Путешествуем вместе

Жернова бегущих лет

 И вот через многие годы я решился еще раз побывать на мельнице. Стояло юное лето – «пора прелестных облаков». Было солнечно, тепло, зелено, и душа полнилась добрыми чувствами и светлыми воспоминаниями. Приехав в родное село, я зашел к председателю колхоза Юрию Бражникову, с которым поддерживал приятельские отношения.

 Юрий Андрианович был не только рачительным хозяином, но и о душе не забывал. Организовал сельский хор, в котором сам пел, открыл местный музей с галереей портретов селян, написанных настоящими художниками. А в его конторском столе рядом с деловыми бумагами лежали поэтические томики Есенина и Твардовского. Невысокий, щуплый, он был начисто лишен начальственного вида, зато в его светлой голове постоянно роились новые планы и замыслы. Вот и в этот раз он пригласил проехаться по окрестностям, обещая показать кое-какие новинки. Я охотно принял приглашение.

 Бражников сам сел за руль «уазика», и мы поехали. Новинок и впрямь оказалось немало – целый околоток домов на улице Зеленой, очередной коровник на ферме, машинный двор за сушилкой. Но я, рассеянно осмотрев эти важные объекты, попросил его проехать по старым дорогам. И он с пониманием развернул «уазик» к воротам поскотины.

 Замелькали за окнами знакомые с детства косогорчики, словно бы осевшие за годы, березовые перелески, напротив, вытянувшиеся к небу, плоские лощинки, прежде казавшиеся крутобокими логами… Потом пошли озера Спирино, Кругленькое, Перешеек, обмелевшие, но еще сохранившие свои «зеркала» с отраженными в них деревьями и облаками. А когда «замаячил» среди зеленей и перелесков Мельничный маяк, я не удержался, чтобы не заглянуть и на водяную мельницу. Хотя и представлял примерно, что от неё осталось.

 Бражников с готовностью принял предложенный маршрут. Но поехал к мельнице не по старой дороге и даже вообще не по дороге, а почти напрямик через холмы и суходолы, по закраинам хлебных полей. На косогоре, с которого открывался вид на бывшую мельницу, он затормозил машину.

 – Посмотри, повспоминай, – сказал мне, облокотившись на баранку.

 Я вылез из кабины, прошелся по отлогой макушке горы, молча постоял в невольном смятении. Картина, представшая передо мною, и отдаленно не напоминала ту, прежнюю, которую я с таким восторгом встречал когда-то, приближаясь к мельнице. Ложбина была сплошь затянута тальником и черемушником. От плотины остались у бывших берегов пруда лишь короткие культи, заросшие травой. О месте, где стоял амбар, напоминали только проплешинка среди густого ивняка и темный круг глухой крапивы. Речки же вообще не было видно.

 – А где Безымянка? – непроизвольно крикнул я Бражникову.

 – Высохла, – односложно ответил он. Потом пояснил: – Точнее, превратилась в сухую речку, в этакий сезонный ручей: весною течет – летом исчезает. Кстати, если помнишь, она впадает в речку Сухой Жерлык. Та поболе, но у неё такая же история.

 И, должно быть, желая, чтобы мои впечатления дополнились подробностями, Бражников подрулил ко мне и открыл дверцу:

 – Давай подъедем поближе.

 В лощину он тоже стал спускаться не старой дорогой под глинистым яром, которая, хотя и заколодела-замуравела, но сохранилась доныне, а прямиком под косогор. Видно, председательскому «вездеходу» это было в привычку.

 У высохшего ложа Безымянки мы остановились. Я без труда определил место, где располагался амбар с водяным колесом. Обошел по периметру бывший фундамент, о котором напоминали только редкие булыжины. Каменный плитняк, наверное, прибрали сметливые крестьяне для новых построек. В кустах у речки темнели несколько полусгнивших бревен. Я прошел по одному из них, как по школьному буму, и вдруг увидел в крапиве кусок широченной дуги. «От водяного колеса!» – мелькнула догадка. А когда присел к нему и стал рассматривать замшелый, щелястый обломок, то заметил за колесными останками бледно-серые жернова, лежавшие друг на дружке. Нижний, «почвенный», глубоко ушел в землю, но был цел. А у верхнего, «бегуна», сбоку зияла большая щербина. Видно, кто-то пытался забрать и эти камни, чтобы пустить в дело, но, отколов кусок для пробы, счёл, что они слишком пористы и едва ли сгодятся даже в качестве бута. Сложил жернова «стопкой» и оставил их в покое.

 А, между прочим, камням этим когда-то поистине цены не было. Наши мельники ездили за ними в конец соседнего района, к далекой Ольховке. Ныне это город Артемовск, «где золото роют в горах», а прежде еще добывали особый, редкий камень. Пористый, но вязкий и крепкий, похожий на вулканическую пемзу, он был годен для выделки жерновов, на которых искусные «ковальщики» насекали лапчатыми молотками радиальные, круговые бороздки. Их-то края-рифы и крошили, мололи тугие зёрна в муку и выкидывали её в обечайку, откуда она, теплая и запашистая, как свежая хлебная корочка, текла по желобу в ларь.

 …Увидев эти выброшенные и заросшие дурниной щербатые жернова, я может, впервые со всей ясностью осознал, что за сменой нашей водяной мельницы на вальцовую, железно-механическую, стояло нечто большее – можно сказать, смена эпох. Ведь действительно мельница наша, унесенная вешней водой, как бы завершила уход целого мира сельских мастерских – разных маслобоек, шерстобиток, пимокаток, дёгтегонок, брынзоварен, шорен и гончарен… А с ними и бесчисленных мастеров и умельцев – мельников, маслоделов, пимокатов, ткачих и сновальщиц, смолокуров и шорников, гончаров и корзинщиков, исчезновения которых словно бы никто и не заметил. Где они теперь? И где их дела, ремесла и промыслы? Всё перемолола мельница времен…

 Именно она, деревянная мельница, плескавшаяся за селом, столетиями символизировала нашу крестьянскую страну «с названьем кратким Русь». Любители отечественной истории знают, что с 15-16 веков по всей Русской земле, почти на каждой приличной речке, стояли мельницы. Да не одинокие, а целыми каскадами от истоков до устья. Или «верхнего боя» – с прудами, как у нас, или «нижнего боя» – с лопастными колесами, погруженными прямо в воду на быстром течении. Они не только мололи пшеницу да рожь на муку, но и «рушили» просо, гречиху, овес на крупу. А у ловких мастаков еще и валяли сукно, чесали шерсть, трепали лен и даже выделывали бумагу, ковали железо и толкли порох! И так было по самый 19-й век, а отголоски мельничных времен слышали и мы, дети 20-го века…

 Не будет даже преувеличением сказать, что водяная мельница олицетворяла не просто эпоху в жизни огромной страны, а особую русскую крестьянскую цивилизацию. Была её энергетическим сердцем, двигателем. И, может, не случайно моя бедная сестрица, предчувствуя свои недолгие сроки на земле, так жаждала увидеть нашу мельницу. Должно быть, ей хотелось запечатлеть осколок вчерашнего мира перед уходом из нынешнего. А возможно, её притягивало само слово «мельница», в котором слышится отзвук вечного движения жизни, изменчивость «этого света» и бренность нашего пребывания в нем. Ведь и в самом деле, все на свете перемалывает мельница времен...

 Вечны только Бог, Его Царство Небесное да ключи от рая в твердой руке привратника Петра. И чудом хранятся пока следы их на земле, повсюду расцветая «золотыми ключиками» в преддверии райского лета, даже – за нашей мельницей, которой давно нет.

 

Александр Щербаков

 

Из очерка «Мельница времён»

 

Предыдущая главка

 

Начало очерка

← Вернуться к списку