялся братьями, обижен, разграблен, и, наконец, принял горькую смерть. Был он тих, кроток, смирен, братолюбив».

 После гибели Ярополка, Гертруда переехала ко второму сыну, Святополку, рассчитывая сделать его великим князем Киевским. Не получилось. 4 января 1107 года Гертруда покинула этот мир. За ее плечами осталась яркая, насыщенная интересными событиями жизнь.

 Советский историк В.Л. Янин отождествляет Гертруду с владелицей Трирской или Эгбертовой псалтыри, поскольку на одной из миниатюр было изображение княгини с подписью «матерь Ярополка». Он решил, что на родине до замужества княгиня носила имя Гертруда, после принятия православия она стала Елизаветой-Олисавой. Другой историк, Л.Е.Морозова, основываясь на этом выводе Янина, пошла дальше.

 Послушаем историка, Л.Е. Морозову:

«Отождествление Гертруды с женой Изяслава Ярославича позволило проследить историю Трирской псалтыри: в 1102 г., отдавая внучку Сбыславу Святополковну за польского короля Болеслава III, княгиня подарила ей свою псалтырь; потом вторая жена Болеслава III Саломея подарила рукопись монастырю г. Вюртеберга; затем, сменив нескольких владельцев, она оказалась в Ломбардии, в архиве г. Чивидале.

Проанализировав содержание Трирской псалтыри, в частности, вшитого в него молитвенника с пятью миниатюрами, Янин пришел к выводу, что в период изгнания Гертруда, вместе с Ярополком приняли католичество. Этот факт запечатлен на одной из влитых миниатюр. Она, по мнению исследователя, была создана в Регенсбурге в 1075-1076 гг., когда там проживали изгнанники. Вернувшись на родину, Гертруда якобы вновь приняла православие и стала Олисавой-Елизаветой, Ярополк не поменял свое крестильное имя Петр на Гавриила. Вывод Янин сделал на основании найденной им печати с изображением святых Елизаветы и Гавриила, якобы принадлежащей княгине и ее сыну.

 Янин полагал, что Трирская псалтырь подарена Гертруде германским послом Бурхардом, трирским архиепископом, посетившим Киев в 1074 году. Однако позднее было выяснено, что Бурхард был всего лишь настоятелем одного из трирских соборов и вряд ли обладал архиепископской псалтырью. К тому же он посещал Киев, когда Гертруда с семьей находилась в изгнании. Ценная рукопись могла быть собственностью матери Гертруды, которая до замужества была лотарингской графиней. Потом королева могла подарить псалтырь дочери, уезжавшей в чужую страну».

 Сравнительно недавно Н. И. Щавелева перевела и опубликовала молитвенник из Трирской псалтыри и выяснила, что он состоял из приватных молитв самой княгини. Кроме того, она собрала и издала несколько польских хроник, относящихся к Гертруде и ее родственникам.

 Гертруда, судя по Трирской псалтыри, интересовалась изобразительным искусством и была знакома с искусными мастерами, по ее заказу они изготовили пять миниатюр. На одной из них у ног апостола Петра была изображена сама княгиня, что подтверждается надписью «мать Ярополка», и рядом ее сын Ярополк с женой Кунигундой. На другой – сцена венчания Ярополка и Кунигунды на великое княжение Христом. Есть основания предполагать, что в окружении Изяслава и Гертруды находился талантливый живописец, который выполнял различные княжеские заказы.

 Видимо, он оформлял и Евангелия для новгородского посадника Остромира, входившего в число приятелей Изяслава Ярославича. С именем Гертруды можно связать еще одну древнерусскую рукопись – Изборник Святослава 1078 года. Некоторые исследователи высказали мнение, что первоначально данная книга создавалась для Изяслава Ярославича и его жены. Но после изгнания их из Киева незаконченная работа оказалась у Святослава, и тот приказал доделать ее уже для себя, поэтому на миниатюре в книге оказался портрет семьи Святослава Ярославича, а не его старшего брата.

 Наличие у Гертруды Трирской псалтыри, вероятное ее участие в создании Остромирова Евангелия и Изборника Святослава 1073 года, свидетельствуют, что она была высокообразованной для своего времени женщиной, знакомой с европейской письменностью, стремилась к тому, чтобы лучшие ее образцы были и на Руси. Как известно, в это время в Европе появляется и развивается хронография. Правители молодых государств, стремились вписать свои деяния во всемирную историю, поэтому поручали духовным лицам вести хронику событий. Выше уже отмечалось, что мать Гертруды стала родоначальницей польской анналистики. Поэтому напрашивается предположение, что Гертруда сыграла такую же роль в возникновении русского летописания.

 Историки давно уже высказывали мысль, что «Повести временных лет» предшествовал «Начальный свод», созданный в 70-х гг. XI в. Киево-печерским игуменом Никоном. В нем наиболее подробно освещены события 50-70-х годов, когда в Киеве правил Изяслав Ярославич. В. А. Рыбаков, изучавший миниатюры Радзивилловской летописи, выделил в них древнейшие слои, относящиеся к ХI веку. Он заметил, что на этих миниатюрах князь Изяслав Ярославич всегда выглядит положительным, без братьев, хотя его поведение и поступки часто были небезупречными. Исследователь предположил, что «Начальный свод» создавался при еще первом Ярославиче и уже тогда был иллюстрированным.

 Поскольку сам Изяслав, в отличие от своей супруги, не был знаком с летописными сочинениями, то вероятно предположить, что «Начальный свод» создавался по заказу Гертруды, делает вывод Л.Е.Морозова. Непосредственным же исполнителем являлся киево-печерский игумен Никон. Правда, он не ходил в любимчиках Изяслава более того у них были разногласия, но, вероятно, пользовавшийся покровительством Гертруды, придворный живописец мог создать для летописного произведения эти миниатюры. С рочниками (или анналами) Риксы «Начальный свод» объединяет сходное начало – с событий всемирной истории, а также записи местных событий на листах пасхалий.

 М.И. Сухомлинов, а потом и Д.С. Лихачев заметили, что по форме русские летописи отличались от византийских хроник и похожи на записи, сделанные на годовой сетке пасхальных таблиц, как это делала мать Гертруды Рикса, составляя рочник для обоснования прав на польский престол сына Казимира. Значит, летописи Гертруды преследовали ту же цель и в отношении мужа, дважды изгоняемого из Киева, и сыновей, Ярополка и Святополка, претендовавших на верховную власть по закону старшинства, поэтому летописание должно было начаться с самых первых князей Киева и четко обозначить их родство.

 В древнейших летописях подробные записи начинаются с Ярослава Мудрого, указаны точные даты рождения его сыновей, отмечены даты смерти скончавшихся еще в молодости, и дважды подробно расписано, какие владения получил каждый из них.В годовой статье 1054 года не только описана смерть Ярослава Мудрого, но и обозначено: «Начало княжения Изяслава в Киеве». Все это должно было доказать законность его прав на престол.

Большой интерес представляют сами молитвы. Их содержание проанализировала исследовательница Н. И. Щавелева. Молитвы наглядно показывают события того времени. С помощью молитв княгиня как бы анализировала сложную ситуацию, сложившуюся в семье, и пыталась найти выход из нее. Ей казалось, что Бог услышит ее и поможет, принесет всем покой, умиротворение и благополучие. Гертруда обращалась с просьбами о помощи к Иисусу Христу, Богоматери, св. Петру – небесному покровителю сына и св. Елене – своей небесной покровительнице.

 Одна из первых молитв посвящена Изяславу Ярославичу. Княгиня просит Бога отвратить сердце супруга, которого она называет королем, от ненависти, досады и гнева, внушить ему кротость, добросердечие и миролюбие. Данная просьба означала, что по характеру князь был гневливым, вспыльчивым и злопамятным. Все это не нравилось Гертруде, и она надеялась с помощью Бога изменить нрав мужа. При этом понимала, что Изяслава вынудили стать таким его недруги, полные зависти, коварства и беспутства. Под ними она, видимо, имела ввиду младших Ярославичей. Поэтому княгиня просила Бога сделать Изяслава сильным и стойким и помочь одолеть всех врагов. Но надеялась, что победа будет достигнута не с мечом в руках, а путем братолюбия и стремления к согласию. В заключение Гертруда просила Бога защитить супруга от всех несчастий и опасностей и сделать счастливым обратный его путь на родину.

 Другая молитва Гертруды говорит о том, что взаимоотношения ее с Изяславом были долеко непростыми. В ней она просит Господа Бога услышать стон ее сердца, избавить от мучений, изгнать все горести и отвратить зло, которое на нее обрушилось из-за грубости мужа и его нежелания беседовать с ней и выслушивать советы. В ответ на его брань она сама взрывалась и возникала бурная ссора. Поэтому княгиня умоляла Всевышнего не только укротить Изяслава и сделать его милостивым и благосклонным к ней, но и утихомирить ее собственный бешеный нрав и превратить в кроткую, спокойную, обращенную к добру женщину. Только в таком виде ей бы хотелось появляться перед супругом, чтобы с ним не конфликтовать. Данная молитва красноречиво говорит о том, что Гертруда была очень самокритична и в размолвках, ссорах с мужем винила больше себя, а не его.

Во Владимир-Волынском все молитвы Гертруды были посвящены любимому сыну. Из-за начавшейся в 1079 году междоусобицы его жизнь не раз подвергалась опасности, поэтому княгиня обращалась с горячими просьбами о заступничестве к Богу, Богоматери и св. Петру. Вот отрывок из одной ее молитвы: «Усмири его недругов, внуши ему твердую надежду, истинные чувства, совершенную любовь. Освободи его от неприятелей, чтобы не попал к врагам, чтобы недруги не радовались его поражению, отведи от него гнев и негодование, защити несокрушимой стеной в битве, милосердной помощью обрадуй его сердце».

 Гертруда нисколько не идеализирует сына, она видит все его недостатки и знает о плохих поступках, поэтому просит святых отпустить ему все грехи, совершенные «сгоряча и по наущению давнего врага». Княгиня знает, что Ярополк «опускался в пучину пьянства и обжорства, был повинен в гордыне, хвастовстве, клятвопреступлении, злословии, алчности, тщеславии, нетерпении, лживости, воровстве, лжесвидетельстве и даже стал для всех посмешищем». Но она все равно очень любит его и молится о нем.

 Щавелева предполагает, что рассмотренная выше молитва Гертруды относилась к периоду ссоры Ярополка с великим князем Всеволодом Ярославичем в 1085 году. Только в следующем году, вероятно не без участия княгини, ее сын смог помириться сначала с Владимиром Мономахом, а потом и с великим князем и вернулся на родину. В новых молитвах Гертруда просила св. Петра образумить Ярополка, обратить его сердце к милосердию, сделать благожелательным и изгнать злость и жажду мщения.

Благодаря стараниям Гертруды Ярополк был всячески прославлен на страницах «Начального свода»: «Бяше блаженный се князь тих, кроток, смерен и братолюбив, десятину дая святей Богородицы от всего своего имения по вся лета и моляше Бога всегда, глаголя: “Господи Боже мой! Приим молитву мою и даждь ми смерть, якоже двема братома моима, Борису и Глебу”.

Хвалебная характеристика Ярополка, а также его щедрая благотворительность привели к тому, что в 1866 году он был причислен к лику святых. Очевидно, что в этом было больше заслуг матери князя, чем его самого.

 Л.Е. Морозова предполагает, что Гертруда много сделала и для младшего сына Святополка, который не обладал какими-либо выдающимися качествами и всегда держался в тени. Только благодаря ее этот малозаметный князь смог получить киевский престол, хотя его соперником был опытный полководец и политический деятель Владимир Мономах, сын умершего в 1093 году Всеволода Ярославича. Очевидно, Гертруда пригрозила Владимиру, что поднимет всех своих многочисленных европейских родственников на защиту законных прав сына на престол, и тот отступил. Он знал, что после смерти Святополка Киев будет за ним.

В конце жизни Гертруда, видимо, не только занималась укреплением престола своего последнего сына, но и воспитывала внуков. Сыновья Ярополка рано умерли, осталась только дочь, которая во всем подражала бабушке. Ее рано выдали замуж за смелого и энергичного минского князя Глеба Всеславича. Попытки Глеба расширить свои владения за счет соседей вызвали возмущение Владимира Мономаха, ставшего к тому времени великим князем. В 1119 году арестовал строптивца и посадил в киевскую тюрьму, где тот вскоре и скончался. Вдова позаботилась о достойном погребении его в Киево-Печерском монастыре, а сама поселилась неподалеку. Вдовствовать и хранить верность любимому мужу ей пришлось почти 40 лет. В Ипатьевской летописи точно указана дата ее смерти – 3 января 1158 года и прославлена благочестивая жизнь. При этом указано, что и сама княгиня, и ее отец Ярополк, и муж Глеб были щедрыми вкладчиками Киево-Печерского монастыря. По наказу вдовы ее могилу устроили рядом с захоронением горячо любимого супруга.

 Внучка Гертруды, дочь Святополка Сбыслова, в 1102 года стала женой польского короля Болеслава III и в качестве благословения от бабушки получила Трирскую псалтырь с вшитыми в нее листами и миниатюрами. Так знаменитая рукопись превратилась в реликвию сразу нескольких европейских королевских домов. Свою дочь Сбыслава назвала Риксой в честь знаменитой прабабки.

 Еще одна дочь Святополка, Предслава, вышла замуж за венгерского королевича Альмуша, а ее брат Ярослав женился на венгерской принцессе. После этого в Венгрии очень часто принцесс стали называть Гертрудами и Елизаветами.

 Вполне вероятно, что в последние годы жизни Гертруда продолжала заниматься летописанием, считает Л.Е. Морозова. Вместо умершего Никона она могла пригласить киево-печерского монаха Нестора, который расширил и придал стройность всем ранее сделанным летописным записям. Он и стал автором первой редакции «Повести временных лет», рассказывающей о создании Русского государства, его первых князьях и их деятельности. Видимо под влиянием Гертруды, он изложил пропольскую концепцию, утверждавшую, что государственность зародилась в столице полян Киеве. В основу ее было положено «Сказание о славянской грамоте» западно-славянского происхождения. Именно Гертруда могла привести на Русь это сочинение, и с ее помощью был создан рассказ о полянах, как наиболее культурном и цивилизованном славянском племени, ведущем начало «от лях». В реалии же ни археологи, ни антропологи не могут найти следов существования племени полян. На месте их проживания, указанном в «Повести временных лет», в VIII-Х вв. жили совсем другие племена: скифы, анты, уличи.

 Естественно, что кроме Гертруды, никто не был заинтересован в создании поляно-славянской пропольской концепции возникновения Русского государства. Позднее, уже при Владимире Мономахе и его сыне Мстиславе Великом на эту концепцию была наложена новая новгородско-варяжская, которая отразилась во второй редакции «Повести временных лет», созданной Сильвестром. Вполне вероятно, что она возникла в противовес Гертрудиной, чтобы обосновать права на престол потомков Мономаха.

 Подводя итог жизни и деятельности Гертруды-Елены-Елизаветы, Л.Е.Морозова отмечает, что для своего времени она была выдающейся женщиной, оставившей заметный след в русской истории и культуре. Имела хорошее образование, знала несколько языков, в том числе и латынь, была сведуща в международной политике, знакома с всемирной историей, лучшими образцами европейской письменности, сама не лишена литературного таланта, как тонкий психолог хорошо разбиралась в людях, живо интересовалась изобразительным искусством и покровительствовала иконописцам и миниатюристам. Несмотря на многие беды и невзгоды, обрушивавшиеся на ее семью, княгиня никогда не впадала в отчаяние, не озлоблялась на весь мир и всегда стремилась изгонять из своей души и сердца гнев, ненависть, зависть, злобу. Желала быть милосердной, кроткой, всепрощающей и ко всем благожелательной. Эти же качества хотела видеть в муже, прививала их сыновьям и внукам.

 Приватные молитвы Гертруды показывают, что она пыталась внести положительный вклад в достаточно низкое нравственное состояние верхов общества того времени. Однако ей редко удавалось достичь положительного результата, поскольку в борьбе за власть и земельные владения правители шли и на нарушение клятв, и на преступления, и даже на убийства.

 Как отмечалось выше, есть все основания предположить, что, следуя примеру матери – королевы Риксы, Гертруда заложила основы русского летописания. Под ее руководством киево-печерский игумен Никон составил «Начальный свод», прославлявший близких княгини и доказывавший их права на киевский великокняжеский престол. После его смерти к работе над летописью был привлечен другой киево-печерский монах, Нестор, который создал стройное историческое произведение – «Повесть временных лет» с полянославянской концепцией происхождения государственной власти на Руси. Возможно, его рукопись даже была иллюстрированной и потом использована при создании Радзивилловской летописи. В ее миниатюрах исследователи находят много архаичных черт.

Несомненно, Гертруда была знакома и покровительствовала лучшим мастерам иконописи, творившим на Руси. В их числе мог быть грек Георгий, оставивший свой автограф в Михайловском приделе Киевской Софии, построенном, видимо, Святополком Изяславичем (носил крестильное имя Михаил), а также на одной из стен Софии Новгородской. Вполне вероятно, что по заказу княгини украшались фресками храмы Турова, Новгорода и Киева. Принадлежавшая ей Трирская псалтырь стала образцом при изготовлении Остромирова Евангелия и Изборников Святослава. Целый ряд известных исследователей однозначно делает вывод о близости XVдожественного оформления Трирской псалтыри, Остромирова Евангелия, Изборника Святослава 1073 и Мстиславова Евангелия выразившейся в подражании западной иконографии и сочетании византийских и западно-европейских черт в декоре. Более того, они отмечают некоторое сходство миниатюр этих рукописей с равенскими мозаиками в Италии. Так, благодаря Гертруде лучшие образцы западно-европейского искусства оказали влияние на развитие русской миниатюристики.

 Хотя на Руси имя Гертруды-Елены-Елизаветы, невестки внука Рогнеды, было вскоре забыто или умышленно вычеркнуто из истории Владимиром Мономахом и его потомками, в европейских королевских домах, особенно в Венгрии и Польше, оно почиталось в течение многих десятилетий, а ее рукопись считалась священной реликвией. О заслугах княгини помнили и в Регенсбурге, где была построена церковь в ее честь.

 Через детей, внуков и правнуков растекалась кровь полоцкой княжны и святого Владимира по планете.

 Наличие у Гертруды Трирской псалтыри, вероятное ее участие в создании Остромирова Евангелия и Изборника Святослава, свидетельствуют, что она была высокообразованной для своего времени женщиной, знакомой с европейской письменностью. Она стремилась к тому, чтобы лучшие ее образцы были и на Руси. Как известно, в это время в Европе появляется и развивается хронография. Правители молодых государств стремились вписать свои деяния во всемирную историю, поэтому поручали духовным лицам вести хронику событий. Выше уже отмечалось, что мать Гертруды стала родоначальницей польской анналистики. Поэтому напрашивается предположение, что Гертруда сыграла такую же роль в возникновении русского летописания.

 Еще А.А. Шахматов высказал гипотезу, что «Повести временных лет» предшествовал «Начальный свод», созданный в 70-х гг. XI в. Киево-Печерским игуменом Никоном. В нем наиболее подробно были освещены события 50-70-х гг., когда в Киеве правил Изяслав Ярославич. В. А. Рыбаков, изучавший миниатюры Радзивилловской летописи, выделил в них древнейшие слои, относящиеся к ХI веку. При этом он заметил, что на этих миниатюрах князь Изяслав Ярославич всегда выглядит положительным, без братьев, хотя его поведение и поступки часто были небезупречными. Изходя из этого исследователь предположил, что «Начальный свод» создавался при еще первом Ярославиче и уже тогда был иллюстрированным.

 Поскольку Изяслав, в отличие от своей супруги, не был знаком с летописными сочинениями, то вероятно предположить, что «Начальный свод» создавался по заказу Гертруды. Непосредственным исполнителем являлся киево-печерский игумен Никон, имевший трения с Изяславом, но, вероятно, пользовавшийся покровительством Гертруды. (Выше отмечалось, что у княгини возникали разногласия с мужем по поводу отношения к церковным деятелям.) Придворный живописец мог создать для летописного произведения миниатюры.

 Некоторые исследователи полагали, что «Начальный свод» Никона был закончен в 1073 году, когда Изяслава второй раз согнали с престола. Однако его последующие статьи дают право предположить, что игумен вел летописание до своей кончины в 1088 году, поскольку никто, кроме Гертруды, не мог написать столь хвалебные некрологи по Изяславу и Ярополку. Первый помещен в годовой статье 1078 г., второй – 1086 г. Следует отметить, что в некрологе Изяслава перечислены не только черты его характера, но и описана его внешность: «Бе же Изяслав муж взором красен и телом велик, незлобив нравом, криваго ненавидя, любя правду; не бе льсти в нем, но прост муж умом, не воздал зла за зло». Согласно этому описанию, князь был красивым мужчиной могучего телосложения, отличался добрым нравом, был честным, но и несколько простодушным, поэтому на зло не отвечал и за него не мстил. Последнее замечание мог сделать только тонкий психолог, хорошо знавший Изяслава. Им как раз и была его жена. Она же могла подчеркнуть внешнюю привлекательность князя, которую игумен Никон мог и не заметить, будучи духовным лицом.

 Жена Изяслава Ярославича прожила долгую жизнь и скончалась 4 января 1107 года. В летописи не указано место ее захоронения, но на этот счет историки высказывают такое предположение. На территории Ярославова города археологи обнаружили один загадочный каменный храм XI в., похожий на церкви Иринина и Георгиевского монастырей. Каких-либо данных о его названии и строителях нет. Ясно лишь, что он имел красивое внутреннее убранство – все его стены покрывала яркая фресковая роспись. Поскольку известно, что на службе у Гертруды был один или несколько живописцев, то именно она могла выступать заказчицей этого храма. Ведь во второй половине XI в. дольше всех на киевском престоле были ее родственники, муж – почти 20 лет, и сын – также 20 лет. Поэтому у княгини была реальная возможность возвести храм в честь своей святой, например Елены. В нем она могла завещать похоронить себя.

 Если предположение верно, то найденный археологами мраморный саркофаг под могилами ХII-ХIII вв. должен принадлежать Гертруде. На это указывает богатство захоронения: в мраморных гробницах хоронили только князей и княгинь; одежда усопшей состояла из шелкового наряда, сплошь покрытого позолоченными ажурными бляшками; голову покрывало очелье из золотой парчи.Если сравнить одежду Гертруды на миниатюре в Трирской псалтыри с одеждой усопшей, то можно заметить некоторое сходство в плаще явно шелковом, с узором, похожим на позолоченные ажурные бляшки; а также в головном уборе-очелье, или венце. Естественно, сделать на этом окончательный вывод о месте захоронения Гертруды нельзя, но в качестве гипотезы вполне допустимо.

Из книги: Александр ЧЕРНЯК. Ольгина и Рогнедина ветвь, или Узы брачные, оставившие след в нашей истории
Источник: «Славянство – Форум славянских культур»

← Вернуться к списку