Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Американский порог

№ 48, тема Капитализм, рубрика Культура

Новые похождения Родиона Раскольникова

«В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С--м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К--ну мосту…

На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу, – всё это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши. Нестерпимая же вонь из распивочных, которых в этой части города особенное множество, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, довершили отвратительный и грустный колорит картины. Чувство глубочайшего омерзения мелькнуло на миг в тонких чертах молодого человека… Но скоро он впал как бы в глубокую задумчивость, даже, вернее сказать, как бы в какое-то забытье, и пошел, уже не замечая окружающего, да и не желая его замечать…»

Странный сон пригрезился Раскольникову. Как будто он, одетый во всё новое, щегольское, выехал-таки на роскошную дачу, расположенную где-то на морском берегу среди аккуратно подстриженных кустов, за которыми виднелись и пальмы. Его тотчас окружила толпа так же хорошо одетых людей. Женщины в смелых платьях с бокалами шампанского в руках улыбались и украдкой поглядывали на него с почтительным ожиданием. А мужчины беспрестанно задавали ему по-английски разные деловые вопросы, называя его почему-то не Родионом Романовичем, но… Эдуардом, мистером Эдвардом Льюисом.

«Что это? Это ведь Свидригайлов, а не я собирался бросить Россию и уехать в Америку, – сквозь сон подумал Раскольников. – Ну да, теперь всё равно. Главное, я ныне богат, знатен. Меня уважают. Я могу создавать и сокрушать репутации. Лишать ненужных и вредных людей состояния по закону, уже не подвязывая под мышкой топор. Стало быть, состоялась идея, сработала!..»

Впрочем, он не успел вполне насладиться своей мыслью, потому что увидел, как сквозь толпу к нему протискивается подлейший приказный Петр Петрович Лужин. Как же его здесь зовут? Кажется, Стаки? Да, именно, Филипп Стаки. И это ведь его дача, то есть – вилла. А сам он споспешествует мне в одном деле, помогает разорить предприятие Джеймса Морса, старого моего приятеля Дмитрия Разумихина. Однако, судить меня не за что, Джеймс сам виноват: верит и утверждает, что бизнес, видите ли, может вестись честно, что деньги якобы нельзя добывать спекуляторством, что он, как работодатель, слыханное ли дело, отвечает перед своими рабочими… Что ж, вот пусть и ответит. И кто меня посмеет схватить за руку? Разве что Порфирий. Нет, здесь руки у него коротки. Служит метрдотелем в Беверли Хиллс. Но как же всё-таки получилось, что Стаки работает на меня? Я же в Петербурге своими руками спустил его с лестницы! А здесь, смотри-ка ты, каким гоголем ходит, машину отхватил по последней моде…

Не обращая внимания на протестующие вопли хозяина, Раскольников уселся в его новый Лотус и покатил по улицам совершенно неизвестного ему города, кварталы которого в сгущающихся сумерках начинали чем-то неуловимо напоминать петербургские трущобы 1860-х. Он несколько раз останавливал автомобиль, чтобы спросить дорогу, но встречные отвечали грубо и несли всякий вздор, как вдруг в окно его машины заглянула странно одетая девушка.

– Как тебя зовут? – спросил Родион, уже совсем было превратившийся в Эдварда.

– А как тебе нравится?..

Но он уже знал ответ. Это была она, Соня. Софья Семеновна Мармеладова…

Здесь самое место просить у читателя прощения за столь длинное и витиеватое вступление к рецензии на всем известную американскую мелодраму 1990 года выпуска. Фильм «Красотка», содержащий довольно откровенные сексуальные сцены, разумеется, не может быть рекомендован к просмотру православным журналом, даже и молодежным. Однако было бы лицемерием отрицать тот факт, что большинство наших читателей уже давным-давно его посмотрели. Многие – и не один раз. В постсоветской России он практически стал «семейным кино», чем-то вроде преемника «Иронии судьбы» и «Москва слезам не верит».

Фильм признали не только в России. Одни лишь доходы от показа ленты в США официально составили 178,4 миллиона долларов (при бюджете фильма в 14 миллионов). Это значительно больше, чем у «Ледникового периода» или «Матрицы». А мировой прокат за 20 лет принес американцам более 463-х миллионов долларов (что, заметим, составляет стоимость производства 16-ти баллистических ядерных ракет «Трайдент-2»).

Чем же объяснить такую горячую, неравнодушную реакцию планеты на историю любви американского финансового воротилы и городской проститутки? Проще всего сослаться на мастерство режиссера Гарри Маршала, на хорошо подобранные закадровые мелодии классиков американского рока, на прекрасную игру Ричарда Гира и юной Джулии Робертс. Но ведь эти актеры играли и в других фильмах. Почему же эталоном жанра стала «Красотка»?

Скорее, правы окажутся те, кто скажет, что дело в самой истории. Не столько в сценарии Лоутона, сколько в его смысловой основе, позволяющей зрителям отождествить себя с героями фильма и глубоко сопереживать им. Но какова же эта основа?

Кажется, ответы лежат на поверхности. Ближе к концу фильма Эдвард привозит Вивиан на оперу «Травиата», созданную композитором Верди по мотивам романа Александра Дюма «Дама с камелиями». В свое время эти произведения, повествующие о любви куртизанки и дворянина, тоже были весьма популярны. Но обстоятельства жизни их главных героев не идут ни в какое сравнение с фильмом Маршала. Кроме того, сюжет «Травиаты» выдержан в совершенно ином, трагическом тоне.

Вторую подсказку дает подруга Вивиан, Кит. Когда главная героиня спрашивает, на что похожа происходящая с ней история, Кит напоминает ей о Золушке. Бедная девушка, прекрасный принц, преображающие героиню сказочные платья… всё, вроде бы, сходится. Кроме самого главного: натуры Эдварда и Вивиан (как и большинства современных зрителей) далеко не целомудренны. Они уже пережили столько психологических срывов, надломов и потерь, что им мало просто встретить свое счастье. Надо не только узнать суженого и надеть красивый наряд, но и серьезно измениться внутренне. Стать другим человеком.

Сюжет о формировании новой судьбы вызывает в памяти знатоков древний миф о Пигмалионе и Галатее, развитый в новейшей литературе Жан-Жаком Руссо и Бернардом Шоу. Скульптор и его ожившее творение?.. Нет, опять не подходит. Ведь Вивиан в фильме куда более активна, чем Эдвард. А в итоге он преображается даже сильней, чем она.

Именно эта внутренняя перемена, такая нелепая, неправдоподобная, сопряженная со страданием и несущая одни убытки, обеспечила фильму зрительскую любовь. Против финальных решений Эдварда не только пощадить верфи Морса, но и начать сооружать корабли самому; не только остаться с Вивиан, но и выстроить с ней равноправные отношения возражает не один Филипп Стаки. Против них вопиет вся протестантская и постпротестантская этика. Подобно Ною строить ковчег, когда ничто не предупреждает об опасности. Предпочесть труд и проблемы обогащению и удовольствиям – это же настоящий вызов капитализму! Мы знаем только одного писателя, бросившего такой вызов и не вставшего при этом в горделиво-революционную позу. Это Федор Достоевский.

В одной из центральных сцен фильма, когда герои на балконе небоскреба (буквально, на краю бездны) разговаривают о жизни, Эдвард решается на что-то вроде исповеди. «У нас с тобой столько общего, – неожиданно для самого себя говорит он. – Мы оба имеем людей ради денег». А потом признается в ненависти к своему умершему отцу. В том, что в детстве он любил строить, а не разрушать, но ненависть и месть заставили его стать убийцей, пусть и экономическим.

Именно с этого «порогового» момента между Эдвардом и Вивиан образуется подлинно глубокая связь. Это уже не разбойник и блудница, но две души, замыслившие побег от греха. От навязанных системой социальных статусов и моделей «успеха» к первоначальному предназначению человека – быть счастливым и делать счастливыми других. К возвращению в Царство, о котором в современном статусном мире туманно мечтают миллионы людей.

Однако, кто указал человеку на это предназначение, кто дал ему силы на возвращение, – фильм не рассказывает. Возможно, поэтому его финальные кадры выглядят так натянуто. Там, где героям может открыться узкий тернистый путь к подлинной свободе, режиссер натягивает грубо раскрашенную ширму хэппи-энда. Как будто заговаривая зрителя и отрекаясь от всего сказанного ранее, закадровый голос снова и снова повторяет: «Добро пожаловать в Голливуд! Здесь воплощаются любые мечты!»

Что ж, может быть, это честно. Всё-таки далеко не каждый фильм решится напомнить, что он далек от реальности. Самое время открыть Книгу.

«…Соня всё колебалась. Сердце ее стучало. Не смела как-то она ему читать…

  – Зачем вам? Ведь вы не веруете?.. – прошептала она тихо и как-то задыхаясь.

  – Читай! Я так хочу! – настаивал он. – Читала же Лизавете!

Соня развернула книгу и отыскала место. Руки ее дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и всё не выговаривалось первого слога.

Был же болен некто Лазарь, из Вифании... – произнесла она наконец с усилием, но вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался, как слишком натянутая струна. Дух пересекло, и в груди стеснилось…

Раскольников понимал отчасти, почему Соня не решалась ему читать, и чем более понимал это, тем как бы грубее и раздражительнее настаивал на чтении. Он слишком хорошо понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать всё свое. Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее, может быть еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи, среди голодных детей, безобразных криков и попреков. Но в то же время он узнал теперь, и узнал наверно, что хоть и тосковала она и боялась чего-то ужасно, принимаясь теперь читать, но что вместе с тем ей мучительно самой хотелось прочесть, несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему, чтоб он слышал, и непременно теперь – что бы там ни вышло потом! Он прочел это в ее глазах, понял из ее восторженного волнения... Она пересилила себя, подавила горловую спазму, пресекшую в начале стиха ее голос, и продолжала чтение одиннадцатой главы Евангелия Иоаннова. Так дочла она до 19-го стиха:

И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст тебе Бог».

 

Артем Ермаков

Рейтинг статьи: 5


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru