Путешествуем вместе

Огненная Земля

Перелетев через извилистый, местами довольно узкий Магелланов про­лив, похожий из-за сильного течения на полноводную реку, оказываемся над Огненной Землёй. Она покрыта невысокими беловерхими отрогами, разде­лёнными зелёными долинами и голубыми чашами озёр.

Самый южный город на планете Ушуайя (Ушуая) встретил нас, несмотря на лето, как и полагается на крайнем севере, ой, простите — на крайнем юге, снегом и лёгким морозцем. Сказывается студёное дыхание Антарктиды: она рядом — сразу за проливом Дрейка.

К полудню потеплело, и снег плавно перешёл в дождь. Перепады темпе­ратур в Аргентине из-за вытянутости страны, как и в России, довольно боль­шие. Когда на севере плюс 40, на юге может быть минус 10!

Ушуайя оказался весьма приличным и по архитектуре, и по численности поселением (68 тысяч человек). До открытия Панамского канала он, благода­ря активному судоходству, процветал, а после — несколько десятилетий хи­рел. К 1947 году в городке проживало всего 3000 человек. Его возрождение связано с активизацией научных исследований Антарктиды и развитием ан­тарктического туризма. Бурному росту в немалой степени способствовало и то, что в 1972 году город объявили свободной экономической зоной.

Он мало похож на южноамериканские города. Скорее — это городок из се­верной Норвегии: такие же фьорды и разноцветные одно-двухэтажные доми­ки, окружённые пирамидальными горами, на которые взбегают крутые улицы. Цепи заснеженных гор с зелёной полоской леса вдоль подножья напомнили мне северо-восточную Якутию. Скупая, суровая земля!

Гуляя по центру, изобилующему отелями, ресторанчиками и сувенирны­ми магазинами, мы радовались тому, что живём в России, — наши женщины, по сравнению с местными, все без исключения красавицы! То, что россиян­ки красивы, я отмечал и раньше, когда проезжали США, Канаду, но таких, прошу прощения, страшных дам, как здесь, ещё не встречал.

Поскольку желающих ехать сюда в начале ХХ века было мало, правитель­ство Аргентины, по примеру Англии, отправлявшей осуждённых на каторжные работы в Австралию, использовало архипелаг для ссылки преступников. Для этого в Ушуайе была построена огромная тюрьма. Чтобы отапливать её и примыкающий к ней городок, заключённые круглый год вели лесозаготовки. Для вывоза древесины с делянок построили узкоколейку. С Большой земли по морю доставили чёрные паровозики со сверкающими латунными ручками (два из них по сей день стоят во дворе тюрьмы) и грузовые платформы.

Сегодня этот казённый дом — популярнейший туристический объект, на­зываемый “Самая южная тюрьма в мире”. (В этом городе всё самое южное: и парикмахерская, и банк, и ресторан, и школа, и т. д.)

Зайдя в сие мрачное заведение, мы как-то сразу притихли и долго мол­ча бродили по бесконечным коридорам, заглядывая в камеры. Теперь только мощные, неприступные стены, ржавые решётки, вылитые из бронзы надзи­ратели, восковые муляжи арестантов, сидящих на нарах в полосатых робах, и их эпистолярные “творения” на стенах напоминали о временах, когда здесь отбывали срок самые отъявленные головорезы.

Я впервые оказался в тюрьме (дай Бог — и в последний) и всё время, по­ка ребята обедали в соседней таверне, просидел в “одиночке” — хотелось хоть немного побыть в шкуре заключённого, чтобы попытаться прочувствовать, что испытывают они, когда отбывают срок. Ощущения, честно признаюсь, мало­приятные. Холодно, сумрачно, в крохотное окно под самым потолком даже неба не видно. Когда знаешь, что отрезан от всего земного, сразу начинаешь ценить свободу.

Знакомство с природой Огненной Земли начали с восхождения на одну из вершин ближнего хребта. Для этого пришлось несколько километров проша­гать под мелким дождём по шпалам допотопной узкоколейки (ширина колеи всего 60 сантиметров), а затем взбираться по травянистому склону и камням на водораздельный гребень. По нему проходила хорошо набитая тропа, вы­ведшая нас на господствующий пик. Вдоволь насладившись открывшимися далями — океан на юге и замысловатый набор отрогов и скалистых пиков на севере, — долго спускаемся сквозь буреломный лес к реке.

Сопровождавший нас проводник рассказал, что в этих местах под землёй растут питательные грибы того же семейства, что и европейские трюфели, — похожи на тёмно-коричневые сморщенные яблоки. Местные называют их ин­дейским хлебом. Мы же видели только ярко-оранжевые гроздья древесных грибов, живописно свисавших с толстых веток.

Выйдя на берег полноводной реки, сели в поджидавшие нас каяки и спла­вились, щекоча нервы на порогах, до бухты Лопатина (и тут русский след!). Посреди неё проходила хорошо различимая граница между пресной речной и солёной морской водой.

У пролива Бигль наш маршрут завершился: плыть дальше было опасно — вода в проливе с напором перетекает из Атлантического океана в Тихий и те­чением может унести в открытое море. Кстати, пролив Бигль — это единствен­ный не подверженный штормам проход, связывающий два океана, но из-за обилия мелей и крутых извивов он мало пригоден для судоходства. Следую­щий за ним широченный и глубокий пролив Дрейка являет собой самое него­степриимное место на Земле. Поскольку между Огненной Землёй и Антаркти­дой для ветров нет никаких преград, вдоль этого пролива постоянно гуляют свирепые шторма, отправившие на дно не одну сотню кораблей. Не случайно в старину, в эпоху парусных судов, был обычай: лишь моряки, обогнувшие мыс Горн, получали право носить золотую серьгу в мочке левого уха.

До появления европейцев архипелаги населяли три индейских племени: морские кочевники яганы, алакалуфы и сухопутные — самые многочисленные в прошлом огнеземельцы — селькнамы. Последние жили только во внутрен­них районах. Прибрежные индейцы отличались малым ростом, слабо разви­тыми ногами: постоянно плавая вдоль островов архипелага, они почти не по­кидали свои каноэ. Занимались яганы и алакалуфы промыслом рыбы, тюле­ней, морских львов, собирательством моллюсков и съедобных водорослей. В относительно тёплое время года ходили практически нагими, тела ярко рас­крашивали, носили длинные волосы.

Их организм был великолепно приспособлен к выживанию в условиях пронизывающего ветра, дождя и постоянного холода. Благодаря наличию жи­ровой прослойки, они могли спать даже на камнях. С приходом морозов мор­ские кочевники жгли костры у своих жилищ (благо, дров с избытком), а ког­да плавали — прямо в каноэ на площадке из глины.

Проходя по проливу октябрьскими ночами 1519 года, капитан Фернандо Магеллан увидел такое множество костров, что дал острову весьма странное для одного из самых влажных на Земле мест название — “Огненная Земля”. Когда парусники экспедиции прошли пролив и вышли в океан, стоял редкий для этого края штиль. На водной глади не было ни морщинки. Это так пора­зило Магеллана, что он назвал этот океан Тихим. Как ошибся!

Заново “открыл” индейцев Огненной Земли в 1832 году Чарльз Дарвин, высадившийся на остров во время кругосветного путешествия на корабле “Бигль”. Бывалый ученый был потрясён первобытным образом жизни абори­генов. “Вид огнеземельцев, сидящих на диком заброшенном берегу, произ­вёл на меня неизгладимое впечатление. Перед глазами предстал образ: вот так же когда-то давно сидели наши предки. Эти люди были совершенно наги, тела разукрашены, спутанные волосы свисали ниже плеч, рты раскрыты от удивления...” — писал он в своём дневнике.

В конце XIX века численность прибрежных индейцев стала заметно сокра­щаться от занесённых европейскими переселенцами эпидемий оспы, кори, туберкулёза. Этому способствовало и сознательное истребление аборигенов в начале ХХ века, когда на Огненной Земле нашли золото и на острова архи­пелага стали прибывать тысячи искателей лёгкой наживы из Европы.

Селькнамы, в отличие от прибрежных индейцев, были более рослыми и пропорционально сложенными. Питались они мясом гуанак, которых добыва­ли луком со стрелами, имеющими каменные или костяные наконечники. По­скольку селькнамы вели кочевой образ жизни, жилища у них были временны­ми и представляли собой шалаши из шестов, покрытых шкурами. В холодное время года они носили меховые накидки и тёплые шапки конической формы. Их семьи, как писали первые колонисты, отличались сплочённостью и взаи­мовыручкой. Женщины — скромностью, а матери — привязанностью и нежно­стью к своим детям.

Языкам огнеземельцев присуще редкое смысловое богатство, содержа­щееся в одном слове. Так, например, слово “укомана” означало “метать ко­пьё в стаю рыб, не целясь ни в одну из них”. Самоназвание прибрежных яганов — “ямана”, что означало “жить, дышать, быть счастливым”.

Промышлявшие охотой селькнамы считали появившихся в лесах тучных овец своей законной добычей и охотились на “белых гуанако” голыми руками. Возможно, они стали охотиться на них ещё из-за того, что овцы, поедая тра­ву, подрывали кормовую базу гуанак — излюбленного объекта охоты индейцев.

Европейские колонисты, чтобы защитить поголовье своих отар, стали от­стреливать индейцев наравне с пумами, которые тоже переключились с гуа­нак на более лёгкую добычу — овец. В результате пумы поднялись в горы, а чистокровных аборигенов на сегодняшний день можно увидеть только на фо­тографиях в музее. Последний индеец племени селькнам умер в 1974 году, последний яган — в 1999...

Рассказывая про Аргентину, нельзя не упомянуть про любимый напиток аргентинцев — матэ (мате). Здесь как минимум каждый второй носит с собой термос с горячей водой, мешочек с чаем матэ, калебасу из небольшой высу­шенной тыковки-горлянки, в которой его заваривают, и красиво инкрустиро­ванную металлическую, слегка изогнутую трубочку — бомбилье с мундштуком и ситечком на конце. Через неё пьют, вернее, посасывают круто заваренный, горьковатый, с лёгким привкусом сладкого, тонизирующий настой.

Сам чай готовится из измельчённых листьев и стебельков кустарника па­рагвайского падуба. Аргентинцы уверяют, что он улучшает настроение, сни­мает нервное возбуждение, повышает иммунитет, умственную и физическую активность, одновременно ослабляя чувство тревоги. При этом воздействует мягко. Для людей с избыточным весом немаловажно то, что этот чай притуп­ляет чувство голода.

В течение дня аргентинец по нескольку раз засыпает в тыковку молотый матэ и заливает в неё тоненькой струйкой горячую, с температурой около 80 градусов, воду так, чтобы она как можно меньше смачивала верхний слой чая. К матэпитию приступают через минуты три.

Когда встречаются друзья, калебасу с бомбилье пускают по кругу, как трубку мира у североамериканских индейцев. Считается, что поделиться ма-тэ с собеседником — значит выразить к нему свою симпатию и доверие.

Гурманы со стажем советуют чай в калебасу засыпать на две трети объё­ма (я попробовал, мне кажется достаточно и четверти). Первый раз этот горь­ко-сладкий напиток мало кому нравится, но со временем к нему развивается стойкая тяга. Это как с пивом: глотнув впервые, обычно говорят “тьфу! какая гадость!”, но проходит некоторое время, и у многих появляется желание по­вторно пригубить эту отраву.

Каждую порцию матэ, как и зелёного чая, можно заваривать несколько раз. Кстати, должен предупредить, будете в Аргентине, говорите — матэ. Делать ударение на втором слоге — матэ — в Южной Америке не только недопустимо, но и опасно, ибо может быть спутано со словом мате, означающим “я убил”.

 

Продолжение

Из очерка Камиля Зиганшина «Через Огненный пояс»

Источник: журнал «Наш современник»

← Вернуться к списку